Ничего подобного в жизни не испытывала. Какая-то дикая смесь безразличия к окружению и всепоглощающая страсть. Смущение ушло, стыд, не вижу ничего, кроме него, не слышу ничего, кроме его дыхания, тяжёлого, грудного. Странно, непривычно, но, чёрт возьми, так правильно, как будто он создан специально для меня. — Никто тебя больше не обидит, — продолжает шептать, крепко прижимая к себе, и я верю, на все сто верю. Чёрт с ней, с биологией, я на седьмом небе. Хочу быть хрупкой, податливой в его руках, хочу быть гибкой, раскованной в ярком свете люстры под потолком, лишь бы он не останавливался, лишь бы не замолкал, не отстранялся, не покидал меня. С ума схожу, растворяюсь в нём, продолжая ощущать себя, всё своё естество, всю нерастраченную сексуальную энергию, выплёскиваю на него всё, что накопилось за годы ожидания «того самого». Ни единого сомнения. Ни грамма сожаления. Ни на секунду не верю, что «тот самый» — именно он. Мобильный. Трезвонит где-то внизу, не дотянуться, а раздражает страшно. Шорох, возня, звук становится громче. — Май, написано — мама, — говорит Кирилл в полголоса и я тут же открываю глаза, перекатываясь на спину и подставляя руку под мобильный. — Привет! — говорю хрипло, но бодро. — Милая, ты простыла? — неподдельная тревога в голосе мамы нагнетает воспоминания. — Всё в порядке, — отвечаю торопливо, — поздно легла, поздно проснулась… — Когда ты приедешь? «Путёвка…» — простонала мысленно. — Завтра, — голос решительный, собраный. — Понятно… — мамин вздох и тишина. Смотрю на экран мобильного и понимаю, что она повесила трубку. — Иди-ка сюда… — бормочет Кирилл, просовывая под меня одну руку и перекладывая на себя. — Кайф… — Пожалуй… — бормочу, пристраиваясь поудобнее. Пригреваюсь и вновь выключаюсь. — Милая! — слышу певучий голос мамы сквозь сон и буквально парю в воздухе, меняя положение в пространстве. — Майя! Мы с папой так и подумали, что ты опять забудешь… Последние слова она выговаривала так медленно и так близко, что меня пробил холодный пот. — Здравствуйте, — практически по слогам сказал Кирилл, я распахнула глаза и увидела маму с до того счастливым лицом, как будто ей только что преподнесли лучший из возможных подарков, и папу, с до того кислым, что началось обильное слюноотделение. — Вечер добрый, — пропела мама в ответ. — Ага, — брякнул папа и поспешил удалиться. — Неловко вышло… — пробормотал Кирилл, я накрылась одеялом с головой, а мама хихикнула и хлопнула дверью в спальню. — И часто такое? — Какое сегодня число? — спросила из-под одеяла. — Девятое, — ответил уверенно. — Тогда, — пролепетала на выдохе, — примерно раз в год. Беги. Всего-навсего третий этаж. — С какой стати?! — возмутился, пробираясь в моё убежище. — День рождения моей девушки! И я без подарка… — Отличный повод, — шиплю, отпихивая его от себя, — спасайся! — Чёт я не догоняю… — хмурится в ответ. — Всё ж хорошо было. — Я пыталась… — вздыхаю обречённо. — Ещё год назад ты мог бы отделаться лёгким испугом, но не теперь. Меня раскрыли. Генка расскажет всем. — Да всё нормально будет, — смеётся тихо, целуя меня в плечо и срывая одеяло. — Подъём! — командует бодро и улыбается от уха до уха, как будто день рождения у него. Такой большой и такой наивный… Одеваюсь, умываюсь и выхожу на кухню. В глазах родителей беспокойство, вопросы повисли в воздухе, папа не сводит взгляда с моей шеи, мама встала рядом и снизу разглядывает подбородок. Говорю быстро, пока они не напридумывали чёрте что: — На меня напали, — тыкаю пальцем в шею. В папе просыпается слепая ярость, он медленно поднимается, сжимая кулаки, а мама плюхается на стул, готовясь принимать ведро валерианы из чьих-нибудь заботливых рук. — Кирилл подоспел вовремя, так что всё в порядке. И большую часть ночи мы общались со следователем, я дико не выспалась и вообще не до дня рождения. — Это ты зря… — шепнул Кирилл и боком протиснулся на кухню, протягивая отцу руку. — Рад встрече. — Неужели? — уточнил папа язвительно, но руку пожал. — Спортсмен? — В прошлом, Пётр Сергеевич, — ответил вежливо. — Я довольно быстро понял, что получать по морде ради спортивного интереса — не моё. — И что же твоё? — усмехнулся отец, а мама пискнула: — Петя, не наседай… — Майка! — проорали с улицы, а я прикрыла глаза и сказала загробным голосом: — Началось… — Сорок девять! — гаркнул папа в окно, распахнув его. — Пошли, спортсмен, будем мебель двигать. Входную дверь закрывать перестали где-то через час. Стол раскладной от соседей припёрли и стулья, за каким-то хреном вместе с соседями, как будто они сидели на заимствованных табуретках, а Генка с Кириллом этого попросту не заметили. В какой-то момент появились Брагин с Калининым, но о том, чтобы поговорить, нечего было и мечтать: за общим гомоном я не слышала даже собственных мыслей. Для цветов набрали ванну, подарки складывали в пустую антресоль, и что-то мне подсказывало, что там они найдут своё упокоение. Через три часа, когда опустел первый ящик водки, с поля брани начали выносить пострадавших и стало чуточку легче дышать, хотя несколько мешала дымка от мангала, который соорудил дядя Витя на балконе. В десять отчалили те, чьи чада прикорнули на кухонном полу, в одиннадцать поднялся из-за стола отец и торжественно обьявил: — Пора и честь знать! Музыка смолкла и началась экстренная эвакуация. Тётки собирали свои драгоценные лотки и салатницы, на ходу подкрашивая губы помадами ядовитых расцветок, чтобы на прощанье красиво расцеловать меня по обеим щекам. Дядя Витя перекладывал угли из хлипкого мангала в металлическое ведро голыми руками, кряхтел, шипел, но от затеи не отказался. Остальные пытались собрать мусор в огромные чёрные мешки, передавая их по цепочке людей в подъезд, и вместе с этим успеть доесть и допить со стола, который соседи ненавязчиво начали подталкивать к выходу. — Ну, не хворай! — выдохнул мне перегаром в лицо дядя Жора, каланча два с лишним метра, потрепал по волосам, пригнулся, вышел и закрыл за собой дверь. Наступила тишина, сквозь которую слышался лишь слабый женский стон и бормотание: — Как же я обожралась… Прохожу в комнату и считаю оставшихся по головам. Кирилл, Калинин, Брагин, Генка — это понятно. Но что за девица? — Ты кто? — спрашиваю ошалело. — Сестра моя, — тихо смеётся Кирилл. — Я б поднялась, но не могу… — бубнит себе под нос. — Мирослава, очень приятно. Прибыла по спец поручению, подвеска к твоим серьгам где-то на антресоли, с днюхой. Я пыталась вырваться… пыталась…но меня засосал этот шалман. — Бесполезняк, — поддержала её вяло. — Мне пора. Тренировка в шесть, — Генка поднялся, а вместе с ним и Кирилл, протягивая руку. — Подумай над моим предложением, — крепкое рукопожатие и заговорщицкий шёпот: — И сделай одолжение… — Легко! — ухмыльнулся Гена и озорно посмотрел на Мирославу. — Разрешите Вас транспортировать? — Разрешаю, — ответила кокетливо. Генка подхватил её на руки и понёс к двери, а я упала на кровать вместо неё и накрыла голову подушкой. — Третьяков с дачи слинял, — сказал Калинин ненавязчиво. — Так невежливо, даже записки не оставил. А ведь я волнуюсь, когда он вот так пропадает… — Не паясничай, — осадил его Брагин строго, а я пробубнила в матрас: — Записка! — отбросила подушку и поднялась. — Оставил? — скривился Виктор, а я хмыкнула: