У него было спокойное, невозмутимое лицо. — Ладно, — сказал Хаузен. — Гулять так гулять... Сноу отлично вел машину. Хаузен соображал: «Закричать?.. Выброситься?..» Сноу предупредил, не поворачивая головы: — Будьте благоразумны, профессор... Хотите биться об заклад, что не позднее, как через час вы бы раскаялись в своем поступке?.. — Н-не понимаю, — произнес Хаузен. — Скоро поймете. Они выехали за городскую черту. Справа, за покосившимися хибарами рабочей окраины, дымили еще высокие трубы заводов, а слева уже тянулась лиловая береговая полоса, за которой маячили в море безмятежные силуэты кораблей. — Вот вы и на родине, — задумчиво проговорил Сноу. — Увы, — сказал Хаузен. — Хоть я и на родине, но не ощущаю от этого особой радости. Сноу круто свернул на проселок. Хаузена прижало к сиденью. Он выпрямился и снова стал смотреть в окно. Небольшая деревенька с красными черепичными крышами промелькнула и скрылась в глубокой зелени. Впереди раскачивался присадистый зад голубой гоночной автомашины. Сноу поморщился — он не выносил конкуренции на дорогах. Ожесточенно нажал на газ. Теперь все за окном слилось в сплошную зеленую полосу. Асфальтированный проселок стремительно нырял под колеса. Несколько секунд гоночная автомашина и машина Сноу шли рядом. Хаузену показалось, что он узнал профиль человека, сидящего за спиной шофера. Человек двумя пальцами приподнял занавеску. Ратте. Сноу с ожесточением выжимал из двигателя все новые и новые километры. Гоночная осталась далеко позади. Они пересекли большой луг с высокой сочной травой, свернули с асфальта и спустились в глубокий овраг. Сюда не доставало солнце; по самому дну, виляя в кустах, журчал прохладный ручей. Сноу остановился и, хлопнув дверцей, вышел из машины. Он сел перед ручьем на корточки и стал пригоршнями пить воду... Пил долго и жадно, шлепая губами и запрокидывая голову с острым волосатым кадыком. — Хорошо!.. — Куда вы меня затащили? — спросил Хаузен. — Отдыхайте, — сказал Сноу, бросаясь в мягкую траву. Хаузен, подобрав брюки, сел возле автомашины. Он сорвал яркий желтый цветок и стал жевать стебель. У цветка был неприятный привкус. Хаузен сплюнул и снова сказал: — Вы не ответили на мой вопрос, Сноу... Сноу потянулся, сел. — Знаете, что вам сказал бы сейчас мой шеф? — ответил он. — Он сказал бы так: «Вопросы здесь задаю только я...» Вы не любите природу, профессор... Ведь это Германия, ваша родина. И поселки, и рощи, и цветок, который вы жуете... — Чепуха! — оборвал его Хаузен. — Природу я люблю. Просто я не люблю некоторых субъектов. Они портят самые восхитительные пейзажи... Сноу насмешливо раскланялся: — Благодарю за комплимент. У него были узкие, злые глаза. Хаузен впервые заметил это. Сноу встал. — Едем, профессор, — коротко бросил он. — Да, пожалуй... Машина выехала на пригорок. — Разве мы не возвращаемся в Гамбург?.. — Нет. Казалось, Сноу собирался с мыслями. — Понимаете, Хаузен, мне поручено сообщить вам очень приятную новость... «Однако взгляд у тебя не сулит ничего приятного», — подумал Хаузен. — Ваша жена, Гертруда Хаузен, урожденная Блюме, и ваш сын Себастьян... Слова словно выплывали из тумана. Хаузен схватил его за руку. — Они не погибли в тридцать шестом! — выкрикнул Сноу. Машину забрасывало на поворотах и, наверное, от этого Хаузена подташнивало. — Да говорите же, вы! — Не хватайте меня за рукав, — предупредил Сноу. — Право же, у вас слабые нервы... Он посмотрел на вмонтированные в переднюю панель часы. — Не позднее чем через четверть часа вы встретитесь... — Ну? — спросил Ратте. — Все в порядке, шеф. Это была очень трогательная сцена... — Вы думаете, ловушка сработает? — Я в этом уверен, шеф. — Смотрите, не промахнитесь... Сноу улыбнулся. Ратте налил в рюмки водки. — За удачу, Джон. — За удачу. Ратте выпил залпом, посмотрел на свет через пустую рюмку. — А все-таки это была гениальная затея, Джон... — Да, шеф. На даче у Югова Югов бросил газету на стол, заваленный книгами и бумагами, пристукнул ее кулаком и возбужденно кашлянул. Он расстегнул воротник рубашки — было душно. За окном собиралась гроза: темно-синяя туча, угрожающе подворачивая свои края, закрыла солнце над лесом — и лес тоже стал синим-синим, а речка стала черной. Утки плавали по глубокой темной воде, словно кусочки заблудившегося в половодье белого льда. — Не знаю, что и подумать, — сказал профессор. — Доктор Хаузен — в Гамбурге. Зачем?.. Остановился в гостинице, не подпускает корреспондентов. В буржуазных листках — пространные статьи со смутным содержанием... и, наконец, вчерашнее письмо от Хаузена: все оно — внутренняя неудовлетворенность, невысказанная тревога... Как его понять? Резким движением Югов распахнул окно — и тысячи разнообразных звуков ворвались в полутемную комнату. — Конечно, я рад, — продолжал он. — Я очень рад удивительным находкам Хаузена. Работать плечом к плечу — теперь наша общая задача... Лишь кропотливое изучение всех материалов на самой широкой основе может привести к успешному завершению наших поисков. И все-таки... — Вы слишком строго судите, Викентий Александрович, — вступился за Хаузена Серебров. — Не забывайте, доктор — немец... — И вы туда же! — гневно возразил Югов. — Хаузен — антифашист. В тридцать четвертом году он был арестован. В тридцать шестом бежал из концлагеря. Жил в Швейцарии, затем во Франции. Переехал в Америку. В тридцать седьмом сражался в Испании...