Она не возражала. Начало встречи обещало быть сумбурным и сопряженным с рукоприкладством. Имело смысл подождать, когда стороны предъявят друг другу свои претензии, перекипят и перейдут к трезвому и взвешенному обсуждению. Но сам Хорст на место предстоящей «стрелки» подъехал за час до назначенного времени. Требовалось ознакомиться с местностью. Он не любил сюрпризов, а от Игната можно было ждать чего угодно. Непонятной оставалась и позиция Шварца. На встрече он должен был выступать в роли третейского судьи, но Хорст подозревал, что бывший друг может оказаться очень даже заинтересованной стороной. А может быть, и врагом. Местом встречи выбрали пустырь за Кутузовским парком, неподалеку от места, где произошла драка с «архангелами». Чтобы попасть туда, нужно было пересечь весь парк, затем железнодорожные пути и некоторое время идти вдоль длинного забора, за которым располагалась не то больница, не то дурдом. Пустырь сплошь порос кустарником. Здесь, при желании, с успехом мог бы спрятаться не то, что человек, а небольшой слон, причем не один. Хорсту под ноги попалась бутылка из-под пива, вокруг которой были набросаны конфетные бумажки. На горлышке бутылки еще виднелись непросохшие капли. За ближними кустами Хорсту послышался шорох. Он обогнул их и встал так, чтобы, оставаясь незаметным, видеть и слышать происходящее. Разговаривали двое или трое. В просвет Хорст разглядел бритые макушки. Значит, Игнат приготовился к встрече всерьез. Слов в разговоре он не мог разобрать. Какое-то дебильное ржание. Неожиданно на тропинке появился и сам Игнат. Он быстро шагал, часто останавливаясь и озираясь по сторонам. Видно, шел за Хорстом и вдруг потерял его из виду. Хорст сделал шаг в сторону, чтобы Игнат не увидел его с тропинки, но при этом неосторожно приблизился к росшему рядом толстому дереву. В последний момент он успел оглянуться даже не на шорох, а чисто интуитивно. Он попытался уклониться от летящего в его голову обрезка металлической трубы, зажатого в неправдоподобно большой пятерне. И это ему почти удалось. Дыня как всегда немного проигрывал в скорости. Но тут же сзади на спину Хорста обрушился еще один удар. Чей, он уже не увидел. Наверное, вступил в игру кто-то из тех, кто ржал за кустами. Хорст отключился, причем всерьез и надолго. Он не видел, как над его телом склонились трое — Игнат, Дыня и Шварц. Дыня еще раз замахнулся своим ударным инструментом, но Шварц остановил его: — Хорош, а то зажмурится. А он еще нам живым понадобится. Тащите его к машине. Игнат с Дыней подхватили бесчувственное тело под руки и поволокли к спрятанному за дальними кустами и деревьями «УАЗику» — «буханке» с военными номерами. Они забросили тело в салон через заднюю дверь и устроились по бокам от него. Шварц сел за руль, запустил двигатель и осторожно тронул машину по сильно пересеченной местности. Машина без приключений добралась до дома, в котором проживал эксперт по национальным вопросам Гершензон, и остановилась возле его подъезда. — Останешься с ним, — приказал Игнату Шварц. — Очнется — вырубишь. Но зря не лупи. А мы пока сходим в гости к сионисту. Когда Хорст со стоном приоткрыл глаза, то увидел прямо перед собой велосипедное колесо. Он не сразу понял, что это такое и где он находится. Преодолевая раскалывающую голову боль, он, наконец, сообразил, что лежит в полутемном коридоре. Он был в этой квартире только один раз, но сразу узнал ее. Квартира Гершензона, куда его приводила Татьянка. Колесо, которое он поначалу принял за велосипедное, на самом деле принадлежало коляске-каталке, на которой передвигался по квартире хозяин. Коляска валялась, опрокинутая набок. Тело хозяина лежало здесь же, безжизненно отброшенная рука едва не касалась лица Хорста. «А что с Машкой?» — подумал Хорст, снова вспомнив меткую метательницу пищевых продуктов. Машка… Его теперь вечная память… Где-то рядом разговаривали люди. Голоса их показались Хорсту знакомыми. Он приподнял голову, и тут ее снова пронзил острый приступ боли. Он застонал. Голоса тут же смолкли. Потом послышалась яростная брань, на голову Хорста обрушился новый удар, и он опять потерял сознание. — Ладно, уходим, — раздраженно бросил помощникам Шварц. — Доедем до ближайшего телефона, ты, Игнат, вызовешь ментов. — А почему я? — попытался возразить тот. — А потому, что самый умный! Еще вопросы будут? Нет? Тогда сваливаем. Нам еще Ботаника надо оприходовать, он меня уже достал, — прорычал Шварц. На пустырь они вернулись минут за пять до назначенного времени. Ваньши на месте не было. — Не торопится, — прокомментировал ситуацию Дыня. — Одно слово — Ботаник, — презрительно хмыкнул Игнат. Шварц воровато огляделся вокруг. Никого. — Вот что, Игнат, прогуляйся вдоль забора. Увидишь Ботаника, дуй к нам. А мы с Дыней ему тут встречу организуем, — сказал Шварц. — Дыня, ты готов? — Всегда готов! Дыня сменил трубу, оставленную второпях в квартире Гершензона, на бейсбольную биту. В его лапах она казалась не толще спички. Игнат с ворчанием повернулся к друзьям спиной и направился в сторону тропинки. — Тогда давай! — скомандовал Шварц. И Дыня обрушил биту на голову своего друга. Дерево хрустнуло, кость тоже. Игнат, не проронив ни слова, ткнулся носом в траву. Голова его неестественно вывернулась, словно он, лежа на животе, хотел посмотреть на небо. Но не мог. — Ты ему шею сломал, — определил Шварц, разглядывая мертвого помощника, как диковинный экспонат в музее. Дыня, довольный до крайности, подобрал обломки биты, забросил их подальше и пошел к машине за новым орудием. Ботаник должен был подойти с минуты на минуту. Когда Крюков с Крамским подъехали к дому Гершензона, возле подъезда уже скопилось несколько машин с голубенькими номерами и две медицинские — «скорая» и труповозка. Крюкову это сильно не понравилось. — Кажется, мы немного опоздали, — подтвердил его сомнения Крамской. Сержант милиции отгонял любопытных. Из квартиры доносился бубнящий голос следователя прокуратуры: «Тело мужчины, на вид сорока — пятидесяти лет. Лежит на левом боку…» На лестничной площадке курили опера в штатском. Дверь квартиры распахнулась, на пороге появился Шабанов. — Почему курим? — напустился он на своих подчиненных. — А ну жилой сектор отрабатывать — кто что видел! Быстро разобрались по подъезду! Опера с ворчанием неохотно направились к лестнице — кто наверх, кто вниз. Крюков укоризненно покачал головой. — И ты еще спрашиваешь, почему я к тебе в отдел не перехожу? Да вот потому, — он кивнул на уходящих оперов, — что вся романтика раскрытия убийств сводится к тому, чтобы таскаться от одного дверного половичка к другому и обзванивать квартиры. Как коробейники или нищие. Типа: «Сами мы не местные, отстали от поезда. Поможите, люди добрые, кто сколько сможете». Тьфу! Шабанов был удивлен и не скрывал этого. — Блин, какая встреча! — Не блин, а Крюк, — поправил сыщик. — Опер Крюк. — Слушай, — Шабанов хлопнул его по плечу так, что чуть не оторвал руку вместе с ключицей. — Что с тобой сегодня случилось? Почему ты приехал позже меня? В лифте застрял? — Нет. Сидел в сортире, ждал, пока воду дадут, — парировал сыщик. — И давно ты тут крутишься? Поди, и преступника уже поймал? Полковник Шабанов сиял, как портрет Бенджамена Франклина со стодолларовой бумажки нового образца. — Еще не поймал, но за этим дело не станет. Тебе что-нибудь говорит такое имя: Дмитрий Минаев? — Вообще-то Минаев — это не имя, а фамилия, — поправил Крюков. — А что, ты нашел его именной абонемент в баню или это было вырезано на ручке ножа, которым убили жертву? — Всего лишь паспорт. Он лежал прямо под трупом. Крюков нахмурился. Снова ксива Хорста… Кто-то очень старается подставить и утопить паренька. — А самого владельца паспорта поблизости не оказалось? — Нет, но он оставил свои следы на орудии преступления. Кстати, это не нож, а обрезок трубы. Мужику голову размозжили. По документам жертвой должен быть Гершензон… — Да, это он. Я его опознал, — из квартиры вышел Крамской, он был мрачнее тучи. — Вы его знали? — подозрительно прищурился Шабанов. — Не просто знали. Он звонил к нам в отдел часа два назад. Говорил, что владеет какой-то ценной информацией, — объяснил Крюков. — А мы, дураки, вместо того, чтобы сразу приехать, перед новым начальством прогибались. Отчитывались — кто и почему с обеда задержался или раньше на десять минут с работы ушел. Детский сад пополам с борделем! И не гляди на нас, как путанка на две сотни баксов. У нас алиби. Железобетонное. Фактическое алиби! — Да? Жалко, — признался Шабанов. — Нет, я, конечно, верю, что вы никого не убивали, но рапорт ты все равно черкани. Так, на всякий случай. Крюков не обижался. Он слишком давно знал своего друга, а вот Крамской забеспокоился. Сыщик отвел полковника в сторону. — Кроме паспорта за что-нибудь уже уцепился? — спросил он. Шабанов глубоко задумался, прикидывая — говорить или не стоит. — Нутром чувствую — свои замочили. Вошли чисто, как к себе домой. Дверь или сам хозяин открыл, что вряд ли, поскольку он инвалид, или ключики раздобыли. — И на том спасибо, — Крюков позвал Крамского, и они вместе стали спускаться вниз. И, в самом деле, зачем мешать занятым людям? Хорст очнулся в незнакомой комнате. Он лежал на диване. За окном было темно. У него страшно болела голова, больше он ничего не понимал. Постепенно сознание и память возвращались. Поднялся. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Пощупал — на затылке шишка с кулак. Вроде не тошнит, это хорошо. Значит, мозгов нет, а то мог бы и сотрясение заработать. Он вышел из ванной и только тут заметил, что в кухне у окна кто-то стоит. Он подошел. Это была Машка. Она не поворачивалась. Хорст стоял у нее за спиной дурак дураком и не знал, что сделать или сказать. Машка не плакала. — Папу убили, — сказала она. Хорст стиснул зубы. Значит, опрокинутая каталка и рука ему не приснились. — Когда я вошла, ты лежал рядом с папой. Они оставили тебя там, чтобы менты приняли тебя за убийцу. Я оттащила тебя сюда. Это квартира нашей соседки. Она просила меня поливать цветы, а сама улетела на неделю во Францию. — Зачем оттащила? — не понял Хорст. — Потому что менты точно повесили бы убийство на тебя. Ты же фашист, следовательно — кандидат в убийцы номер один. А я хочу, чтобы нашли настоящего убийцу. И еще… Еще я хотела тебя спасти… Хорст ощутил одновременно счастье и новый прилив боли. Справившись с ней, он твердо пообещал: — Я найду того, кто убил твоего отца. Ты мне веришь?