– Калибр 120 мм по сей день является весомым аргументом в подобных спорах, – прокомментировал произошедшее Сан Саныч, приостанавливая симуляцию, и обратился к нам с вопросом: – Ваше мнение о произошедшем? – Почему они не были обнаружены?! – я не удержался и влез с вопросом, опередив всех, тут же смутившись собственной наглости. – Кадет Хаттори, господин учитель. – О, так наша знаменитость всё же посещает занятия. До меня доходила информация, что ты тяжело ранен, а оказывается, ты уже в строю, – огорошил меня Сан Саныч и всё же ответил: – Характеристики сканеров на технике такого типа не позволяют просвечивать толщу земной поверхности, а подземные парковки еще и неплохо экранируются бетонными стенами. Вам, кадет, пока что не знать подобные нюансы простительно. Однако это только до начала следующего семестра. – Разрешите? – снова влез Дима Калашников и, получив утвердительный кивок, четко отрапортовал: – Не удивлюсь, что маневр танков не был обнаружен не только из-за несовершенства сканеров, но и по причине пренебрежения противником. Старший подразделения допустил ошибку, оставив всего один шагоход прикрывать тыл, предполагая, что в случае обходного маневра тот и так справится. Всё же разница в технологиях и вооружении несопоставимая, но решение имело наихудшие последствия из возможных. – Правильно, курсант. А теперь смотрим далее… Расстреляв рухнувший на бок шагоход, танки впаяли в него еще один залп и… как мне показалось, весело попыхивая выхлопными трубами, ушуршали обратно в подвалы… * * * В общем, с тактики я вышел немного пришибленным. В первую очередь, во мне в полный голос орала уязвленная гордость – потому что почти всё, что было так или иначе затронуто на занятии, было мне неизвестно. Стыдиться, по факту, нечего, но гордость, она такая… особенно гордость аристократа и потомственного воина. Больше всего задевало именно то, что моё воспитание и обучение включали в себя подобные знания, но как-то слишком однобоко и поверхностно. И это мотивировало на будущее, так как уступать кому бы то ни было мне не хотелось категорически. Дед в моем сознании от увиденного вообще впал в непонятное состояние, похожее на кому, и попросил его не трогать до завтрашнего дня – самураю шестнадцатого века было нелегко принять произошедшие с миром изменения. Особенно касающиеся войны, в которой он себя считал великим знатоком и непревзойденным тактиком. По праву, стоит заметить для честности, но это было так давно… * * * Надежда – это одно из самых вредных чувств для человека. Сама её суть подталкивает его ничего не делать, а только надеяться, свесив лапки и отдавшись на волю судьбы. Надежда лишает многого и делает это из лучших побуждений – мягко, ненавязчиво, шепча сладким и нежным голосом о том, как всё будет хорошо. Вот-вот, уже скоро, надо только подождать и понадеяться. Даже самые стойкие из нас рано или поздно поддаются её влиянию, попадают в её мягкие бархатные лапы. И самое страшное – что это может нравиться. Не думать, не искать выхода, ничего не делать, только надеяться на лучшее, вверять свою судьбу промыслу Божьему или судьбе (тут у каждого свои заморочки). Мы находим в ней что-то своё, личное, уникальное, подходящее нам. И ведь иногда надежды сбываются!!! Когда это происходит, мы получаем подтверждение существованию высших сил, несомненно стоящих на нашей стороне, тем самым вводя себя в заблуждение. Мои надежды питали меня весь учебный день, с того момента, как было назначено наказание на – кафедре у Натали. Описывать их даже немного стыдно. Они будоражили, нашептывали, распаляли воображение – оказавшись перед ее порогом, я уже мысленно срывал умоляющий об этом плод страсти, получал заслуженную награду за терпение и… Самообманом занимался, не иначе. Постучавшись в дверь, я зашел на кафедру и с любопытством осмотрелся. Просторный кабинет, залитый теплым светом из бра и настольных ламп, уютная тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, перелистываемых моей учительницей, комфортный диванчик в центре и стены, сплошь занятые шкафами с сотнями книг. Подбодренный отсутствием кого бы то ни было, кроме Наташи, я аккуратно прикрыл дверь, стараясь не спугнуть сосредоточенно читающую девушку, ведь моего появления она даже не заметила. Порой люди боятся оставаться в одиночестве не потому, что им будет скучно. Они боятся встречи со своей сущностью и стремятся разбавить одиночество каким-нибудь занятием, будь то чтение или просмотр фильма. Однако панацеи в подобных случаях не существует, и в этом случае мне выпал редкий шанс увидеть её уединение, её внутренний диалог со стороны. Книга на столе, страницы которой она мерно перелистывала через одинаковые промежутки времени, не занимала внимания Наташи – девушка целиком и полностью была погружена в собственные мысли. Легкая, едва заметная тень набежала ей на лицо, под глазами проступили едва заметные круги от усталости и нехватки сна, уголки поджатых губ изгибались вниз, и… при этом она оставалась всё такой же прекрасной, только иной, непривычной красотой. Если в аудитории или у себя в больничной палате я видел в основном строгую, ослепительную женщину, вызывавшую восхищение и смутные желания в юной и горячей душе, то в те мгновения она предстала иной. Отпечаток её характера, её духа проступал сквозь усталость и печаль, делая Натали похожей на творения скульпторов древности. Никогда до этого я не мог даже помыслить, что увижу её такой… обнаженной. Слыша, как с хрустальным звоном бьются юношеские и глупые надежды, я чувствовал себя так, словно вступил под своды храма. Верующие называют это благодатью, кажется. Взгляд мой скользил по ней, впитывая и поглощая увиденное, а уши заливались краской стыда – то, чем я так жадно любовался, мне не было предназначено. – Ты пришёл слишком рано, но… ладно, садись за тот стол, там всё приготовлено для твоей работы на этот вечер, – сказала Натали, вынырнув из своих мыслей, взмахом руки указывая мне место далеко в углу комнаты, максимально далеко от неё. Миг откровения закончился, и на меня вновь смотрела та, кого все парни шепотом называли богиней Астартой – властная, уверенная и ослепительная. Деревянной походкой, стараясь не выдать обуревающих меня чувств (среди них превалировало смущение и неуверенность), я прошел мимо неё и молча примостился за стоящим в углу столиком. На нём меня дожидались несколько листов бумаги, тронутых временем так сильно, что чернила на них выцвели до частичного исчезновения. – Перепиши их и можешь быть свободен. И я настоятельно прошу тебя, Лео… не пытайся увидеться со мной таким образом. – А как тогда? – спросил я, укладывая перед собой чистый лист бумаги из стопочки на краю стола и беря в руку автоматическую ручку. – Наш последний разговор закончился вполне однозначно. Разве нет? Она молчала минут пять, за которые лист на треть заполнился вязью моего почерка. Кропотливо, нудно, но ничего страшного. Больше никаких впечатлений суровое наказание не оставило. – И как ты себе это представляешь? – решила она нарушить затянувшуюся паузу. Если учесть, что сидели мы друг к другу спиной, разговор обещал быть… интересным. Невозможность видеть собеседника вынуждает более внимательно прислушиваться к его словам, интонациям, последовательности и построению предложений – так люди восполняют недостаток визуальной информации. – Если честно, то никак не представляю, – соврал я, решив, что делиться с ней яркими образами гормональных надежд было бы глупо и неправильно. А предстать перед ней рассудительным лишний раз не повредит. – И оставлять всё вот так не хочу. Мне представлялось всё иначе, более плавно и не так быстро. – Забавный вы народ – мужчины. Перекладывать ответственность на женщину… не стыдно? – вспылила Натали, и я отчетливо услышал, как зазвенел колокольчик интуиции, предупреждая меня – до пропасти один шаг. – Стыдно, – кивнул я и продолжил гнуть свою линию. – Но до поцелуя всё было как-то проще. Я бы, может, даже и не решился на серьезный поступок. А теперь… закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было? Тоже не по-мужски. Позвать замуж? Ты первая меня поднимешь на смех, да и я не горю желанием связывать себя узами брака. Дать тому, что есть между нами, окрепнуть и понять, чего мы оба хотим? Без тебя такие вопросы мне тоже не решить… Говорил я в итоге долго, впрочем, автоматически продолжая переписывать старинный документ, оказавшийся, к слову, страницей из женского романа века этак семнадцатого. Увлекся монологом настолько, что упустил момент, когда она встала с места и подошла ко мне сзади. – …единственное, чего мне бы на самом деле хотелось, – это хоть иногда проводить с тобой время. Наедине, раз свидания в таких местах, как кафе, набережная или театр, нам недоступны. Хотя нет, вру… не единственное, – наконец закончил я свою проникновенную речь и принюхался. Знакомые ноты жасмина и корицы приятно защекотали ноздри, и на доли секунды почудилось её прикосновение. – Ты и сама догадываешься. О боги, как она засмеялась – звонко, искренне, с непонятным мне облегчением. Обернувшись на стуле, я смотрел на неё и недоумевал, что же именно её так развеселило. – Ты – самый странный мой поклонник из всех, кто мне когда-то встречался и пробовал за мной ухаживать, – проговорила она, смахивая подступившие радостные слезы и продолжала: – Я не смогу ответить на твои чувства. А вот все остальное… – Стоп. О каких чувствах ты сейчас говоришь? – задал я вопрос и замер, озаренный догадкой. – Ты думаешь, что тогда я хотел признаться тебе в любви? – А разве нет? Девушка даже отшатнулась от меня и сделала несколько шагов назад. Её лицо выражало недоумение и… разочарование, голос немного задрожал. А мне пришло в голову, что пора попробовать объясниться, иначе всё закончится, так и не начавшись: – Ren’ai… Вот что я хотел сказать. Я же японец. У нас несколько слов, обозначающих любовь в разных её проявлениях. Трудности перевода всё же имеют место быть. – А что это значит? Что ты имел в виду? Этот её вопрос я оставил без ответа и вернулся к прерванному заданию, лишь только тихо пробурчал: – Захочешь узнать – расскажу на первом свидании. А пока мучайся… Глава 7 Мияги Риасу сонно потянулась в кровати и плавно, как кошечка, выгнулась, делая «мостик». Тонкое одеяльце скользнуло на пол комнаты с её юного, подтянутого спортивного тела и осталось лежать бесформенной кучкой, молча предаваясь унынию из-за своей участи, а девочка так же плавно опустилась обратно на кровать и вновь сладко потянулась. Окно её комнаты было задернуто шторами, но даже не отодвигая их, она знала, что не увидит там ничего нового и примечательного для себя – всё те же одинаковые серо-белые параллелепипеды зданий соседних кварталов, образовывавших спальный район города, переполненные автомобилями в утренний час пик улицы и немногочисленных спортсменов, вышедших на пробежку с утра пораньше. Ей тоже следовало быть там, иначе… – Нет, никакого иначе не будет. Увы, – тряхнула девушка копной растрепанных светлых волос и погрустнела. – Моё «иначе» сейчас слишком далеко. Как же несправедлива жизнь!!! Продолжая лежать на кровати, она зажмурилась, вспоминая, как один неугомонный мальчишка приучил её к этим пробежкам по утрам. Приучил и исчез, унесенный ветром перемен в соседнюю, заснеженную и дико холодную страну. И без него тоже холодно. Холоднее, чем должно быть в декабре. – Интересно, почему он так долго нам не пишет и не звонит? Или эти русские уже надели на него ушанку, научили пить водку и танцевать с медведями? – спросила Риасу пустоту и встала, не дожидаясь ответа на очень волновавший её вопрос. Выглянув в коридор квартиры, где проживала её семья, она прошла мимо комнаты сестры и от всей своей девчачьей души забарабанила в неё кулаками: – Вставай, ленивая толстушка! Пора растрясти вечерние калории, иначе нас никто не возьмет замуж!!! Тут девушка явно грешила против истины – самый придирчивый критик не смог бы отыскать на её теле ни капли лишнего жира, как и на теле её сестры-близнеца, отличавшейся от нее разве что цветом волос и самую малость характером. – Не хочу замуж, – подала голос младшая сестра. – Точнее, хочу, но ему и так всё нравилось… – Рисса, не депрессуй. Пошли на пробежку. Мы ему обещали, разве не помнишь?! – блондинка подключила ноги, и грохот от ударов в дверь поднялся невообразимый. Прервал её развлечение полный раздражения вопль отца: – Нельзя потише? У меня один выходной на неделе, чертовки!!! Запертая дверь почти сразу распахнулась, и из неё высунулась премиленькая голова в обрамлении каре ярко-синих волос, в унисон со старшей сестрой ответившая: – Прости, па-а-а-ап! – после чего она уставилась на блондинку и спросила: – Ну, чего ты пристала? Не хочу я ничего. Завтра… или послезавтра… – Значит, так, Рисса-тян, я тебе даю пять минут на все сборы. И если ты не будешь готова, выволоку тебя на улицу в том виде, в каком поймаю!!! – выдвинула ультиматум старшая из сестер Мияги и ушла в ванную, откуда вскоре вновь донесся её крик: – На твоем месте я бы переоделась. Там холодно! Взбалмошные и похожие друг на друга, как две капли воды, сестры Мияги имели в старшей школе репутацию отчаянных девчонок, способных на самые безумные поступки. Единственный фактор, сдерживавший их последние годы, испарился как дым, и школа начала страдать как никогда до этого – сестры стабильно устраивали переполох, драки со старшими, пару раз организовывали бунты против школьной формы, и вели себя словно заправские революционерки. Имея в свои семнадцать лет официальный ранг подмастерья, каждая из них уже могла защитить следующий и… не делала этого. Девушки фактически не стремились к обретению силы, продолжая тренировать и развивать дар скорее просто по инерции. Семья Мияги последнюю сотню лет занималась ресторанным бизнесом, владея в Токио сетью из пяти кафе и двух ресторанов. Такой грамотный управленец, как их отец, смог неплохо развить семейный бизнес, получить покровительство одного из кланов и устроить своим дочерям учебу в одной из самых престижных школ столицы – Данашафу. Для простолюдина это было достижением, тем более что его дочери не отличались какими-то особыми знаниями и талантами в области высоких технологий. Девочки получили отличную возможность завести новые и полезные знакомства, получить хорошее образование и тем самым добиться в жизни большего, чем смог он сам. Стоит заметить – сестры Мияги отца старались не разочаровывать. Хулиганское поведение сглаживалось отличными оценками и похвалами учителей, успехи в спорте и хорошая репутация окончательно перевешивали все закидоны. – Лео тебе тоже не пишет? – спросила Рисса спустя десять минут, выдыхая облачко пара и догоняя сестру на беговой дорожке вокруг парка. Элитный квартал, где располагался их дом, обладал также и хорошей спортивной площадкой, однако бегать они предпочитали именно здесь. – Мелкая, я тебе сразу сказала бы. Беспокоишься? – ответила та, стараясь не сбить дыхание. – Я тоже, но он мужчина. И у него война. Простительно, не находишь? – Нахожу и всё равно беспокоюсь. Мне вчера мальчишки знакомые кое-какую информацию подкинули… – сказала Рисса и замялась, не зная, делиться или нет, но толчок локтем в бок заставил её принять единственно правильное решение. – В общем, ты ведь помнишь, какими разработками славилась его семья? Он ещё как-то доклад делал, экспериментальный образец даже притащил. Так вот, один из парней сказал, что эти Такэда рвут и мечут от злости, потому что у Хаттори остались несколько фирм, которые сейчас выпускают этот самый прототип на рынок. Акции «Такэда-Групп» даже ввиду выигранной войны выросли не намного, а после этой новости вообще начали проседать. Я боюсь, что они решат убрать помеху… – Помочь мы ему никак не сможем, ты ведь это понимаешь? – Понимаю. Но тебе рассказала в надежде, вдруг ты что-то да придумаешь. Ты же старшая сестра! – Ага, я придумаю, а разгребать потом будем все вместе, – усмехнулась блондинка, отвлекая сестру от плохих мыслей и ускоряясь: – Догоняй!!! Ей надо было подумать. Хорошо подумать. Ведь она старшая сестра, и у неё вполне могло что-то получиться…