— Не знаю. Обыкновенно… — По-моему, мы найдем общий язык, — сообщила Зоя Ипполитовна. — Ох, а что у тебя с ногой? Кровоточит! Клюквенный сок на бинте от сырости распустился алой гвоздикой. Генчик сказал в упор: — Маскировка. Варенье. Чтобы всяким вредным теткам не уступать место в трамвае. — Откровенность эта была в отместку за недавние страхи. — Гм… Я вижу, голова у тебя хитроумная. Генчика опять потянуло за язык: — Вам же главное не голова, а пальцы. — Да! Ты не прост… Впрочем, поделом мне… Ну а как все же насчет работы? Согласен? — Ага. Только… — Генчик провел глазами по снастям и мачтам. — Что? — Тут ведь работы этой небось на целое лето… — Ну-ну! Глаза боятся, руки делают. Сколько сможешь и захочешь. А потом буду искать кого-нибудь еще… Да ты не бойся, я ведь расплачу’сь. — Разве в этом дело… — вздохнул Генчик. — А в чем? — Не напортить бы… — У тебя получится отлично! Ну, может, не отлично, а на «четверку» получалось. Вязать задвижной штык и выбленочный узел Генчик научился в два счета. Минут через двадцать он, посапывая от старания, уже ловко привязывал к вантам поперечные нитки-ступеньки. — Зоя Ипполитовна, а ничего, что не сильно натянуты? — Все правильно, они и должны слегка провисать. Ты молодчина! Пальцы у Генчика и правда были ловкие. Скоро корабельная работа стала казаться ему привычной. Только у мачтовых площадок (они назывались «марсовые») приходилось трудновато: ванты сходились вплотную друг к другу… Зоя Ипполитовна с книгой на коленях сидела неподалеку. Сидела так же прямо, как и ходила. «Как она скоблит полы с такой негнучей спиной?» — подумал Генчик. Он почему-то сразу решил, что хозяйка живет в доме одна. Время от времени Генчик поглядывал на нее. Иногда они встречались глазами. Зоя Ипполитовна в улыбке открывала золотой зуб (он светил, как маяк). — Ты умница, Генчик-Бубенчик. Ты мой спаситель. Она была теперь без кофты, в блузке, похожей на тельняшку. — Зоя Ипполитовна, можно я положу на палубу пружинчика? — Кого? — Вот этого человечка. Пусть поживет на корабле. — А! Конечно, конечно… Какой славный. Наверно, у тебя много таких? — Ага. Целое… население. — Генчик усадил синего пружинчика у корабельной трубы. — Они у меня для всяких игр… Эх, если бы у Генчика был такой корабль! Он подобрал бы для него самых ловких и красивых пружинчиков. И поплыли бы они вокруг света… Но он не очень завидовал. Ведь парусник был сейчас немного и его. Потому что Генчик помогал налаживать оснастку!.. А пружинчик (которого будут звать Мичман) потом поселится у Генчика в городе и будет рассказывать местным ребятишкам, как служил на бригантине. И про шторма, и по всякие приключения… Генчик от удовольствия водил по губам кончиком языка. — Зоя Ипполитовна… А вы раньше на флоте служили, да? — Что ты, голубчик! Я совершенно сухопутная особа, всю жизнь была бухгалтером. Сперва простым, потом главным… — У-у… — не сдержался Генчик. — Что значит «у»! Бухгалтерская должность тоже требует умения и смелости. В ней, должна тебе сказать, немало подводных рифов и мелей… — Да нет, я ничего… — Генчик от смущения закачал босыми ногами. — Ну а кроме того… я служила бухгалтером в речном порту. Одно дело, когда за окнами пыльная улица, а другое, когда пароходные трубы и мачты. Не морская гавань, конечно, но все-таки… — Но все-таки, — охотно согласился Генчик, работая пальцами. — Одно время я даже носила форму. В пятидесятых годах у всех работников портовой конторы были, как у капитанов, кителя и погоны с якорями и штурвалами… Вот так-с… — А где вы научились такие модели строить? На реке-то на нашей таких парусников не бывает.. — О! Это у меня еще с детства, дорогой мой! Я с дошкольных лет обмирала о парусах и путешествиях. Читала Жюля Верна и Стивенсона… А ты какие-нибудь морские книжки читал? — Конечно! «Приключения капитана Врунгеля». И «Остров сокровищ»… И про капитана Немо… — Генчик зачесал ногу о ногу, стараясь вспомнить еще. Не вспомнил. — Но я же не только про море люблю. Еще про космос, про индейцев… А еще «Повести Белкина», которые Пушкин написал. Знаете? — Представь себе, да! Значит, тебя потянуло к классике? — К чему? А!.. Это Ленка принесла из библиотеки. Она на первом курсе тогда училась, ей надо было сдавать экзамен про Пушкина. — И как тебе сочинения Александра Сергеевича? — Здорово! Лучше всех — «Выстрел»! — Да? Почему же? — Ну… потому что конец такой… Этот Сильвио не стал стрелять, хотя мог ведь убить того графа запросто. А он не захотел… и все сделалось хорошо… — Все сделалось хорошо, — повторила Зоя Ипполитовна. И почему-то вздохнула. — Мне там только одно не понравилось… — Что же? — Когда Сильвио по мухам стрелял. Ради забавы… — Тебе что же, стало жаль мух? — Ну, не знаю… вообще… Зоя Ипполитовна встала у Генчика за спиной. — Ты… значит, из тех, кто и муху не обидит? Наверно, и не дерешься никогда? Генчик пошевелил под рубашкой лопатками. — Почему? Я могу! Если полезут, я… Вот у нас в летнем лагере, в том году, был Мишка Жираф, такая приставала, дак мы с ним два раза… Зоя Ипполитовна похожей на краба растопыренной пятерней осторожно взлохматила его волосы-стружки. Молча. Генчик сказал насупленно: — Может, вы думаете, что я тех, на остановке, боялся?… Ну да… Когда врагов пятеро, а ты один… Зоя Ипполитовна, а почему так? Идешь ни к кому не лезешь, а они на тебя… — И тут у Генчика не ко времени защекотало в горле. Зоя Ипполитовна опять взъерошила ему макушку. — Это, Бубенчик, давняя философская задача. Ты ни к кому не лезешь, а они на тебя… Почему?… Ох! Я старая эгоистка! Ты же наверняка голодный! — Нет, я… не очень. Я… — Сейчас! — Она пошлепала туфлями из комнаты и вернулась с кружкой и тарелкой. В кружке — молоко, в тарелке — печенье. — К сожалению, ничего горячего я сегодня не готовила… Молоко было приятно-холодное. Печенье пахло так же, как все в доме — какой-то пряностью. Генчик хрустел им, прихлебывал из кружки. Потом откинулся на спинку стула. Нижние ванты на задней мачте были теперь все со ступеньками. — Зоя Ипполитовна, мне домой пора. Белье развешивать… — На старинных часах (деревянный орел, держащий блюдо с циферблатом) была уже половина второго. — Я, наверно, даже опоздаю!