— Кем велено? — Не ведаю Ваша Светлость! Мальчишка какой-то в карман сунул. — Вот просто так, подошел и сунул в карман?! — изумился я и, разгладив ободранный блок-нотный лист, пробежался глазами по заголовку: «Его Светлости, герцогу Колину Энжью, главноко-мандующему восточным фронтом лично в руки…» — было написано там. Но таким корявым почер-ком, что я еле разобрал. Грамоту этот мальчишка знал просто отвратительно. А дальше пошел текст, от которого мои глаза округлялись все больше и больше. Перемежая наши и слова Конфедерации, шли координаты местоположения этой пресловутой глушилки, как до нее добраться, на что эта штука похожа и как ее распознать и отключить. И самое главное, внизу стояла подпись: «Нина Климова». Нина? Черт возьми! — Ну… не просто так, — забубнил тем временем капитан, и украдкой потрогал синяк. — Он там сначала драку устроил, а потом мне в карман эту бумагу сунул и велел передать лично в руки. — Что, и ты послушно решил передать? — Он сказал если не передам, то найдет и убьет. — Как выглядел мальчишка? — Да пацан еще, лет шестнадцать-семнадцать, мелкий, грязный. Ну и глаза там… нос… — Курносый и конопатый, — помог ему вспомнить я. — Да! — Где это было? — Да в харчевне. В Мелхове, это село такое. У меня там мама живет… — Как давно? — Живет-то? Да почитай уже лет сорок… — Когда записку получил? — поспешно переиначил я, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на него. — Да вчера вечером. Как только до штаба добрался, сразу к вам. Пацан сказал срочно пере-дать… — Сутки назад, — задумчиво проговорил я, высчитывая, где примерно может быть Нина на данный момент. Ну не поперлась же она в самом деле одна глушилку искать?! — Она была одна или с кем-то? — Кто она? Мама? — Пацан один был или с компанией? — быстро исправился я. — Да вроде один. Хотя дрались все четверо. Точнее он их всех бил. — Это украшение тоже он тебе поставил? — указал я на синяк. — Мда… он, шельмец. И откуда столько силы? Тощий совсем, — сокрушенно добавил он, осторожно трогая пальцем свой фингал. — Ваша Светлость! — это уже адъютант мой в дверь опять заглянул и завопил радостно, — Ваша Светлость! Радары заработали, Ваша Светлость! — Что?! — ошеломленно переспросил я. — Починились радары! Князь Олмен посыльного прислал! Заработали? То есть кому-то удалось отключить подавитель? Нина! Чертова девка! Найду — отшлепаю с особым наслаждением, честное слово! — Собирай всех на экстренное совещание. Приготовь транспорт, и капитана Крывника — ко мне срочно! * * * По ухабистым сельским дорогам мы тряслись уже часов пятнадцать, ежели не больше. Ехали практически без остановок, хотя и безумно медленно. Несколько раз возвращались, заворачивая то в тупик, то увязая в непролазной грязи. Я нервничал и психовал с каждой минутой все больше и больше. Почему-то мне казалось очень важным поспешить. Я волновался за девушку и потому по-стоянно всех поторапливал. А также меня беспокоил вопрос, как ей удалось узнать координаты глушильного устройства. Кто помог ей? Конфедерация со своими технологическими возможностями или у нее есть доверен-ный среди повстанцев? Но кто бы ни помог ей с координатами, вероятнее всего, они помогли ей и с уничтожением установки. Не бросили же ее одну против отряда вооруженного караула? По крайней мере я на это очень надеялся. Заброшенное и развороченное взрывом поместье мы нашли часа через три. До этого долго и безрезультатно блуждали по округе, точно вокруг заколдованного места. Пыль уже осела, но запах гари и тлена все еще витал в воздухе, навевая тревогу. Когда именно произошел взрыв, определить было не сложно, если учесть, что глушильная установка перестала работать двадцать три часа назад. Но где же тогда Нина? Вернулась в штаб? Или ранена и отлеживается в деревне? На всякий случай отправил человека в близлежащую деревеньку узнать, нет ли ее там. И при-казал обыскать руины. Когда обнаружили три трупа с колото-режущими ранами, я не удивился. Знакомый почерк. Хотя ясности в то, что здесь произошло, они не внесли. Три человека — это мало. Это чертовски мало для охраны такого стратегически важного объекта. Должны быть еще. И вот спустя полчаса ползанья по руинам меня окликнули: — Ваша Светлость! Тут внизу, под плитой, кажется, еще один труп. — Чей? — Непонятно. Там темно, не видно. — Посветить можешь? Луч фонарика выхватил из темноты узкого просвета знакомый рисунок камуфляжа и тонкую изящную кисть с длинными окровавленными пальцами. Холодная волна узнавания прокатилась по телу. Сердце вдруг замерло и трепыхнулось, отдавая острой болью в груди. Нет, нет, нет. Я не верю в это. Я не хочу в это верить! — Надо отодвинуть плиту. Давайте! Быстро! Расчищайте завал! Надо сдвинуть эту чертову плиту! — и не дожидаясь ответной реакции, первым бросился разгребать завал. Возможно, она еще жива. Возможно, лишь зажата между плитами. Возможно, потеряла сознание. Сломала ноги, руки или позвоночник. Возможно, потеряла много крови. Но жива! Сутки под плитой — шансов мало, но чем черт не шутит?! Наконец, подпихивая кусками арматуры, как ломом, удалось приподнять плиту и оттащить ее край в сторону, открывая доступ к телу. Взгляд тут же выхватил припорошенное серой пылью из-ломанное тело, неестественно вывернутые конечности, запрокинутую глубоко вверх голову, рас-плывшееся подсохшее бурое пятно крови под затылком, искаженное предсмертной болью лицо, за-стывшие смертной маской черты. Калейдоскоп отдельных фрагментов, вырисовывающих общую картину смерти. Но ведь это не так! Этого просто не могло случиться! Только не с ней! Не так! Не сейчас! Я не мог поверить в случившееся. Не мог принять эту реальность. Она не могла так посту-пить. Не могла умереть так глупо! — Все вон, — велел я, но солдаты, не слыша моего сдавленного голоса, продолжали заворо-женно смотреть на ее мертвое тело. — ВОН ВСЕ ОТСЮДА!!! — гаркнул я вновь, не видя ничего вокруг, не осознавая происходящего и не чувствуя, как по моим щекам стекают горячие жгучие сле-зы. Те, кто с пафосом утверждают, что мужчины не плачут — просто никогда в своей жизни не испытывали в полной мере тех чувств, что рвали сейчас на куски мое сердце. Отчаяние. Боль. Без-надежность. Обреченность. Тоска. Те, кто уничижительно утверждают, что мужские слезы — сла-бость, просто никогда не теряли того, кто им действительно дорог. Того, ради кого ты готов отдать все на свете, пожертвовать всем миром, собой — все ради того, чтобы любимый жил. Зачем мне этот мир — если он убил тебя? Зачем мне эта жизнь — если в ней нет тебя? И сейчас я плакал. Я был слаб. Раздавлен. Уничтожен. Мертв. Слезы на щеках — это ничто. Я готов был выть, орать, рвать на себе волосы, крушить все вокруг от собственного бессилия, разбивая кулаки в кровь. Я готов был голыми руками разнести тут все к чертовой матери, в ярости, не разби-рая, где свой и чужой. И я разбивал кулаки о каменное крошево. Я орал и выл, не слыша собственно-го голоса. Я плакал — не стыдясь своих слез, смешивая их с серой пылью хлопьев золы на ее лице. Я целовал ее холодные пальцы, желая согреть их дыханием. Я обхватывал ладонями ее лицо, целуя за-крытые веки. Я умолял ее вернуться. Я тряс ее за плечи, прижимал к своей груди, я звал ее, и шептал слова любви, которые так и не смог сказать раньше. А когда, стоя перед ней на коленях, я наконец понял тщетность своих попыток, — просто от-крутил стрелки назад. На сутки. На двадцать четыре часа назад… Глава 17 Нина Климова, планета Зорана, 56? 51» 62 северной широты, 35? 52» 56 восточной дол-готы. Таймер на своих мини-бомбочках установила на две минуты. Думала, этого вполне хватит, чтобы унести ноги. Но не знаю даже, как так вышло и почему, в тот момент, когда я прилаживала последний заряд, вдруг сработал первый. Я только и успела, что прикрыться руками и нырнуть в бок. Взрывная волна отбросила меня в стену, оглушая. Я попыталась зацепиться за дверной проем и укрыться за стеной, но тут взорвалась вторая и третья «пуговички». Здание тряхнуло так, что каза-лось, каждый его кирпичик вздрогнул и разлетелся на кусочки. Меня вышвырнуло на лестницу, ко-торая тут же осыпалась подо мной, и я полетела вниз. Рывок, плечи и шею выкручивает пронзительная резкая боль, и я зависла над провалом, заце-пившись разгрузкой за что-то. — Поймал! — Энжью дернул меня вверх за ремни на спине, затаскивая на верхнюю плиту перекрытия, помог подняться на ноги, сам едва не поскользнулся на покосившемся полу, и, отмахи-ваясь от стоявшей вокруг пыли и сыплющейся с обрушившегося потолка каменой крошки, поволок меня в сторону противоположной лестницы. — Колин! Как ты тут оказался? Куда ты меня тащишь? Честно говоря, я была немного дезориентирована. Творившийся вокруг бедлам от внезапного взрыва и неожиданное появление герцога внесли раздрай в мои мысли. Я никак не могла понять, что произошло и происходит вообще. Мысли разбегались испуганными тараканами на свету. Почему взорвалась взрывчатка? Как герцог оказался здесь так быстро? Как ему удалось поймать меня в по-следний момент? Почему он здесь один? Почему он не пострадал от взрыва? — В другое крыло, в башню. Нам нужно укрыться. — Зачем? Повстанцы? Их тут много? — Откат, — просто ответил он на все мои заполошные вопросы, продолжая упорно тащить меня вверх по лестнице. — Что? Почему? Я умерла? Ты спас меня? Сколько часов открутил?… или… дней?! — Сутки, — бросил он, не оборачиваясь и утирая рукавом нос, да только еще больше разма-зал по лицу кроваво-алые разводы. — Быстрее. Не успеем… — Сутки! Твою ж дивизию! Я была мертвой сутки! Зачем ты это сделал?! — я в ужасе оста-новилась и дернула его за руку, вынуждая повернуться ко мне. Глаза — две черные дыры с сузив-шимся зрачком, побелевшее лицо и синие ниточки губ, окрашенные кровавой помадой, стекающей из носа тонкими дорожками вниз и по подбородку на грудь. Ледяные пальцы, озноб по телу, подги-бающиеся ноги. — Дура, — сказал он и рухнул на колени. Уперся руками в ступеньки, не давая себе опроки-нуться лицом вперед, опустил голову. — Я ж люблю тебя, дуру такую. И упал, теряя сознание. Ой же ж дура! Как есть, дура! Он же тут тебя спас и умирает теперь, а ты стоишь и отношения выясняешь!!!