В саду под каждым из окон домика уже находились омоновцы — на тот случай, если преступник вздумает сигануть в окошко. Еще один оперативник, отстранив хозяйку, прошел в сени. — Вы — Грачева Надежда Егоровна? — спросил Дементьев. — Ну да, ну да, дура я старая, прости Господи, — перекрестилась она и подняла на посетителя покрасневшие от слез глаза. — Где он? — Давайте пройдем в дом. — Ради Бога… — проговорила женщина упавшим голосом, пропуская Дементьева в горницу, где омоновец уже заглядывал в шкаф, под кровать, за печку. — Не тяните. Говорите уж всю правду. Недоглядела я… Завозилась с пирожками. Сережа просил испечь. «С комфортом хотел бежать, гад, — подумал следователь. — Пирожки домашние в пути трескать». Выпечка лежала тут же горкой на противне, накрытая чистым полотенцем. Дух от нее исходил домашний, сытный. Дементьеву вспомнилось: так пахла рука Анжелики — там, в «Пирожковой», где они познакомились. Геннадий невольно проникся симпатией к Надежде Егоровне. Несомненно, эта женщина не в курсе событий, она бы не стала покрывать преступника, даже если тот — ее сын. «Прав был свидетель Дударенко, — решил он. — С ней нужно поделикатнее. Она не виновата, что отпрыск оказался выродком. Однако и не расспрашивать ее нельзя. Может дать ценные сведения». А Надежда Егоровна смотрела на него со страхом — и с надеждой. — Что же вы молчите? — сказала она. — Неужели… Боже, что я скажу Кате! «Так. Она знакома с Семеновой, но еще не знает, что та убита. Однако ей откуда-то известно, что Грачева ищут. Значит, он заезжал сюда и что-то ей наплел. Интересно, что? И, видимо, должен был зайти сюда еще раз — за пирогами». Что ж, нужно брать быка за рога. И Дементьев спросил в упор: — Когда Сергей собирался заехать к вам снова? — В понедельник. «Логично. Все сходится. Машину он тоже оставлял у Дударенко до понедельника. Но если так, почему пироги мать пекла заранее, за два дня? Ведь сегодня только суббота. Они за двое суток подсохнут. Тут что-то не так. Не сходится. Однако не похоже, чтобы эта женщина темнила…» — Скажите прямо, Надежда Егоровна: вам известно, где он сейчас? Глаза ее наполнились ужасом. Побелевшие губы еле слушались. — Он такой маленький… Следователю на секунду стало страшно: «Вот оно какое, материнское сумасшествие. Не вынесла удара, а ведь она, кажется, далеко не все знает о злодеяниях сына. Видимо, он ей и теперь кажется младенцем». — Такой рыженький, — выдохнула Надежда Егоровна. — Постойте… Кто это — маленький, рыженький? — Да Ванечка же. Кто ж еще? «Ванечка… Что-то знакомое. Рыженький? Ну конечно: сын убитой», — Дементьев вспомнил мальчонку с цветной фотографии с обезьянкой на плече. — Ванечка Семенов? — Ну да. — Он что, был у вас? И где он? Исчез? — А я о нем толкую. Хотела накормить пирожками, дрожжи завела, пойди, говорю, погуляй полчасика в саду. Пока управилась — ни в саду нет, нигде. Так вы его не нашли? Она вдруг глянула на Дементьева строго, точно учительница на провинившегося ученика. — Так что ж вы расселись? Идите! Ищите! — Мальчика мы обязательно найдем, — заверил Геннадий. — Только вы опишите его поточнее. Примета первая: рыжий. Дальше? — Курточка у него такая особенная. Большая мышь на спине. Из мультфильма. — Микки Маус? — Он. Глаза у Ванечки — голубенькие, ясные такие, большие. И веснушки даже сейчас, осенью. Росточку он, — она приложила руку к бедру, — вот такого. Еще… больше не знаю, что и сказать. Стихи любит. Чуковского. «А что, если… — догадка посетила следователя, у него даже дыхание перехватило. — А что если преступник забрал мальчика заложником? Поэтому и собственную мать обманул, обвел вокруг пальца. Рассчитывал сбежать в понедельник, а пришлось сматывать удочки раньше. Подстерег ребенка в собственном саду… Но если машину под Звенигородом разбил все-таки Грачев, то ребенок… Что стало с ребенком? Не исключено, что на счету преступника теперь не две, а три жизни, и одна из них — детская. Нет, не будем впадать в панику. Действовать нужно так, будто Ваня Семенов жив и здоров. И, не откладывая, объявить розыск». — Я сейчас, минуточку, — сказал он Надежде Егоровне и вышел в сад. Подозвал ближайшего милиционера из тех, что сидели в засаде, отдал ему распоряжение немедленно связаться с МУРом, с отделом розыска пропавших детей. А также срочно увеличить и размножить подшитую к делу фотографию мальчика — цветную, ту, что с мартышкой. Теперь предстояло, вернувшись в дом, приступить к самой сложной части разговора: сообщить матери о тяжком подозрении, падающем на ее сына. «Поаккуратнее… поделикатнее…» Тут соблюдай-не соблюдай деликатность, а придется нанести женщине жестокий удар. — Надежда Егоровна, — начал он, — вы только, пожалуйста, держите себя в руках… Крепитесь. Она глядела на него просительно, словно молила о пощаде. — Видите ли… мать Вани, Екатерина Петровна Семенова, была убита вчера вечером. — Катюша? О Господи, Господи, упокой, Всеблагой, ее светлую душу. Прости ей прегрешения, вольные и невольные. И у кого же это рука не дрогнула? У какого ирода? Как он жалел сейчас, что приехал в Мамонтовку. Неужели нельзя было поручить это местному отделению? С преступниками разговаривать — это одно, с матерями преступников — совсем другое. Постарался ответить на ее вопрос спокойным, отстраненным голосом. — Подозрение падает на Грачева Сергея Николаевича. Увы, все улики против него. — Он сжалился и добавил: — Пока… Надежда Егоровна молчала и только мелко крестилась, будто защищалась. — Нет, — наконец промолвила она, и сказано это было твердо, без тени колебания. — Не верю. Этого не может быть. Бог не допустил бы. Дементьев чувствовал себя чуть ли не виноватым. — Следствие, конечно, еще не окончено, но… — Вот и расследуйте, — на удивление очень спокойно сказала она. И даже перешла на «ты». — Иди и расследуй. Хватит языком чесать. Глупости всякие городить мне тут. Дурак дураком. Геннадий убрался из домика Грачевой, как побитая собака. Засада осталась на месте. На случай, если подозреваемый все-таки явится, как собирался, в понедельник. Или еще раньше. Возвращаясь в Москву, Дементьев ловил себя на том, что мысленно все чаще называет Грачева «подозреваемым», а не однозначно — «преступником», как до встречи с его матерью. Странно, но спокойная уверенность Надежды Егоровны в невиновности сына поколебала его, обычно не склонного поддаваться чувствам. Более того: женское сердитое — «дурак дураком» — почему-то не показалось ему обидным. Глава 27 ПОБИРУШКА Вот и пролетел уик-энд. У кого-то выходные прошли в тяжких трудах и заботах — как, например, у следователя Дементьева. Кому-то, как Сергею Грачеву и Надежде Егоровне, принесли неожиданные потрясения. Но основная масса людей все-таки в эти дни, как и положено, отдыхали. И теперь, к утру понедельника, находились в отличном настроении. Вот и Юрий Андреевич Варламов, вернувшись из поездки, весело насвистывал, пока лифт поднимался на шестой этаж. Но глаза этого человека оставались, как обычно, холодными. Прежде чем отпереть обитую дерматином стальную дверь с фигурным глазком, он позвонил в квартиру соседки. Выглянула та же неопрятная тетка, что два дня назад разговаривала с Сергеем и Ваней. Теперь она не сердилась. Ее лицо при виде Варламова расплылось в радушной улыбке. — Новостей нет? — сухо поинтересовался Юрий. — А вот и есть! — гордо доложила тетка. — Ну? — Значит, так. — Она вытянулась перед ним, как солдат перед генералом. — В пятницу, только вы уехали, в вашу дверь ломились. — Так уж и ломились? — Юрий оставался невозмутимым, и это соседку уязвило: она рассчитывала на другой эффект.