– Это Айрис, наша подруга из города, – объявила барменша. – Мы демонстрируем ей наше гостеприимство. Но, я смотрю, не очень-то мы стараемся. Почему у нее не налито? По кругу пустили стопки, наполненные темной жидкостью. – Пей! – закричали мне все наперебой. – Если не выпьешь, смертельно оскорбишь нашего хозяина! Хозяин по имени Т закрыл входную дверь и смешался с толпой гостей. Люди продолжали о чем-то болтать со мной, перекрикивая слишком громкую музыку: с пластинки на проигрывателе неслись звуки струнных и гитарные аккорды. Здесь все знали друг друга. Я закурила, чтобы чем-то занять руки, и кожей чувствовала, что Т не спускает с меня глаз, куда бы я ни пошла; видимо, он гадал, кто я такая, каким ветром меня занесло к нему в дом и почему я молча стою тут и привлекаю всеобщее внимание, сжав сигарету в зубах. Я его немного побаивалась, поэтому пила вместе со всеми, чтобы он видел, что я не отстаю от его гостей и ничуть не робею. Но мне не понравилось, что входная дверь закрыта. Как и деревянные жалюзи на окне. В углу комнаты стоял небольшой белый табурет, на который я села, но это была ошибка: я сразу оказалась в западне. Он подошел ко мне и снова взял за руку, потом провел кончиками пальцев по моей ладони, и я невольно поежилась, потому что давно уже не ощущала столь интимного прикосновения. Он наклонился надо мной, приблизившись почти вплотную. – Расскажи мне о себе, – попросил он. Его голос прозвучал очень настойчиво. Вообще-то мне нравилась настойчивость в мужчинах, но не сейчас. Я выпустила струйку дыма ему в лицо, но он даже бровью не повел. – Я никто. И звать меня никак. Напрасно я стала курить. Вообще все это я напрасно затеяла – время сбилось и остановилось, и в следующее мгновение я уже мчалась в туалет, расталкивая людей в очереди, и потом извергла желтые потоки блевотины вперемешку с темным алкоголем в грязный унитаз. В туалете было окно, как я заметила затуманенным взглядом, скорее по привычке. Матовое стекло, облезлый подоконник. – Открой дверь! – произнес голос. – Занято! – крикнула я в ответ. – Все равно открой! Тебе плохо! Мы о тебе позаботимся! И я отперла дверь. Вошел Т и парень в синем шарфе, за ними барменша. – Ты в порядке? – спросили они по очереди. Потом закрыли дверь. Я утвердительно кивнула и открыла кран, набрала в ладони сероватой железистой воды и выпила. Потом плеснула себе воды на лицо, капли попали мне на ресницы, и глаза прозрели. Мужчины переглянулись. – Сядь на пол, – предложил Т. Но первой на пол села барменша. – Давай! – подбодрила она меня, ласково взяв за руку. Под ногтями у нее собралась грязь. Я села на корточки, и она обхватила мое лицо обеими руками. Ее ногти впились мне в кожу головы. Я уже и забыла, каково находиться среди людей – это забывается легко и быстро. Мне так хотелось ощутить уютное тепло чужого тела, но я боялась себя выдать. Т присел рядом со мной. Он приложил сухую ладонь к моему лбу, а потом крепко поцеловал меня в висок. От него исходил запах табака и чистой бумаги, и еще немного пота. Я попыталась было отодвинуться, но он обхватил меня за плечи. – Не торопись! Парень в синем шарфе встал рядом с нами на колени, приподнял край моего платья и нащупал прорехи в моих выношенных колготках. То же самое сделал и Т. – Помогите! – крикнула я, но тут чья-то ладонь зажала мне рот. Я с силой расправила свитер, пытаясь вырвать его из их рук: они схватили его и пытались с меня стащить. Барменша отдернула ладонь от моего рта. – Белобилетница, – со смешком сказала она. – Ну, конечно! Ты такая же белобилетница, как я. Кого ты пытаешься одурачить? Да посмотрите на ее живот! Давайте проверим! Готова поспорить, я права! – Вы не смеете! – сказала я. – Отпустите меня! Барменша прижала бутылку к своему рту, потом к моему, но на этот раз я не стала пить. Сладкое вино полилось по моим губам, подбородку, по платью. Парень в синем шарфе слизал вино с моего лица. В дверь туалета застучали. Выщербленный пол больно царапал мои ляжки там, где платье задралось. – Пошли на хрен! – заорал Т. – Мы заняты. У парня в синем шарфе раскраснелось лицо, словно ему было стыдно за то, что он делал, а я резким движением сдвинула колени, как плоскогубцы, и ощутила, как они с хрустом зажали костяшки его пальцев. Он ругнулся и убрал руки. А Т в то же самое время пытался меня завалить и распластать на полу, но действовал он как-то нерешительно, чем сбил меня с толку. Все это вдруг показалось мне абсурдной, заранее заготовленной шуткой, но, как бы там ни было, они меня едва не придушили. – Побыстрее там! – крикнул снаружи кто-то и, захохотав, опять заколотил в дверь, да так сильно, что крючок слетел с петли, дверь распахнулась, и внутрь ввалились несколько человек. Среди них был незнакомый мне мужчина со светлыми волосами до плеч, с пивной бутылкой в руке. Он оглядел представшее перед ним зрелище. – Прощу прощения, что прерываю, – произнес он. Все замерли. А я воспользовалась общим замешательством и, уперевшись в пол ладонями, резко поднялась на ноги. «Дыши!» – мысленно приказала я себе. Все плыло перед глазами. – Э, да отпустите вы ее! – сказал парень в синем шарфе и вытянул вперед обе ладони. – Смотри, что ты со мной сделала! – обиженно произнес он. Но смотреть там было не на что. Т поднял руки вверх. Светловолосый стоял и молча смотрел. – Тогда пошел отсюда, чего стоишь! – произнес Т, глядя на него. – Мы просто играем. Я шагнула было из туалета, но он схватил меня за лодыжку и потянул назад, едва не свалив с ног. Я его лягнула, а он засмеялся и выпустил меня, и я вбежала в большую комнату. Табачный дым еще больше сгустился, голоса звучали еще громче. Я, пошатываясь, выбежала в сад, во рту у меня было горько и противно. На стареньком кожаном диване по-прежнему сидели трое. Я вышла на дорогу, что тянулась среди болот, и зашагала к отелю. Чувство опасности больше меня не преследовало. Вскоре я уже не видела огней коттеджа за своей спиной. Вернувшись в отель, я подперла спинкой стула дверную ручку, потом перенесла с кровати в ванную комнату толстое одеяло и подушку, положила все это в ванну и заперла дверь. Я пролежала там всю ночь, не сомкнув глаз. Я держала пистолет между коленей, нацелив его на дверь, пока у меня запястья не устали от его тяжести. В ночи я ощущала бремя горя, даже когда сжала руки на животе. «Что же ты наделала?» – спрашивала я себя. Ведь раньше моя жизнь вовсе не была такой уж невыносимой. А сколько было приятных вещей, которые я принимала как должное, а не как подарок судьбы, – теперь я отдавала себе в этом отчет. Мне никогда не приходилось лежать ночами в ванне в ожидании, что меня схватят. Желание обладает мощной магической силой, внушал мне доктор А. Попробуй возжелать чего-то иного, и увидишь, как быстро изменятся твои желания, стоит только тебе получить желаемое. Но это же совсем другое дело, возражала я ему тогда. Темное чувство там, всегда там, под кожей, пульсировало как нескончаемый поток. Иногда усмиренный и ослабший, но всегда набегающий вновь, как морской прибой. Утром мной овладели чувство вины и утомление. Я разделась донага, легла в ванну и напустила в нее горячей воды, потом рукой протерла затуманенное от пара зеркало и поглядела на себя. Изгибы тела, натянутая кожа, голубые сосуды, ветвящиеся по коже. «Прости, – громко сказала я, похлопав себя пальцами по животу. – Ты там меня слышишь? Прости меня!» Когда я распахнула дверь ванной, в номере все было так, как я оставила накануне вечером. Сквозь щель между занавесками в комнату струился солнечный свет. На парковке никого не было, но я тем не менее умчалась оттуда, не мешкая. Оставив за собой лишь облачко пыли. Впереди все время маячили белые пики гор. Они обещали мне безопасность, они обещали мне что-то новое. А если мне не повезет? А если я не смогу? А если я не способна на большее? Что, если я вот так быстро достигла предела своих возможностей и больше мне бежать некуда? 4 Я позвонила доктору А из придорожного телефона-автомата, поддавшись некоему побуждению, которое мне не хотелось анализировать. Услышав мой голос, доктор А цокнул языком, словно от удивления, хотя я знала, что вряд ли он удивился. – Привет, – сказала я беззаботно. – Значит, за тобой пришли? – констатировал он. – Но это ведь вы их послали! – уточнила я. Он пропустил мои слова мимо ушей. – Мы можем проводить консультации по телефону, пока тебя не задержали, – продолжал он. – Почему вы уверены, что меня задержат? – Калла, прошу тебя, – произнес он без раздражения. – У меня есть внутренние резервы, о которых вы даже не подозреваете! – сказала я. – Ты забываешь, что мне все про тебя известно. И не надо злиться. Нет ничего плохого в том, чтобы быть предсказуемой. Даже то, что ты мне сегодня позвонила, – я этого ждал. Ты же мне звонишь дважды в неделю в одно и то же время. – Я обещала, что попытаюсь. На что он заметил, что мне надо не просто пытаться. Еще он сказал, что тело и душа часто вступают в противоречие и что очень важно поддерживать их в гармоническом равновесии и помогать им по возможности слаженно функционировать, с учетом моего нынешнего состояния. Он снова цокнул языком. Все, что он говорил, звучало вполне разумно. – Мне пора. У меня сейчас очередной прием. Но запомни: сейчас открыт сезон охоты на женщин вроде тебя. Ведь ты теперь преступница. Я повесила трубку и, тяжело дыша, привалилась к стенке будки. Снова сев за руль и лихорадочно повертев настройкой радиоприемника, я услышала в новостях свое имя. В зависимости от рельефа местности, по которой я ехала, радиосигнал то ослабевал, то усиливался. Я мчалась сама не знаю куда. Иногда я сворачивала к обочине и записывала приметы машин, ехавших за мной, чтобы выяснить, не те же самые ли машины сидят у меня на хвосте. Серебристый седан. Красный. Белый большой фургон. В основном это были заляпанные грязью синие машины. Синий цвет повсюду! Пластиковые дорожные знаки, занавески в окнах домов, мимо которых я ехала. Я остановилась на площадке для отдыха, сорвала несколько ягод с пыльного куста и выдавила синий сок себе на ладони – как знак своей беды. А я была в большой беде. Я смахнула раздавленные ягоды с кожи, внезапно перепугавшись, что они ядовитые, но их вкус ощущался на языке, и я боялась, что теперь всегда буду его чувствовать. На горизонте показалась стена деревьев, потом я увидела знак стоянки. Решив немного передохнуть, заехала на стоянку. Кроме меня там никого не было. Я вошла в лес, переступая через торчащие из грязной земли узловатые корни. После короткого дождя земля была местами мокрая. Где-то невдалеке злобно кричала невидимая хищная птица. Я пошла вперед, на ее крик. На земле валялся дохлый кролик с выдранными внутренностями. Все еще окровавленный, с поблескивающими, точно сгустки джема, темными кольцами кишок. Я присела над ним и провела рукой над его теплой шкуркой, заглянула в глаза: они были розовые, выпученные. Кроличий живот казался раздутым. Но, возможно, это мне только так показалось: мне теперь повсюду мерещилась беременность. Остекленевшие глаза кролика смотрели на меня в упор. Ножом и голыми руками я выкопала ямку. Я не стала придумывать никакой погребальной церемонии, а просто положила в ямку кролика и забросала могилку землей. Ни слова не сказала. Было бы глупо проявлять о чем-то заботу. Из багажника я достала бутылку воды – попить и вымыть руки. Я осмотрела прочие вещи в багажнике: палатка, спальный мешок. Потом с отвращением ополоснула грязные пальцы со сломанными ногтями и снова пустилась в путь. Когда наступили сумерки, я зашла в тихую закусочную на шоссе, села на оранжевый кожаный диванчик и стала ждать, сама не зная чего. Подай мне знак, безмолвно молила я свое темное чувство, своего ребенка. Просто скажи мне, что делать дальше. Небо за окном было темно-фиалкового цвета. Покуда я шла от машины до входа в закусочную, в воздухе явственно пахло дождем. Низенькая официантка принесла мне заламинированное меню. На прилавке под стеклом лежали готовые сэндвичи, освещенные тусклой подсветкой, отчего казались почти несъедобными. На стене висели черно-белые фотографии давно умерших знаменитостей. В зале кроме меня были еще две женщины: одна черноволосая, другая – блондинка с сединой на висках. Они тихо беседовали. У брюнетки были худощавое лицо и губы ниточкой. Она была довольно красивая, так что я даже заревновала ее к блондинке, хотя не знала, подруги они или нет. Вернулась официантка, я заказала капучино и круассан, и когда мне его принесли, он оказался явно несвежий, и я только смогла отщипнуть от него пару кусочков, опасливо положить себе в рот, немного пожевать и сплюнуть на салфетку. Мои глаза продолжали невольно скользить по лицам обеих женщин, хотя я изо всех сил старалась не делать это заметно. Другие женщины давно возбуждали во мне тревогу – даже официантка, которая явно не обращала внимания на форму моего тела под мешковатым платьем. Я знала, что лучше уйти, но хотела остаться и смотреть.