Витька непривычно взрослым голосом спросил: – Ты не заболел? А то, может, Венику сказать? – А он где? Тут? – Тут, в мастерской. С утра хронометр смотрит. Витька был вроде теперь не страшный, хоть и старший. Шутил, разговаривал сразу со всеми, рисовал. И не ругался, когда ему через плечо заглядывали. Сам иногда блокнот показывал – что получилось, что нет. Только один какой-то рисунок накрыл ладонью и потом страницу перелистнул. К Витьке Долька подошла, спросила чего-то шёпотом, а потом за Гошку взялась: точно нормально себя чувствуешь, точно к врачу не надо? Гошка и сам не знал. Вроде ему было почти легче, потому что Витька нормальный, но одновременно и тяжелее, потому что… …Ящерицы, змеи, языки раздвоенные… Пришёл на кухню Вениамин Аркадьевич. Такой мрачный, что стало совсем тихо. Только Макс спросил, как там с хронометром, а Долька чаю предложила. Веник отмахнулся от всего сразу. Гошке показалось – Веник только на него и смотрит. – Да непонятно там ни черта. Так, завтра в десять матчасть, разбираем вылет Найдёнова. Максим, отчёт где вообще? Макс сказал, что он сегодня допишет и утром сдаст. – И Никифоров тоже напишет. Как наблюдатель. Ясно? Так, теперь где ваш этот кот? Давайте его в коробку какую-нибудь, что ли. – Зачем? – В институт. Изучать его будем. И тут Гошка заорал. Так громко, что окна звякнули: – Не трогайте кота! Лучше меня заберите! Веник не понял: – А тебя-то с чего? – Я хронометр сжёг, – очень тихо сказал Гошка. – Чего? Кто присвистнул, кто охнул. Сашка с Серым переглянулись, и Серый начал какое-то слово жевать: – Оч-оч-очуметь! Вениамин Аркадьевич смотрел на Гошку: – Вы хоть один день можете прожить нормально? Не теряться, не ломать, не взрывать, котов сюда не таскать… Хронометр не трогать! Что ты с ним делал? – Витькину хронику смотрел. Веник даже не стал орать, что Гошку надо было душить в зародыше. Просто рявкнул: – В мастерскую, быстро. И сам туда зашагал, ругаясь непонятными словами, поминая каких-то Колмогорова и Пуанкаре. Или Пуаре?.. Сыщик такой был, что ли?.. На пороге мастерской Веник снова рявкнул на весь дом. – Долорес! Чаю! А потом дверь захлопнул, на Гошку глянул: мол, рассказывай. Гошка не знал, с чего начать. Но тут в дверь постучали, типа чайник прибыл. И принесли его Витька и Макс, самые взрослые, высокие и сильные. И можно было ничего не бояться и наконец-то всё рассказать. Потому что он нечаянно. Он же не знал, сколько эта техника стоит. И что там так вспыхнет. Веник заржал и махнул рукой: – Поджигатель. Пироман. Теперь Вениамин Аркадьевич не злился, а радовался. Выспрашивал подробности. Говорил, что стало понятно, как эту дурынду починить. Даже про чайник забыл. Сказал, что всё, ему теперь назад надо, заказывать детали и ремонтную бригаду ловить. Про кота больше не вспоминал. А вот кот Беляк про Вениамина Аркадьевича не забыл. 8 Дольке было очень неловко смотреть, как Вениамин Аркадьевич, поскользнувшись на кошачьей блевотине, влетает в дверцы институтского лифта. Неловко и, если честно, смешно. Потому что он руками размахивал, и чертыхался, и вообще был каким-то ужасно жалким. Долька метнулась в кухню, прижала к губам ладонь, чтобы не расхохотаться. И поняла, что больше не чувствует ни обиды, ни злости, ни страха. Вообще ничего. Зато у Некрасова эмоции так и лились фонтаном. Гошку будто опять подменили – на настоящего, громкого и звонкого. И подозрительно послушного: сам вызвался за котом убрать, размахивал шваброй, орал на весь коридор стихи про дурдом… Ну, и хорошо. Только теперь надо будет коту корма нормального заказать. А то взяли моду – котов сосисками кормить… Людочка, конечно, говорила, что она тут ни при чём, что котик сам, потом предложила помочь с картошкой. Долька согласилась на помощь. По-хорошему, к картошке надо Макса с Женькой привлекать, сейчас их очередь. Но у них отчёт по вылету, это важнее! А потом ещё на базе тренировка, раз с утра не полетели. Макс ведь Женьку каждый день к морю гоняет, в любую погоду… – Доль, я всё вымыл. Честно-честно! Чего ещё сделать? У Гошки трудовой энтузиазм. Страшная вещь. Надо как-то в мирное русло, пока весь дом не разнёс. Картошка! Конечно же! – Иди Людочке помоги. Люда, куда ты опять кота кормишь, он же лопнет! Долька прикрыла дверь кухни, вышла наружу, на солнцепёк. Над соснами летели облака – белые, густые, красивые. Почти такие же, как утром. И белки по веткам прыгали. И можно было смотреть на дорожку между сосен и вспоминать, как по ней утром нёсся Витька Беляев. В распахнутое окно кухни было слышно, как маленькая Люда строит Некрасова: – Гоша! Это не тот нож! Ты что, вообще никогда раньше картошку не чистил? Долька задумалась. Голос у Людки был детский, звонкий. А интонации – взрослые, Долькины. А у самой Дольки они от бабы Тани. Как по наследству. – Гоша! Зачем человеку мозги? Чтобы ими пользоваться. – Не скрипи, а то зарифмую. Люда-зануда! Захохотали оба. – Гоша, отойди, стрелять будет! – Кто? – Масло, дурак! – А я однажды к раскалённой плите палец приложил. Думал что-то, иду на кухню. А там конфорка такая розовая от жара, что прямо бархатная. Погладить захотелось… – Бедный. А мне мама говорила… Долька отошла подальше. Сиблинги они. Братья и сёстры. Старшие и младшие. И когда ты почти взрослая, младшие тебе – почти что дети. А старшие – не только братья… 9 Когда Веник свалил в НИИ, все расслабились. Гошка чувствовал себя легко-легко! Потому что врать – тяжело очень. И сейчас эта тяжесть исчезла. И Гошку даже не придушили в зародыше! Так что он помыл за котом пол (Долька сказала, что «терпимо») и помог Людочке с картошкой. И ни разу не порезался, хотя картофельный нож был какой-то совершенно дурацкий, прямо не нож, а открывалка. Нормальный нож – это у Макса, тот, которым Макс всё время щёлкает! Тот, про который бредил ночью Женька. Надо выяснить, не Макс ли Женьку запугал до такой степени. И Гошка начал наблюдение и выяснение. А что ещё делать? Не уроки же! Максим почему-то копался в мусорном ведре. Вообще их мусор отправляют на лифте обратно в НИИ, чтобы не загрязнять планетку. Долька всё время напоминает, чтобы кидали стекло в этот контейнер, бумагу в тот, огрызки – вон туда. Но они почти никогда так не делают. Не из вредности, а просто некогда. Дольке тоже некогда. Помойка уезжает несортированной. А Макс, видимо, нашёл время. Он сидел, вынимал из контейнера для объедков жестяные банки от газировки. Выставлял в рядок. Жестянки были похожи на большие мятые гильзы. Гошка подошёл поближе. Хотел переставить банки – в два ряда, чтоб красивее. Макс повернулся от помойного ведра. Рявкнул так, что у Гошки рука дёрнулась. Банки весело раскатились по полу. – Свалил быстро!