— Проклятье! — тихо пробормотал он. И прозвучало это удивительно искренне. — Вы уверены, что не хотите ее видеть? — осторожно поинтересовалась я. — Абсолютно, — отрезал граф и жестко усмехнулся. — Насколько я поняла, леди Горн не уедет из Эрголя, пока вы с ней не поговорите. — Тебе не кажется, что тебя это не касается? — в голосе больного послышался металл. — Простите, милорд. Я решила отступить. Горн прав. Какое мне дело до его взаимоотношений с матерью? Хотя, сказать по совести, присутствие графини успело мне изрядно надоесть. С ее приездом жизнь в замке сильно изменилась. Если раньше тут царили тишина и покой, то сейчас невозможно было выйти в холл и не наткнуться на хихикающих камеристок, весело болтающих горничных, снующих повсюду лакеев. — Рес! Помоги мне подняться. Граф заворочался на постели. — Милорд, вам еще рано вставать, — попыталась я образумить своего упрямого пациента. — Замолчи и дай мне руку, — рыкнул Горн. Не дожидаясь моей помощи, он сел и медленно спустил ноги на пол. — Какой же вы упрямый, милорд, — вздохнула я, а про себя добавила: «Как осел». Граф вцепился в мою руку и рывком поднялся. — Обопритесь на меня, так будет удобнее. Я подставила плечо. Горн чуть покачнулся, навалился на меня, но тут же выровнялся и шумно выдохнул. — Рес… Идем. Я не стала спрашивать, куда он собрался. У графа было поразительное чутье. Даже не видя, он точно знал, где что находится. Вот и сейчас, медленно, с трудом переставляя непослушные ноги, двинулся прямо в сторону ванной. Что ж, понятно. Утку сиятельство признавать не желали. — Дальше я сам, — твердо заявил Горн, оказавшись в отделанном мрамором помещении. — Уверены? — Абсолютно. Я с сомнением посмотрела на упрямца, но возражать не стала и молча закрыла дверь. Хочет сам — пожалуйста. Спустя пару минут, из ванной донесся грохот и громкие ругательства. — Милорд? — Все нормально, — слишком поспешно ответил граф. В его голосе слышалось непривычное смущение. М-да. Видно, дело плохо. Когда я заглянула в ванную, моим глазам предстал полный разгром. Стеклянная полка, на которой стояли многочисленные флаконы, упала и раскололась надвое, склянки рассыпались по полу, полотенца тоже оказались внизу, рухнув вместе с держателем, а от красивой фарфоровой вазы, в которой стояли вечноцветущие амарисы, остались лишь мелкие осколки. — Понаставили тут всякой дряни, — недовольно буркнул Горн. Он стоял посреди разрухи и тяжело опирался на мраморную столешницу раковины. Я окинула его внимательным взглядом, убедилась, что сам он не пострадал, и незаметно выдохнула. — Вы совершенно правы, милорд. Я постаралась скрыть иронию. — Ненавижу все эти финтифлюшки, — еще недовольнее пробормотал граф. — Они здесь совершенно лишние, милорд, — поддакнула я и улыбнулась. — Перестань надо мной смеяться, — рявкнул граф. — Что вы, милорд! У меня и в мыслях не было. Я изо всех сил одерживала смех, но получалось плохо. — Кэтрин! — Простите, милорд. Я пыталась успокоиться и уже почти добилась результата, но тут вдруг Горн неожиданно усмехнулся, а потом немного смущенно рассмеялся. И все мои усилия оказались напрасны. Я от души расхохоталась. — Ужасно нелепая ситуация, — пробормотал граф, борясь со смехом. — Чувствую себя неповоротливым слоном. — В посудной лавке, — договорила я. — Почему в посудной? — Ну, это такое известное выражение из басни. — Да? Странно, не слышал, — в голосе Горна больше не было веселья. В нем появилась подозрительность. — Что за басня? Рес! Ну кто меня за язык тянул?! — Детская, милорд. У нас в Ютланде ее читают малышам. — Как называется? Если бы я знала! — К сожалению, я не помню, милорд. — Ладно. Включи воду, я хочу помыть руки. И помоги мне. После того как с омовениями было покончено, граф оперся на мое плечо и заявил: — Пошли. Нужно выбираться из этого разгрома. До кровати мы дошли быстро. — Расскажи мне о своем детстве, — неожиданно приказал Горн. Он устроился на постели и с видимым облегчением вытянул ноги. Плотная повязка скрывала его глаза, но у меня возникло ощущение, что граф прекрасно видит сквозь нее. — Милорд? Я тянула время, соображая, что ответить. — Что непонятного? — В моей жизни нет ничего интересного, милорд. — И все же, — не унимался Горн. — На кого ты похожа? На отца или на мать? — На маму. У меня такие же глаза. Я старалась сама поверить в то, что говорю. С магами это было очень важно, ведь многие из них могли чувствовать ложь. Мама. Это слово отзывалось щемящей грустью и ощущением теплой руки, гладящей меня по щеке. — Как ее звали? — Риана, — тихо ответила я. Все два года своей новой жизни я не могла примириться с мыслью, что не помню собственных родителей. Память изредка подкидывала мне разрозненные картинки моего прошлого, но в них ни разу не мелькнули лица матери и отца. — Кто дал тебе образование? Что ж вы никак не уйметесь, милорд?! В последнее время Горн все чаще задавал вопросы о моей жизни. И это меня совсем не радовало. — У нас в селе была школа. Ее содержал тер Авинус, богатый ютландский купец. Я вспоминала все, что рассказывал о Кэтрин Стоун Бронсон — умелец, добывший для меня документы, — и старалась не ляпнуть ничего лишнего.