— Конечно, интересно! — Ладно… Я больше не буду. — Что не будете? — очень удивился Генчик. — Друг мой! Название такое!.. «Я больше не буду!» — Вот это да… — Генчик заморгал. — Странно звучит? — Еще бы… — Однако встречаются в истории флота и другие не менее странные названия. Да… Был, например, броненосец «Не тронь меня!». Была, говорят, быстроходная шхуна по имени «Всем корму покажу»… Валентин Катаев писал про черноморскую шаланду «Ай, Пушкин, молодец!». — Ага! В книжке «Белеет парус одинокий!» — Да-да… А один французский мореплаватель назвал свое судно «Пуркуа па?» Это, как известно, по-русски означает «Почему бы и нет?». — Я знаю! В кино про мушкетеров так поют: «Пуркуа па? Пуркуа па?» А у этой-то бригантины откуда такое имя? — Длинная история. Хочешь послушать? — Пуркуа па? — весело нашелся Генчик. — Тогда… сначала я покажу тебе того, кто дал бригантине это название. Идем… 2 Зоя Ипполитовна взяла Генчика за плечо и с некоторой важностью подвела к двери между комодом и шкафом. Генчик отчего-то слегка оробел. Зоя Ипполитовна надавила старинную медную ручку. — Ну, ступай… И Генчик перешагнул порог. — Ой… Со стены напротив смотрел в упор на Генчика рыжебородый моряк. Смотрел с большого портрета в тяжелой (кажется, бронзовой) раме. Глаза у моряка были чисто-голубые, как у Пети Кубрикова. Но брови не белобрысые, а бурые и клочкастые. Клочкастыми были и бакенбарды медного цвета. Такого же оттенка спутанные волосы торчали из-под околыша и козырька мятой фуражки. На фуражке — скрещенные якоря в обрамлении колючих листьев (Генчик помнил, что эта штука называется «краб»). На моряке была полосатая фуфайка, а поверх нее — черная тужурка с тяжелыми флотскими пуговицами. У груди моряк держал в коричневых пальцах бинокль — большущий, с медными кольцами и винтами. Сразу видно — морской. Позади моряка были сизые клубы тумана, размытые всплески волн, а сквозь туман проступали силуэты парусов. Похоже, что моряк только что смотрел в бинокль и оторвался от него, услышав шаги. И теперь глядел на гостя. Во взгляде не было строгости. И не было насмешки бывалого человека над оробевшим пацаненком. Было, пожалуй, понимание: «Я вижу, что тебе интересно. Заходи, поговорим…» Так что Генчик зря вздрогнул в первый момент. — Ух ты… — сказал он наконец. — Это кто? — Это мореплаватель Томас Джон Сундуккер. Он же Фома Иванович Сундуков. Владелец и капитан судна «Я больше не буду». И, кстати, мой двоюродный прадедушка. — Ух ты… — сказал Генчик снова. И повел взглядом в сторону Зои Ипполитовны, чтобы посмотреть: есть ли сходство? И сказал «ух ты» третий раз. Потому что взгляд его до Зои Ипполитовны не дошел — стал цепляться за множество необычных вещей. Между окон висел обшарпанный спасательный круг — красно-белы, с черной надписью «Св. Гаврiилъ». Под кругом был прислонен к стене коричневый штурвал с точеными рукоятками и медным ободом — ростом с Генчика. Повсюду висели желтые (явно старинные) карты, фотографии в рамках и непонятные инструменты. По углам стояли два большущих глобуса на подставках с витыми ножками. На подоконниках лежали тяжелые корабельные блоки, чернела круглым жерлом большая модель морской пушки, блестел шаровидным стеклом древний керосиновый фонарь… Да всего и не перечислишь! Тем более что среди множества морских предметов попадались вещи совсем неожиданные и к флоту отношения не имеющие. Например, тяжелые резиновые калоши, большущий кирпич с клеймом «Ф-ка бр. Красновыхъ», могучий амбарный замок, маленькие (явно детские) ботинки несовременного фасона — высокие и с пуговками. И еще много всякой старины… — Прямо музей, — прошептал Генчик. — Пожалуй, ты прав. Маленький музей капитана Сундуккера. Кстати, собирать эту коллекцию начал сам Фома Иванович… Вот, посмотри. Эту деревянную ногу он привез с Антильских островов… И Генчик увидел в углу рядом с глобусом дубовый самодельный протез. — Как у Джона Сильвера… — Да! Именно так! Капитан и утверждал, что нога принадлежала этому знаменитому персонажу. Возможно, он фантазировал. Но нельзя не признать, что вещь действительно старинная и весьма пиратского вида… Генчик с уважением потрогал искусственную пиратскую ногу. — …А на пароходе «Святой Гавриил» будущий капитан совершил свое первое плавание. И выпросил круг на память. Он был коллекционер по природе… Я, признаться, тоже. Поэтому с детства начала собирать все, что имело отношение к прадедушке. Вот, например, ботинки, в которых он пошел в первый класс гимназии… А калоши принадлежали его старшему брату, Филиппу Ивановичу Сундукову, который был моим родным прадедушкой… Конечно, это не морская вещь, но зато семейная реликвия. Памятник эпохи… У Генчика от частого верчения головой болела шея. — Ой, а это что? Корабельный колокол? — Да. — С той бригантины? — Смотри сам. Колокол висел рядом с дверью. Он был размером с небольшое ведро. Видимо, его чистили регулярно — на меди горел ослепительный солнечный блик. Но глубоко вырезанные в металле буквы были черными: наверно, в них набилась «пыль веков», которую не выковырять. Эти буквы на нижнем крае колокола складывались в слова: Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ Язык колокола напоминал чугунную грушу с петлей. В петлю был вплетен кусок толстого троса: берись и звони. У Генчика зачесались ладони. — Зоя Ипполитовна, можно я звякну? Один разик! Чуть-чуть… — Ударь не чуть-чуть, а как следует. Капитану нравится, когда колокол подает голос. И Генчик ударил. От души. Так, что над верхним косяком двери поднялось облачко пыли, а в раме задребезжало треснувшее стекло. Генчик оглянулся на портрет. Капитан Сундуккер смотрел одобрительно. Генчик заметил наконец, что сходство с правнучкой действительно есть. По крайней мере, носы у них одинаковые — прямые, но с шариками на конце. Фамильная черта. Генчик почесал указательными пальцами в ушах. — Зоя Ипполитовна! А кто рисовал портрет? Он тоже старинный, да? — Н-ну, не совсем. По правде говоря, это — моя работа. — Ваша?! — у Генчика от изумления перестало звенеть в ушах. — Значит, вы художница? — Бог с тобой! Какая я художница? В молодости по-любительски увлекалась живописью, занималась в местной студии. Тогда и написала прадедушку… Лет сорок назад. — Вы прямо как знаменитый Репин, — искренне сказал Генчик. И капитан Сундуккер взглядом выразил согласие с такой оценкой. — Что ты, Бубенчик! Это у тебя просто… восторженное детское впечатление. А профессионалы усмотрели бы здесь массу недостатков… Хотя, пожалуй, это моя лучшая работа за всю жизнь. Далась она мне с великими трудами. Писала-то я с маленькой старой фотографии… — Очень замечательный портрет, — опять выразил восхищение Генчик. — И рама красивая… — Рама в самом деле старинная. Было время, когда антикварные вещи не ценились, их продавали совсем дешево, вот я и купила в комиссионном магазине… Конечно, этот багет достоин классического полотна, а не холста с дилетантскими потугами, но я не удержалась от соблазна, вставила прадедушку… Эту речь Генчик понял так, что Зоя Ипполитовна опять критикует свою работу. — Как бы вы ни говорили, а портрет хороший! Вот!.. Только знаете что? — Что, Бубенчик?