Он посмотрел на часы: – Ладно, прошло семнадцать часов. Прежде чем мы начнем разбирать этот список по косточкам: я говорил с Шене по поводу укусов. Одонтолог выделил семнадцать различных челюстей. На тело Мейер накинулось целое полчище. Шарко поджал губы. Он представил себе орду безумцев, быстрых и бесшумных, как ветер, возникших из глубин земли, чтобы растерзать свою жертву… Их рты, впившиеся в плоть, крики, кровь. Потом они вернулись к себе, растаяли в городской ночи, вдали от повешенного на веревке тела. – Но это еще не все: одно из повреждений, на уровне горла, намного больше остальных. Одонтолог никогда не видел ничего подобного. «Размеры за пределами нормы», по его собственным словам. Прободения очень глубокие по всей ширине раны, доходят до кости. Как если бы у того, кто в нее вгрызся, были одни только клыки, причем крайне длинные. Нечто вроде огромной мощной челюсти с заостренными зубами. Наподобие пасти животного. Все молча смотрели на него. Николя, разумеется, думал о размытом лице в салоне его машины, но оставил эту картинку при себе. – Вожак стаи, – бросил Жак. – Может, он нарастил себе искусственные клыки, как у гиены или волка, и вцепился ими в плоть, чтобы впечатлить нас или пустить по ложному следу… – Трудно сказать. Жавелевая вода уничтожила все биологические следы. Николя потряс своей копией списка: – Теперь перейдем к этому. Список, изначально включавший триста восемьдесят четыре личности, сократился до трехсот двенадцати, поскольку мы исключили тех, кто сдавал кровь недавно и не может оказаться в числе жертв. Получилось приблизительно по шестьдесят звонков на брата. Скорее всего, большая часть наших жертв в списке. Отложите в сторонку тех, кто не отвечает или чьи номера больше недействительны, – это потенциальные жертвы. Если на том конце никто не подходит, оставляйте сообщения на автоответчиках… Это будет первый отсев. Распределив имена из списка, все приступили к работе. Шарко в своем углу почувствовал некоторое облегчение: последние находки так будоражили, что перевесили все остальное. Может, Николя забыл – или, по крайней мере, отложил в сторону – эту историю с делом из окружного суда? Со своей стороны, он связался с Шене, чтобы проверить, исследовали ли после вскрытия пораженные зоны мозга Рамиреса: ему хотелось понять, существует ли связь между Кароль Муртье и страхом. К его большому разочарованию, патологоанатом был так загружен, что еще не делал анализы, но обещал взяться немедленно. Телефоны раскалялись, и как в доброе старое время – пусть даже Николя и Франк игнорировали друг друга – в команде царило возбуждение. Первое «туше» досталось Жаку, и случилось оно через полчаса после начала обзвона. Он встал и подошел записать информацию на доску: – Думаю, одна у нас есть: Сесиль Киде, сорок пять лет, проживавшая недалеко от Авиньона. К телефону подошел ее приемный отец, он забрал мобильник дочери из ее квартиры. Пропавшая была с Реюньона. Она не подавала признаков жизни с февраля две тысячи четырнадцатого. Жила одна, на тот момент была безработной. Дело по поводу подозрительного исчезновения заведено в марте две тысячи четырнадцатого. Я свяжусь с ними. Отец, кажется, в возрасте и был страшно взволнован. Он вернулся на свое место. Все смотрели, как под строкой, где значилась Летиция Шарлан, возникло новое имя, написанное фломастером на доске, которая вскоре покроется информацией об анонимах. Ни в чем не повинные люди, чья печальная участь была связана с тем, что они обладали редкой кровью и благородно хотели поделиться ею, чтобы спасти чью-то жизнь. Тем самым они, сами того не ведая, подписали себе приговор. Белланже не успел внести свою лепту в список. На пороге появился застегнутый на все пуговицы Маньен, с замкнутым лицом, и попросил подчиненного пройти в его кабинет, после чего развернулся и вышел. В воздухе повеяло холодком тревоги, все переглянулись, не говоря ни слова: Маньен обратился к Николя на «вы». Капитан повесил трубку рабочего телефона, собрал бумаги в стопку и вышел, не глядя на коллег, прямой как палка. В коридоре он быстрым жестом протер ноздри, охваченный недобрым предчувствием. И он не ошибся. Два типа в темных костюмах, вроде «Людей в черном», ожидали его в кабинете шефа: IGS, Генеральная инспекция полицейских служб. Один из них закрыл за Николя дверь. Грегори Маньен сидел за своим письменным столом, подперев кулаками подбородок. – Вы знаете, почему вы здесь? Николя, сбитый с толку, с трудом подбирал слова. Он попытался выпутаться, как рыба, пойманная в сеть: – Послушай, Грегори, мы составляем список пропавших и… – Это не займет много времени, – перебил его один из типов. – Всех дел на несколько минут. Он натянул пару латексных перчаток и вытащил упаковку, которую Николя мгновенно распознал: набор для слюнного мультитеста на наркотики, позволяющий выявить все типы наркотических средств и определить их происхождение: опийные, ТГК, амфетаминные, кокаин… Коп с презрением посмотрел на шефа: – Что ты творишь? – Что я творю? Я желаю удостовериться в компетентности своих сотрудников, задействованных в крайне деликатном расследовании, в ходе которого вы, на мой взгляд, неоднократно позволяли себе вольности, не ставя меня в известность. Судья не единожды делал мне замечания за ваши необоснованные эскапады. Вы считаете, что закон не для вас писан? – Ну и что? Разве это не продвинуло расследование? Ты прекрасно знаешь, что у нас иногда не хватает времени, чтобы дождаться бумаг, и мы всегда так делаем! И ты первый, черт! – Не стоит так к этому относиться. Пройдите тест, и, если он окажется отрицательным, вы вернетесь к работе. В чем проблема? Николя прижал кулаки к бокам. Огненная волна поднималась в нем изнутри, накачивая кровь в мускулы. – Тебе осталось всего-то полгода до пенсии, а ты все пытаешься мне нагадить. В чем твоя проблема? Николя развернулся и уткнулся в грудь одного из мужиков. Он посмотрел инспектору IGS в глаза: – И что вы будете делать? Засадите меня за решетку? – Вы знаете, что означает отказ. Признание вины. Тогда дело будем вести мы, и это может скверно для вас обернуться, если вы не подчинитесь и не пройдете тест. – А сейчас, как вам кажется, у меня все хорошо? Не буду я делать ваш паршивый тест! Видя, что Николя упорствует, инспектор отодвинулся в сторону. Белланже знал, что ему грозит: психолог, курс лечения в центре для полицейских, дисциплинарные санкции с выговором, возможно, даже перевод на другую, не такую серьезную работу, где его лишат права на оружие. И это приводило его в неистовство: и речи не могло быть, чтобы он бросил это расследование, – для него стало делом чести довести его до конца. И его выгоняют как последнюю шваль? Как полное ничтожество? Он хлопнул дверью, заходясь от стыда и, главное, от гнева: лесной пожар бушевал в нем, разгораясь с каждым шагом. Он забежал за курткой и сорвал ее со спинки кресла. Единственные слова, которые он произнес, обернувшись на пороге, были адресованы Шарко: – Это было мое расследование. Я хотел довести его до конца, ради Камиллы, а ты стараешься мне помешать. – Что ты несешь? – Стукач. Он ринулся вниз по лестнице, перемахивая через ступени, услышал, как за ним кинулся Шарко, окликая его с площадки четвертого этажа, но выскочил во двор, метнулся к своей машине и рванул с места. Не стал брать названивающий мобильник – эта сволочь Шарко пытался с ним связаться. – А пошел ты!.. У него мелькнуло желание выбросить отчет окружного суда, лежащий на приборной доске, но он сдержался. Оказавшись дома, он избавился от наркотиков, спустив их в унитаз, и рухнул в кресло с ощущением воцарившейся вокруг гулкой пустоты кафедрального собора. Что он будет делать в этих четырех стенах, от которых его тянет блевать? Он схватился за стакан, наполнил его на треть виски. Отпил глоток, который вызвал у него отвращение. Со всей силы метнул стакан в стену. Осколки долетели до окна на кухне. Он заплакал, сжимая в руках фотографию Камиллы. Когда у него разболелась голова, он вытер слезы рукавом рубашки и кончиками пальцев погладил лицо на глянцевой бумаге. Почему это лицо и улыбка продолжали преследовать его ночь за ночью? Почему он никак не мог вырваться из водоворота, затягивающего его на дно? Отпечаток его большого пальца проступил на стекле рамки и мало-помалу исчез с черт Камиллы как старое воспоминание. Николя застыл, глядя на это явление, и внезапно кинулся за ключами от машины. Это мог быть только знак судьбы. Возможно, Камилла только что помогла ему найти человека в солнечных очках. 60 – Вообще-то, хорошо получается с верхней банкнотой и с нижней. И потом, эти совсем новые, незагнутые. Прямо из банкомата. Рукой в перчатке Леопольд Жорден, специалист по дактилоскопии лабораторий на набережной Орлож, аккуратно вытащил две купюры по пятьдесят евро из завернутого в газету свертка, который только что принес ему Николя. Коп заехал к Арно Летьену с одной мыслью: отдать на экспертизу банкноты в надежде, что человек в солнечных очках оставил на них свои отпечатки. – Сейчас восьмой час вечера, и ты один, – заметил эксперт. – Это внеплановое или мне ждать, что придут все запросы на исследование? – Вряд ли дождешься. Жорден поджал губы. Он был худой рыжей жердью с усыпанными веснушками руками и щеками. – Ладно, понял. Но только отпечатки, никаких ДНК. Потому что иначе мне придется использовать… – Расслабься, только отпечатки пальцев. – В таком случае попробуем нингидриновую ванночку, это идеально для пористых носителей, вроде купюр, и стоит недорого. – Отпечаткам два года, с этим не будет сложностей? – Нингидрин вступает в реакцию с аминокислотами, а они неплохо сопротивляются воздействию времени. При условии, что купюры хранились в сухости, проблем не будет. Если получится, это займет часа два-три вместе с просушкой. Я останусь, у меня все равно полно работы, а ты можешь отправляться домой, я позвоню и сообщу результат. – Я буду снаружи, но поблизости. Спасибо, Леопольд. Выйдя на улицу, Николя позвонил Жилю Легану, старому знакомому в Экюлли, где находился сервер FAED – автоматизированной дактилоскопической картотеки, – чтобы узнать, можно ли связаться с ним позже вечером по поводу одного расследования. Он попросил, чтобы тот задержался на работе, пообещал, что позвонит не позже десяти часов, и сослался на срочность: официальные бумаги прибудут потом. Леган, который был на дежурстве, не стал ворчать. Он отправился перекусить в ближайшее бистро на бульваре Сен-Мишель и прошелся вдоль набережной, мимо барж, гуляющей публики и мостов. На другом берегу Сены внушительное здание Орфевр, 36, выделялось на сером небе, как каменный гигант, который наелся до отвала и улегся на бок. Николя присел на ступеньки и смотрел на окна их «опен спейс», на четвертом этаже, пока медленно спускалась ночь. Его настоящий дом, откуда его выгнали, как отпетого преступника… За этими стенами Шарко и другие, наверно, еще продолжали работать, прилепившись к телефонам и пытаясь пополнить список жертв. Он должен бы быть с ними. Николя никак не мог прийти в себя. Возможно ли, чтобы человек, которого он знал столько лет, мог его заложить? Наверно, все знали, что он баловался снежком, в том числе коллеги и этот говнюк Маньен. Наверно, он стал невыносим и даже не отдавал себе в этом отчета. В кармане оставалась последняя доза кокса. Отравленный спасательный круг. Он вытащил пакетик, мучась желанием занюхать дорожку. Всего одну, еще одну. Последнюю. Он выбросил эту пакость в воду, без нее ему легче обойтись, чем без работы. Вздохнув, достал из кобуры свой «зиг-зауэр», повертел его, с сухим щелчком раз за разом выбрасывая и обратно вставляя магазин. Мысли приходили одна мрачнее другой. Самоубийство среди копов. На набережной Сены капитан с набережной Орфевр, 36, покончил с собой из табельного оружия. Николя вгляделся в зеркало серой воды перед собой. Пуля в висок. Все было бы так просто. Зачем бороться и пытаться плыть против течения? Большим пальцем он вылущил пули, собрал все девять в горсть, что заставило его вспомнить: он так и не зашел на стрелковый стенд, чтобы восполнить заряды, использованные в подвале Рамиреса. Одна только эта деталь будет стоить ему серьезных неприятностей, когда в недалеком будущем у него заберут оружие и пересчитают пули. Лишний аргумент, чтобы утопить его. Придется пойти в тир завтра с самого утра, когда там будет мало народа, попытаться стащить патроны и… В голове у него странным образом щелкнуло, как бывает, когда кусочек пазла встает на свое место. В ушах зазвучали слова, две безобидные фразы, брошенные Маньеном Шарко: «Мне сказали, что ты занялся стрельбой ни свет ни заря? Ты – и вдруг в тире?» Николя нахмурился и постарался припомнить контекст. Когда он это слышал? Он сделал болезненное усилие, и все всплыло: наутро после ареста Дюлака, совершившего двойное убийство. За несколько часов до того, как позвонили полицейские из Лонжюмо и обнаружилось тело Рамиреса.