Вот и сейчас он сидел на краю моей кровати и пытался вызвать меня на разговор. Мне это откровенно надоедало, и я в очередной раз с некоторой досадой отметил про себя, что предпочел бы видеть на его месте Сидни и желательно не сидящей, а лежащей на этой самой кровати. - Послушай, отец, что тебе от меня надо? – Я приподнялся на локте и пристально посмотрел в старческие глаза, полные вековечной скорби. Ну ладно, не старческие, но суть от этого не меняется. – Пытаешься заключить договор с совестью? Если ты ещё не заметил, меня буквально тошнит от твоего лицемерия. Кому нужна эта игра? Мы никогда не были друг другу родственниками, так на кой чёрт ты изображаешь из себя неизвестно, кого? - Джулиан, я… - Да-да, я в курсе, - перебил я, - ты весь из себя благородный, благообразный, добродетельный интеллигент, делаешь широкие жесты, завещая всё, что имеешь, какому-то приблудному сыну. Это вроде как акт благотворительности, я правильно понял? Ну да, у вас, общественных людей, это популярно: строить детдома, больницы, снабжать деньгами школы или музеи, усыновлять детей из третьего мира… Но ты решил еще и сделать себе рекламу, оставив всё своему настоящему, биологически подлинному сыну. Хороший политический ход, он явно прибавляет тебе очки! Я позволил себе картинные аплодисменты. Лицо моего отца как будто бы еще больше вытянулось, но он промолчал. - Всё это, разумеется, очень похвально и интересно, - продолжал я, - но позволь спросить, п а п о ч к а, где ты был раньше? Попивал кофеёк на дипломатических тусовках, пока на глазах твоего ещё не взрослого сына умирала брошенная тобой женщина?! - Джулиан, - теперь его глаза были не просто скорбящими, но еще и мученическими. - Я любил твою мать, но никак не мог остаться с ней, пойми! Я был гражданином СССР, закрытой страны, находившейся в состоянии «холодной войны» с США, а Англия всегда была непосредственным союзником Америки. Соответственно, увезти вас с собой я не мог. Остаться с вами – равносильно измене родине, предательству. На моей судьбе стоял бы крест. - Как, впрочем, и на карьере блистательного дипломата, - усмехнулся я. – Ты поведал мне очень душещипательную историю, пожалуй, я видел нечто подобное в одном старом фильме… Вроде бы о любви немецкого националиста и американки или кого-то из Европы. Вспомнил! Кажется, она была полькой. Так что сюжет, скажем так, довольно распространенный. Скажи мне одну вещь, п а п о ч к а, какого, спрашивается, чёрта ты тогда развлекался с молоденькой влюблённой девушкой, зная, что в любом случае её оставишь?! Да не просто развлекался, а довел ситуацию до залёта и родов! - Можно подумать, с ы н о к, что ты с молоденькими влюблёнными девушками не развлекаешься, - Лазарев скривил губы в усмешке. – Что-то мне подсказывает, что если бы речь не шла о твоей матери, ты не был бы таким поборником морали и защитником чести юных дев. Хорошо, я скажу тебе. Как ты изволил выразиться, я «развлекался» с твоей матерью по одной простой причине. Я её любил. Мы были вместе не месяц, и не два, а три года, Джулиан. Все три года, что я провел в Англии в роли посла от Советского Союза. Я знал, что всё закончится, но был молод и не стал отказываться от счастья, которое преподнесла мне жизнь. - Ну ещё бы ты отказался! А сейчас, конечно, ты стал стар, мудр и осмыслил все свои прегрешения. Знаешь, смотрю я на тебя и понимаю, что ты не изменился с возрастом. Всё так же занимаешься самолюбованием, самовосхвалением, играешь роль настоящего дворянина – так, кажется, называется этот российский титул? Молодец, п а п о ч к а, используешь своё положение и статус, показное благородство и царское происхождение, чтобы тащить в постель каждую симпатичную сотрудницу в первый же месяц работы. Наверно, большую коллекцию собрал за эти годы, а? Я видел, как вначале Лазарев мертвенно побледнел, а потом его щёки покрылись неровными красноватыми пятнами. Я усмехнулся. Неужели мои слова произвели должное впечатление, и я взял-таки старого подлеца за живое? Или это очередное представление от великомученика? Он немного помолчал, наверно, для театрального эффекта, глубоко вздохнул и произнес: - Послушай меня, мальчишка, считающий, что хорошо разбирается в жизни и имеет право судить тех, кто прожил вдвое больше. Я любил твою мать всю жизнь и именно поэтому не женился. Тебе это не приходило в голову? Да, Джулиан, я ни разу не был женат, у меня нет других детей, кроме тебя. У меня был и остаётся только один наследник – ты, мой сын от любимой женщины. А что касается Джулии, то, во-первых, то, что между нами было - тебя не касается. А во-вторых, я многое о ней знаю. Я знаю, кто она на самом деле, кем она была до того, как попала в лапы Гарантии, знаю, кто ты и кем ты был для нее в прошлом. - Откуда? – поразился я. - Из своих источников я знал о дочери Ирины Деревко, агенте ЦРУ Сидни Бристоу. Ваши столкновения не были для меня тайной, потому что я следил за ходом твоей жизни. Так вот, Джулиан, я не думаю, что ты имеешь хоть какое-то моральное право осуждать нашу связь. Я слишком сильно тронут её историей и… - И потому решил с ней переспать, - перебил я. – Твои объяснения просто поражают своей логичностью. - Ничего ты не понимаешь! – взорвался он, и я, признаться, не ожидал подобного всплеска эмоций от этого до крайности выдержанного человека. – Пойми ты своей пустой головой, что ей это было нужно! Необходимо! Джулия переставала чувствовать себя живой, красивой женщиной, рядом с ней не осталось ни одного близкого человека, особенно после того, как ты перестал работать с ней в паре. Конечно, для тебя это прозвучит невероятно, но я не мог поступить иначе. Не надо делать такое лицо. Я чувствовал эту женщину и понимал, что никак не могу отказать ей сейчас. - Чувствовал? – скептически поинтересовался я. - Да, чувствовал тогда, чувствую и сейчас, - кивнул он. – Я влюблён в неё. - Чего-чего? – определённо, Лазарев хотел довести меня до инфаркта своими откровениями. - А что тебя удивляет? Она прекрасная женщина, а я тоже ещё живой человек. Я влюбился. Представь себе, эта способность с возрастом не проходит. Понял, конечно, что на взаимность мне рассчитывать вряд ли стоит. Единственное, что я действительно мог для неё сделать – дать поддержку, дружбу, понимание и чуткость, ведь она именно в этом остро нуждалась. Вот я это всё и дал. - Ну разумеется, - саркастически произнес я. – Поддержка, дружба, понимание и чуткий, заботливый половой орган. Очень сильный поступок с твоей стороны. - Да уж, куда мне до тебя, - в тон мне ответил он. – По крайней мере, я не влюблял её в себя и даже не пытался, заметь, этого сделать. Я не заставлял её страдать и плакать ночами, не давил её безразличием и не крутил роман с другой на её глазах. Проклятье! Неужели Сид ему всё это рассказывала?! Впрочем, откуда ещё он мог быть столь осведомлённым… Тьфу ты, какой святой человек, в себя не влюблял! Ну конечно, а я Санта-Клаус. Из моих сведений о женщинах следовало, что они ни за что не лягут по собственному желанию в постель с человеком, который не вызывает у них никакой симпатии. Или хотя бы достаточного сексуального влечения - а это уже симпатия, мягко говоря! Так что в любом случае, хотел он или не хотел, а вполне себе увлёк Сид, и, если верить его словам, настолько, что она сама инициировала произошедшее. А я ему почему-то верил в данной ситуации. Может быть, потому что неплохо знал Сидни и вообще с трудом представлял, что она хоть раз в жизни была в ситуации, когда секс начался не по её инициативе. Слишком порывиста и темпераментна - что, конечно, не минус, если речь идёт о сексе со мной. Во всех остальных случаях это катастрофа. - Я этого не делал, - возразил я. - Не влюблял её в себя. У нас ничего не было. - Делал, - категорически отрезал отец. – Я наблюдал за вами. Ты играешь с ней, как кошка с мышкой, то приближаешь к себе, то делаешь вид, что вы едва знакомы. Неужели ты настолько слеп, как мне кажется, и ничего не замечаешь? Мда, сынок! Если тебе интересно, в тот вечер она позвонила мне и попросила приехать не просто так. Дело было в тебе. Она полночи изливала мне душу, плакала и говорила о тебе. Джулии было просто невыносимо, и ко мне она потянулась исключительно из-за тебя, из-за той боли, которую испытывала. - Очень романтично, - не сдержался я. – Каждая твоя история всё романтичнее и романтичнее. Уже тянет на героическую мелодраму о благородном лорде. Приехал и утешил по полной программе, выступил и жилеткой, и грелкой в человеческий рост, может быть, тебе ещё и памятник за этот героический поступок поставить? - Можно подумать, на моём месте ты бы поступил иначе и отказал женщине, требующей любви и ласки здесь и сейчас - особенно если эта женщина Джулия, - усмехнулся Лазарев. - Я бы поступил иначе и отказал, - парировал я. - Как это уже и бывало неоднократно. - Извини, но этого я не понимаю. Отталкивать от себя женщину, которая тобой увлечена, а потом кусать себе локти, что она оказалась в объятиях другого? Да что с тобой такое, что тобой движет? - Извини, но не тебе судить о моих мотивах. Этот разговор начинал мне надоедать, и я демонстративно отвернулся к стенке. - По моим ощущениям, она тебя любит, - вздохнул Лазарев. – Чего тебе ещё не хватает? - Не она, а Джулия Торн. А вот о н а меня ненавидит, как тебе должно быть хорошо известно. Я её враг, убийца и мучитель близких ей людей. Неужели ты считаешь, что я способен воспользоваться тем, что она лишилась памяти?! Ах да, я же бездушный эгоист, мучающий несчастную девушку… Позволь тебя огорчить, п а п о ч к а, я не садист. Мне вовсе не доставляет радости причинять боль любимой женщине, изводить её и себя. Кажется, я сказал что-то лишнее, потому что отец ничего не ответил. Я развернулся к нему лицом и обомлел: глаза Лазарева чуть ли не гордостью светились. Это что ещё за фокусы?! - Всё-таки ты не безнадёжен, Джулиан, - сказал он. – Несмотря ни на что, в тебе есть признаки хорошего человека. Может, когда-нибудь ты рискнёшь им быть и - кто знает - простишь своего неудавшегося отца? - Кто о чём, а вшивый о бане, - проворчал я по-русски. Отец удивлённо на меня посмотрел, но ничего не сказал. Некоторое время мы сидели молча, я смотрел в сторону и ждал, когда он уйдёт. Лазарев первым нарушил молчание. - Я правда всю жизнь любил вас обоих, и тебя, и твою мать, - сказал он. - Посмотри, я до сих пор, всегда ношу вас с собой. Он достал из внутреннего кармана портмоне, раскрыл его, и моему взору предстала старая черно-белая фотография. Моя совсем ещё молодая мама держит на руках младенца. Меня. - Думаешь, это должно меня тронуть? – спросил я и понял, что прозвучало почему-то уже не едко, а довольно миролюбиво. - Не думаю, - Лазарев покачал головой, но его лицо также стало мягким. – Но всё-таки истина познается не сразу. Где я слышал эту фразу?.. Отец наконец-то покинул мою комнату. Я глубоко вздохнул. Тяжело мне давались эти сеансы внезапной родительской терапии. Я чувствовал, что несмотря ни на что Лазарев мне симпатичен. Но при этом я не мог простить ему то, что он бросил маму и меня, это было выше моего понимания. Оставить женщину, которую будешь любить практически всю оставшуюся жизнь, носить в бумажнике её фото, оставить всё нажитое непосильным трудом сыну от неё… Добровольно обречь себя на такие муки ради карьеры?! Да кому она нужна, эта чёртова карьера, если цена такая?! Я бы вряд ли смог так поступить. Представить, что я подставил бы Сидни сейчас ради Гарантии или просто умыл руки, пустив всё на самотёк, и свалил в какое-нибудь дальнее забугорье двигать бизнес… Абсурд да и только. Совершенно нелогично. Впрочем, я и не карьерист. После Лазарева ко мне заглянула Ирина. Я искренне ей обрадовался и тепло улыбнулся. Эта удивительная женщина всегда умудрялась поднять мне настроение одним своим видом, не делая для этого ровным счетом ничего. - Как ты? – спросила она. - Спасибо, намного лучше, - ответил я. – Вот, позволяю себе до сих пор прикидываться больным. Очень уж приятно лежать в кровати и ничего не делать. Сами понимаете, это редко удается при моем графике жизни, так что отрываюсь на всю катушку. - Да, тут с тобой никак не поспоришь, - кивнула она. – Отдыхай, пока можешь. Опять же, моя дочь практически от тебя не отходит, так что вряд ли ты успеваешь заскучать. - Да, это крайне мило с её стороны, - согласился я. Ирина испытующе на меня посмотрела, и я почувствовал, что меня просвечивают рентгеновскими лучами. Не зря в ЦРУ одно время бытовало мнение, что русские шпионы обладают сверхспособностями, полученными в результате добровольных биологических экспериментов. Что-то в этом определённо было. - Джулиан, что у тебя с Сидни? – прямо спросила она, буравя меня взглядом. – Говори как есть. Ты её любишь? Всю жизнь обожал госпожу Деревко за вопросы в лоб и переходы к делу без долгих проволочек. - Да, люблю, - так же прямо ответил я, ибо врать ей не было никакого смысла. – Именно поэтому у нас ничего нет и не будет, если Вас это беспокоит. Я человек слова, Ирина. Вам ли не знать. Ирина улыбнулась, и в этой улыбке было что-то странное. Хитрое, что ли… Словно ей было известно нечто, неведомое мне. - Я ведь не просто так поинтересовалась. Я хочу кое-что тебе рассказать, чтобы со временем ты довёл это до сведения Сидни. А, так вот оно что. Я усмехнулся. У Ирины Деревко всегда есть цель и мотив, и в основном в этом нет ничего личного. - Почему я, а не Вы сами? - поинтересовался я. - Потому что это имеет смысл говорить только тогда, когда она всё вспомнит, а именно тогда я буду последним человеком, которому она поверит. - А мне, по-вашему, поверит, - хмыкнул я. - Как же. -Да, поверит, - твёрдо произнесла Ирина. – Она верит тебе сейчас, значит, поверит и потом. - Ну допустим, - с сомнением сказал я. – В чём дело? - ЦРУ предало Сидни. Они сознательно не стали искать ее тело после того пожара и до сих пор закрывают глаза на ее работу в Гарантии. - Что?! – я был, мягко говоря, потрясён. – Этого не может быть! - Может, - вздохнула Ирина. – Там, как и везде, тоже есть продажные твари и сидят они на всех уровнях. Помимо них есть и те, у кого цель всегда оправдывает средства, и поэтому они легко пожертвуют любым агентом невысокого ранга ради высших приоритетов. С моей дочерью получилось два в одном. ЦРУ было невыгодно светить историю с двойниками, потому что они сами активно используют технологии Дезантиса-Марковика. Первая подобная разработка, двадцать лет назад, была осуществлена как раз по их непосредственному заказу. Дело Сидни решили просто замять, чтобы избежать разбирательства на высшем уровне, ведь могли всплыть нежелательные детали. Например, кто из руководства продал технологию врагам, как Слоан получил к ней доступ и тому подобное. - Что ж, и правда, очень на них похоже, - усмехнулся я. – Вспомнить хотя бы историю с Рамбальди. Они артефакты-то получили благодаря Сидни, но при этом с радостью сдали её на исследования… как подопытную крысу. - Вот-вот, - кивнула Ирина. – Поэтому Сидни нельзя туда возвращаться ни в коем случае. Скажу тебе больше: из некоторых источников мне стало известно, что ЦРУ не просто умыло руки, а изначально договорилось с Гарантией, подожгло дом и подбросило достоверную ДНК. Зачем? Ну, ты же знаешь мою дочь. Она бы не успокоилась, пока не добралась до самой глубинной сути, не раскопала бы всё по делу двойников. Она слишком фанатична до правды и совершенно неутомима в подобных поисках. - О да, - усмехнулся я. – Неугомонная непотопляемая Бристоу. - Надеюсь, что отношения с тобой помогут ей начать иначе смотреть на вещи, - в голосе Ирины не было ни капли иронии. Скорее, приказ или, как минимум, настоятельная рекомендация. - Ирина, не будет никаких отношений, - раздраженно проговорил я, и рука потянулась к сигаретам. – Я не какой-нибудь ЦРУшный хлыщ, чтобы пользоваться нынешним положением. - Вот именно потому ты – её единственный шанс начать нормальную жизнь после всего этого кошмара, - категорично отрезала Ирина. Я вздохнул, закуривая. Спорить с этой женщиной было бесполезно и бессмысленно. Оставалось только подчиниться.