Грачев обрадовался: игра поможет скоротать томительную дорогу. И тут же включился в игру. — У меня зазвонил телефон. Кто говорит? — Слон! — прогудел Ваня баском. Они понимали друг друга с полуслова. — Откуда? — От верблюда. — Что вам надо? — Шоколада. — Так у вас же есть! — сказал Сергей. — Где? Ах да, — и мальчик аккуратно положил крошечную трубку на аппарат. Потом стал медленно, смакуя, доедать яичко. Катя так редко покупала ему шоколад. — От него аллергия, — уверяла она. Но это было неправдой: ее сын никогда не страдал ни диатезом, ни чем-либо подобным. На аллергию она ссылалась лишь для того, чтобы лишний раз не произносить этого гнетущего слова: «дорого». Проехали Мытищи. В вагоне поредело. Вышел и внезапно «проснувшийся» дядечка. Сергей присел на освободившееся место, и сразу накопившаяся усталость — и физическая, и нервная — навалилась на него. «Только бы не проспать остановку», — мелькнуло в голове сквозь дрему. Ванечка не тревожил его. У него было занятие. Сначала мальчик вел телефонные переговоры на два голоса, изображая крокодилов, требующих прислать галоши, или газелей. Потом пошла чистая импровизация: — Алло, это ты, сынок? Узнал, надеюсь? Пауза. Ваня выслушивал невидимого собеседника. — В эту пятницу. За двадцать минут до закрытия. Снова молчание. Оно длится ровно столько, чтобы на другом конце провода успели ответить. — Хорошо, — одобрительный, поучающий тон. — Вдвоем с Негативом. Он знает маршрут. Сергей, борясь со сном, пробормотал: — С каким негативом? На что Ванечка, зажав микрофон трубки ладонью, отозвался раздраженным, совсем не характерным для него голосом: — Закрой дверь. Тебе давно спать пора. «И правда, пора, — послушно подумал Грачев. — Закрой дверь… Осторожно, двери закрываются… Не проспать бы остановку… Мамонтовка… Мамон… мама…» Глава 10 ПРЕДАТЕЛЬ «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою: благословена ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших…» Это было первое детское воспоминание Сергея Грачева. Тихие слова молитвы он всегда слышал сквозь сон. Только сквозь сон, потому что, как только он открывал глаза, Надежда Егоровна тут же замолкала. Времена были такие — атеистические времена. И если бы мальчик вдруг повторил молитву на людях, в детском саду или, позже, в школе, то не избежать бы ему строгого допроса. И тогда он, не дай Бог, на всю жизнь мог усвоить, что верить в Господа — позорно и вредно. Это сейчас в церковь тянутся все кому не лень. Кто ради моды, кто для развлечения. А Надежда Егоровна Грачева веровала всегда, даже в самые безбожные периоды жизни нашей. Веровала горячо и глубоко, не выставляя свою религиозность напоказ, но и не пропуская ни церковных служб, ни постов. Младенца Сергея она носила крестить сразу после роддома, тайком от родственников. И лишь через много лет показала сыну маленький латунный крестик, который бережно хранила в резной шкатулке. Когда-то Надежда Егоровна мечтала стать учительницей, да не пришлось. Так и проработала до пенсии красильщицей на камвольном комбинате. Но любовь к детям осталась. Когда Сережа был ребенком, в доме вечно толклись его друзья и однокашники, и не было у них от Надежды Егоровны секретов. Да и теперь некоторые навещают, только все реже: некогда, обзаводятся собственными семьями. Надежду Егоровну очень беспокоило то, что Сережа, не в пример остальным, никак не женится. — Больно уж ты разборчивый, — сетовала она. — А обо мне подумал? Глядишь — так и не успею внуков понянчить. — Еще и правнуков успеешь, мать! — отшучивался Сергей. — Ты сто лет жить будешь. — Твоими бы устами, — вздыхала Надежда Егоровна. — Вот скажи, чем тебе, к примеру, Катя Семенова плоха? — Всем хороша, да рыжая слишком, — смеялся он. — Говорят же: рыжий да красный — человек опасный. — Глупый ты у меня… Когда только поумнеешь? — Скоро. Только докторскую защищу… * * * — Следующая станция — «Мамонтовка». Граждане пассажиры, при выходе из вагонов не забывайте свои вещи. Сергей очнулся: к счастью, не проспал. Вещей у него не было, зато пришлось взять на руки Ванечку, которого сморил сон. К дому Надежды Егоровны добрались без приключений. На всякий случай Сергей вошел не в калитку, а приблизился к дому через одному ему известную дыру в заборе. Прильнул к окну: кажется, все тихо. Хозяйка одна, гладит выстиранное белье. Вошел без стука. Мать от неожиданности ойкнула и перекрестилась: — Сережа? Ты откуда в такую пору? — Тише, мать, — он уложил Ванечку на тахту, снял с него шапочку, стал расстегивать сапожки. — Рыжик, — узнала Надежда Егоровна. — А где же Катюша? — Она… — Сергей запнулся. — Короче, мать, вот что. Пусть Иван побудет пока у тебя. — Разуйся, Сережа, а мальчика я сама раздену. Гляди, как наследил. — Наследил… наследил я сегодня много. Ну, мать, мне пора. Побежал. Ты извини, что наследил. — И не перекусишь? Тут проснулся Ванечка, уставился на Сергея: — Усатый! Ты что, уходишь? — Дела, Иван. Мальчик спрыгнул с тахты, обхватил ногу Грачева: — Нет! Нет! Я с тобой! — Он всхлипнул. — К маме! — А в чем дело? Случилось что? — заволновалась Надежда Егоровна. — Некогда, мать, прости. Я тут… наобещал человеку, — он кивнул на Ваню, — пирожков с повидлом, так что ты уж постарайся, а? И на печке полежать, наверху. — Не хочу на печку, хочу к маме, к маме, к маме, — зашелся в плаче мальчик, не отпуская ногу Сергея. Тот разжал детские пальцы — в спешке это получилось грубовато. Выскакивая за дверь, услышал за спиной пронзительный Ванин возглас: — Ну и уходи! Предатель!