— Ступайте, ступайте... Да не прогневите аллаха! — каркал он заплетающимся языком. На площади, где только что вершилась казнь, стояли бочки с вином, и виночерпий, потрясая большой касой[3], щедро одарял всех, кто тянулся к нему со своей посудиной... Тут же, у дувалов, в глубокой серой пыли, смешанной наполовину с конским навозом, валялись те, что оказались попроворнее и уже не раз получали свою долю. По широкой дороге, подымающейся к Голубым озерам, скакали гонцы во все отряды, подчиненные бесстрашному Аламбеку. Строгий приказ гласил: на заре всем быть в ущелье Кампыррават. Оттуда главные силы двинутся на Узунабад. По сведениям перебежчиков, из города только что оттянули на юг единственный отряд, составлявший его гарнизон, на поимку Аламбека. А хитрый Аламбек нагрянет с севера. Город он отдаст на разграбление бесстрашным воинам ислама; пленных приказано не брать... Ночью в Узунабаде заспанные жители были подняты по тревоге. Дутарист и отчаянный охотник Рахим, украв коня у заснувшего сигнальщика, пробился сквозь басмаческие патрули и ровно в полночь постучал рукояткой камчи в окно комсомольского вожака Викентия Югова. Времени для раздумий не было ни минуты. Как нарочно, никого из руководства в городе не осталось — в центре проводилось совещание по вопросам хлопководства. И Югов решил действовать на свой страх и риск. Он перевел часть женщин, стариков и детей во двор комитета партии, обнесенный высокой кирпичной стеной. Другую часть разместил в соседних каменных домах... Оружия в подвалах было много, патронов тоже хватало. Был еще старенький «максим». Его установили на чердаке, откуда хорошо простреливалась вся главная улица и северная сторона примыкающих к ней переулков. За каких-нибудь два часа было сделано почти невозможное: люди размещены, продукты и вода припасены, оружие роздано. Время тянулось медленно. Дети, разбуженные внезапной суматохой, кричали; матери, как могли, успокаивали их; все переговаривались вполголоса. А когда наконец над лиловыми горами забрезжил рассвет, все встали по своим местам — к дверям, к бойницам, к окнам, забаррикадированным мешками с песком. Югов первый увидел со своего чердака в бинокль, как у петли, что делает дорога, уходящая к Голубым озерам, появилось белое облачко пыли... Облачко все росло и вытягивалось вдоль дороги; потом из него вынырнули первые всадники. Югов узнал Аламбека по его ярко-зеленому халату. Вперед вырвался небольшой отряд и стал обходить город по каменистой пойме Кызылдарьи. Югов подумал, что своевременно отослал Рахима с донесением на юг — замешкайся он еще на полчаса, и все пути были бы отрезаны. Скоро другой отряд басмачей показался у Кампырравата. Не останавливая коней, бандиты достигли первых домов города и рассыпались по его многочисленным улочкам и переулкам. Тем временем и Аламбек с основными силами подошел к Узунабаду. Однако город встретил их тишиной, дворы и дома были пусты; со всех сторон спешили к Аламбеку джигиты с нерадостными известиями. Югов внимательно наблюдал за тем, как развивались события. Все шло по задуманному плану и все-таки он очень волновался — впервые сам принимал решение, впервые отвечал за жизни доверившихся ему людей. Это заметно было и по всей его ссутулившейся, напряженной фигуре, по тонким нервным пальцам, вцепившимся в полевой бинокль. Аламбек во главе отряда осторожно продвигался вперед по главной улице городка. Верные нукеры плотным кольцом окружали своего командира. «Ну, будет баня», — подумал Югов. Он уже лежал у пулемета и следил за улицей сквозь узкую щель прицела. Ближе... Еще ближе... Теперь, кажется, самое время. Всадники были совсем рядом: слышался громкий разговор, фырканье коней и звон снаряжения. Югов до боли в пальцах сжал рукоятки пулемета. Пулемет дрогнул, первая свинцовая очередь хлестнула по басмачам. Конь под Аламбеком осел и медленно повалился набок. Аламбек успел выброситься из седла... Пригибаясь, он побежал через улицу в мертвое пространство между стеной и пулеметом. Югов послал ему вдогонку вторую очередь, но пули ушли выше головы. Басмачи понемногу оправились от страха — укрывшись, они постреливали из-за углов, с крыш соседних домов: пули чиркали по стенам. — Эй вы, трусы, испугались горстки грязных гяуров! — кричал Аламбек, размахивая маузером. Несколько раз пробовали басмачи перейти в открытую атаку, но откатывались назад, оставляя в пыли убитых и раненых. Югов простреливал всю улицу из конца в конец, он не давал им возможности приблизиться к Аламбеку. Сейчас очень важно было выиграть время. По его расчетам, Рахим был далеко, и помощь могла прийти с минуты на минуту. План Югова был прост: со своим маленьким гарнизоном он отрежет Аламбеку путь в долину, а красноармейский отряд нагрянет с гор, со стороны Голубых озер. Взятый в клещи, Аламбек на этот раз едва ли уйдет. Пули басмачей изрешетили всю кровлю над головой Югова; среди обороняющихся были уже первые жертвы, женщины перевязывали раненых в глубине двора под старой чинарой. В стороне базара взметнулось яркое пламя, повалил густой черный дым. «Дома жгут, сволочи!» — подумал Югов. Вскоре пламя заиграло в разных концах города. Югов разгадал план Аламбека: под прикрытием дыма отвести свой отряд назад — в горы. И действительно в конце улицы появились бегущие факельщики. Югов нажал на гашетку. Один из басмачей упал, подмяв под себя факел. Плотный дым вырвался из-под распахнутого халата. Потом халат вспыхнул: раненый басмач вскочил, сбивая руками огонь. Напуганные случившимся, остальные прижались к стенам. Во двор — на детей и женщин посыпались яркие искры, головни и пучки просмоленных пылающих тряпок. Пули настигали поджигателей, но их становилось все больше... Тут и там на фоне огня беспорядочно метались темные фигуры. Югов, стиснув зубы, бил и бил по ним из пулемета. Потом стрельба стихла. Дико ржали брошенные басмачами кони; трещали, догорая, постройки вокруг здания комитета; во дворе кричали дети... Аламбек ушел. Но басмачи, попавшие позднее в руки красноармейцев, говорили, что после неудачной вылазки в Узунабад Аламбек потерял авторитет в глазах отряда. Говорили, что однажды ночью он бежал за Памир. Отряд сам по себе распался на мелкие банды. Не вернулся Аламбек и на следующий год. И еще пять лет не было о нем ничего слышно. Он снова появился в тридцатом — с небольшим отрядом в двадцать человек: промчался ураганом вдоль Голубых озер и снова исчез в горах. Рассказывали, что был с ним молодой джигит, с которым Аламбек всегда советовался. Старики клялись, что это не узбек. Лет двадцать ему было — узкое лицо, нос крючком, спокойные синие глаза. Зачем приходил Аламбек, никому неведомо. Ушел он так же неожиданно, как и появился. А через несколько лет просочились из-за кордона смутные слухи, будто погиб он от руки своего же нукера. Не поделили добычи — нукер убил его, а тело сбросил в глубокий колодец... Раскрытые карты Джеферсон замолчал. — Итак, вы прибыли на границу в тридцатом? — Харди нетерпеливо поерзал в кресле. — Да. — С кем вы были связаны? — Я исполнял обязанности секретаря при консуле Дэвисе. — Кто осуществлял непосредственное руководство операцией? — Дэвис. — В чем она заключалась? — У Дэвиса имелись сведения об антисоветском заговоре в республиках Средней Азии. Мы должны были поддержать его извне. — Аламбек сам изъявил желание возглавить операцию? — Да. У него были для этого свои причины. — Какие? — В двадцать четвертом году он оставил в разных местах много золота и других драгоценностей... — И? — И, видимо, рассчитывал как-то переправить их, либо спрятать в одном месте. — Откуда вам это известно? — Я лично знал нашего человека, ушедшего с Аламбеком за кордон. Его звали Джелял. Едва заметная улыбка скользнула по тонким губам Харди. — Расскажите-ка лучше все по порядку, — сказал он. Джеферсон неторопливо кивнул. Признаться, ему не очень хотелось ворошить полузабытое прошлое. ...Аламбек давно уже понимал, что дело идет к развязке. Впрочем, его особенно и не волновали честолюбивые мысли о едином мусульманском государстве, о важной государственной должности и прочих благах, которые ему сулили за кордоном. Аламбек был слишком умен, чтобы поддаться на эту приманку. Самая заветная его мечта исполнилась — в походах и грабежах он сколотил порядочное состояние, увеличив чуть не в десять раз то, которым владел его отец до Октября. Теперь мысль о мирной и спокойной жизни где-нибудь в центре Лондона все более и более занимала воображение Аламбека. Он хорошо знал английский, юриспруденцию, а для жизни в европейском городе большего и не требовалось. Остальное с лихвой заменит богатство — оно создаст и положение в обществе, и уважение окружающих. Аламбек знал, что в случае разгрома авторитет его быстро рассеется и золото, собранное с таким чудовищным риском, перейдет в руки тех, кто только что сражался под его знаменем. Хранить в обозе его было опасно. Хитрый и ловкий, он создавал у своих подчиненных убеждение, что вообще не интересуется добычей, хотя три верных нукера доставляли ему самые лакомые куски. Аламбек доверял им, но не настолько, чтобы позволить когда-либо разболтать то, что они знали. Однажды нукеры исчезли — не то шальная пуля настигла их в бою, не то попали в плен... Потом Аламбек ушел, и золото осталось за кордоном. Это мучило его. Прошло пять лет. В тридцатом Аламбека отыскал Дэвис. — Вернуться за кордон?! — глаза Аламбека радостно заблестели. Дэвис приписал его радость совсем другой причине. Он долго и вдохновенно развивал перед ним план предстоящей операции. — Возьмете на первый случай пять ящиков оружия. Отличные винчестеры. Аламбек кивнул. — Перебросить оружие поможет мой человек... Дэвис похлопал в ладоши. Вошла красивая афганка в тонко перетянутом в талии шелковом халате с маленькой инкрустированной кобурой на правом боку. — Приведи Джеляла, — приказал Дэвис. Афганка, поклонившись, вышла и вскоре вернулась в сопровождении широкоплечего бородатого парня с пренебрежительной усмешкой в уголках тонких губ. Джелял в точности исполнил приказание своего шефа: оружие было доставлено по назначению — никто не поверил бы, что за ночь он два раза переходил границу... Аламбеку приглянулся ловкий парень, и когда Дэвис сказал, что он считает необходимым присутствие Джеляла в отряде, Аламбек согласился. Конечно, он догадывался, что под именем Джеляла скрывается совсем другой человек — но не все ли равно?