Боль прошла. Все равно в этом не было смысла. Должен был быть какой-то пароль или кодовая фраза, которую нужно подумать. Она схватила телефон и открыла приложение «Шерлок». «Как разблокировать нимб мертвого?» – спросила она. Приложение мягко и нерешительно озвучило кучу заумных ответов. Что-то вроде того, что Куови надо вскрыть голову Мёркё, воткнуть туда нимб и написать программу, которая обыщет память в поисках всех возможных мыслей. Это могла сделать полиция. Она уточнила у приложения, как взломать код доступа к нимбу. Желудок сжался при этом вопросе – им точно могла заинтересоваться полиция. Она встряхнулась. Через несколько часов она уедет из страны. Велела приложению продолжать. Пароли к нимбу могут быть любыми. Воспоминания. Грязные фантазии. Старомодные пароли, напечатанные на мысленной пишущей машинке. Обычно это какие-то сильные эмоции, которые можно быстро вызвать. Но «Шерлок» заявил, что их не обязательно угадывать точно. Нимбы пользуются алгоритмами машинного обучения. Их должен тренировать владелец, но соответствие может быть нечетким. Надо только подобраться достаточно близко. Куови закрыла глаза. Трудно было понять, что скрывается за постоянной улыбкой Биби. Она понятия не имела, что Биби считала важным. Но если бы Биби хотела, чтобы она или кто-то другой нашли нимб, это должно было быть что-то очевидное. Она подумала о лицах Бранхо, Аоко и Криса по очереди. Ничего. Что было в квартире Биби? Картина со стаей веретенников, взлетающих в воздух. Куови подумала о птицах, вспомнила день, когда встретила Биби. Это была солнечная суббота, и она пыталась сфотографировать веретенника. Ей пришлось долго брести по болотистой земле в резиновых сапогах «Нокиа». Птицы стояли на мелководье, опускали в воду длинные клювы, бегали, дергая рыжими шеями. Куови присела в добрых пятидесяти метрах от них, кое-как пристроила на сгибе руки свеженапечатанный 400-мм объектив для телефона. Маминому принтеру потребовалось несколько итераций, чтобы добиться хорошего зума и высокой скорости съемки. Куови хотела снять птичий глаз, в котором отражался бы пейзаж – например, одна из платформ Эстуария. Но подобраться к птицам было трудно, и в основном у нее получались смазанные фото крыльев. Она подумывала включить режим лайфлоггинга, а потом просто отобрать подходящие кадры, но это было бы читерство. Она думала, что все об этом забыли. О необходимости поймать подходящий момент, о поиске правильного света и угла съемки, об интуиции и инстинкте. Можно натренировать приложения на мозгах профессиональных фотографов, чтобы они брали на себя техническую сторону дела. Но вот видеть за человека они все равно не могут. Это не значило, что она сама что-то видела. Она посмотрела последние кадры и выругалась: – Paska! Опять сплошной мусор, случайные картинки, никакого смысла. Она смотрела на бегающих птиц, а в резиновых сапогах плескалась болотная вода. Кто-то вдруг засмеялся. Щеки Куови вспыхнули. Вылезая из воды на небольшую кочку, она чувствовала себя похожей на аиста. Стараясь не обращать внимания на звук, она выпрямилась, с трудом удерживая равновесие. Кочка прогнулась под ногами, и пришлось сделать еще несколько неуверенных шагов. Сапоги снова глотнули воды. Куови чуть не столкнулась со смеющейся девушкой. Она была мелкая – хотя все ее ровесники были меньше Куови, в старой афганской дубленке и белой вязаной шапочке. На угловатом смуглом лице горели голубые глаза – две точки, в которых тонул весь мир. – Извини. – Она пристально уставилась на Куови. – Ты неправильно делаешь. – Знаю, – фыркнула Куови и прикусила язык. Куови, мастерица язвительных ответов. Возможно, ей для этого нужен был «Шерлок», как у некоторых ребят в школе в Финляндии. Правда, подключив его, ты сразу оставался ни с чем: с бесконечным потоком фигни. Уж что-что, а фигню нести она и сама могла. Куови прошла мимо девушки – какой смысл жить в Эстуарии, если не можешь уйти от противных людей, когда захочешь? – Нет, нет, – сказала девушка, – я тебе покажу. Куови остановилась. Девушка тепло улыбалась. Куови украдкой взглянула на телефон. Ладонь не дрогнула, как случилось бы, доверяй она собеседнице, и связь в Threads не установилась. Она вела себя довольно грубо, но девушка нагрубила ей первой. – Ладно, покажи, – наконец сдалась она. – Посмотри наверх, – сказала девушка и побежала прямо на стаю птиц, размахивая руками и крича. Птицы взлетели: облако трепещущих крыльев, длинных клювов, диких криков. Тени играли на воде. Куови посмотрела наверх. Стая замерла в небе красивой дугой, и в ней был узор, внезапный, как улыбка. Она подняла телефон. – Видишь? – крикнула девушка и улыбнулась. Нимб мягко завибрировал. Ультразвуковые пальцы защекотали ей мозг. Перед ней открылся лес приложений, лес маленьких значков, похожих на лица. Она не знала ни одного из них, кроме Threads, конечно. Чаще всего Биби использовала Topsight со значком в виде ярко-голубого глаза. Куови попыталась открыть приложение, но нимб затормозил, не распознавая команду ее мозга. Потом возник отклик – он был похож на похмелье после того вечера, когда они с Биби гуляли вдоль морской стены Канвей-Айленда с бутылкой белого рома. Нимб был достаточно умен, чтобы открыть экран калибровки и заставить ее двигать шарик силой разума, зажигать фигуры и цвета, пока дурнота не ушла. Тогда она открыла Topsight. Сначала у нее немного закружилась голова, и перед глазами все расплылось. Она почувствовала себя удивительно легкой, как во сне, где она могла просто всплыть в воздух и посмотреть на мир сверху. Все выглядело так же, как прежде, если не считать слабого зеленого свечения вокруг чемоданов. Она посмотрела на них. И внезапно они стали змеями зеленого света, вытекли из дверей и потекли дальше, обернулись длинными хайвеями, протянувшимися до самого горизонта. Она проследила за ними взглядом и вдруг стала бестелесной. Она скользила по зеленой линии, пересекавшей Британию и Северное море, расчерченной многочисленными линиями самолетных маршрутов. Моргнула – и снова оказалась в своем теле. Ноги дрожали. Она села на кровать, натянула брюки и увидела еще одну извилистую светлую змейку, протянувшуюся по Земле, уже более сложную – цепочки поставок, логистики и производства. Куови потрясла головой, и видение исчезло. Она натянула грязные носки, пытаясь сосредоточиться на своей комнате, и на этот раз ничто не двинулось, только в затылке возникло смутное осознание города в Китае, где производили все носки мира. Слегка ошарашенная, она открыла дверь. Мёркё спал прямо под дверью и немедленно исполнил свой утренний танец. Она еле могла на него смотреть: маленький дрон представлял собой настоящий взрыв линий, фактов и связей. Это так Биби видела мир? Перекрытым всеми теми невидимыми вещами, о которых никто не помнил? В этом должен был быть какой-то смысл. Она вышла на улицу, прошла мимо аккуратных цветочных рядов и садовых деревьев: взаимосвязанные клубки метаболизма и экологии, перевитые морем, солнцем и небом. Потом поднялась на смотровую площадку «Лили». Она смотрела на корпуса кораблей и видела силуэты их путешествий, паутиной наложенных на Землю, видела смещение цепочек поставок, которые были повсюду, как живые существа. Змеи Биби рождались и умирали. Она видела, как сетевые каналы рвались и сжимались в Эстуарии, словно щелкали лопнувшие резинки. Лондон, пылающий костер в устье реки. Карты эмоций из данных нимбов, разбросанных по городу. Маленькие звезды там, где люди занимались сексом, широкие синие полосы сна, сеть желтых стрессов и тревог людей, которые спешили на работу рано утром. Финансовые рынки обрушивались на них, как волны. Силой мысли она могла перемещаться назад и вперед во времени, как в Threads, вот только сейчас ей была доступна хронология не только людей, но и вообще всего. Она видела, как все связано. И Threads тоже был там, социальные связи формировались и распадались. Она видела, как они встраиваются в разные места, в экономику, в транспорт, и видела, как огромные змеи экономики поглощают змеек из света, на которых держится мир. Она видела все, и все имело смысл. Это не могло быть просто приложение, это должно было быть сообщество людей, которые видят данные и делятся ими друг с другом. Она вдруг смутно почувствовала присутствие других людей в приложении. Она хотела поговорить с ними, задать вопросы. И тут она увидела Биби. Она была там, в сети Topsight, крошечная вспышка, которая перемещалась между огромными явлениями, создавала связи, толкала, уворачивалась. Приложение позволяло не только видеть, но и менять. От этого осознания у Куови по щеке побежали мурашки. Там, где проходила Биби, общая картина менялась – словно птицы взлетали с болота, словно вдруг расцветала улыбка. Куови улыбнулась и помахала ей. – Куови? За спиной у нее стояла мама. Что бы она увидела, посмотрев на нее с помощью Topsight? Но это был неправильный вопрос. Куови сняла нимб и обернулась. Мир закружился. Мама обнимала ее за плечи. Куови моргнула от яркого солнечного света. – Милая, что случилось? – Ничего, – сказала Куови, вытирая глаза. – Что будем делать сегодня? Самая древняя игра Пальцы Оранена дрожали на руле BMW. Дорога до Туртолы представляла собой извилистую змею грязи, там и тут покрытую лужами дождевой воды цвета мочи. Небо имело цвет туалетной бумаги из вторсырья. Он не пил уже три дня. Восемь часов ехал из Хельсинки, и от усталости щипало глаза. В зеркале заднего вида видно было, что вены на висках потемнели и набухли и пульсировали в ритме его головной боли. Бессмысленная болтовня местной радиостанции делала только хуже, но он не хотел ехать в тишине: поля ячменя вокруг были слишком велики и слишком пусты, их однообразие нарушали только покосившиеся сараи, как будто сделанные из зубочисток. Дом оказался таким, каким он его помнил: приземистый, двухэтажный, с облупившимися желтыми стенами и соломенной крышей. Он припарковал машину перед сараем и вышел, слегка пошатываясь. Дул холодный ветер и приносил с собой запах мертвых листьев. Оранен был дома. Старик содержал это место в чистоте: его резиновые сапоги «Нокиа» все еще стояли рядом с лестницей в прихожей. Мать Оранена всегда поднимала шум, если кто-то заходил в дом в обуви. Он выстроил алкоголь на кухонном столе – несколько бутылок водки Koskenkorva и два ящика темного пива. Еще была посылка от Дмитрия, холодная и тяжелая. Он взвесил ее в руке и сунул в ящик стола. Темнело, и Оранену пришлось пошарить в кладовке, чтобы найти выключатель. Когда он повернул его, кухонная лампа вспыхнула и умерла. Он поискал в ящиках запасную лампочку, но не нашел. – Perkele! – буркнул он. Напиться до смерти – это одно, но делать это в темноте – совершенно другое. Оранен шел в деревню бодрым шагом, надеясь и согреться, и стряхнуть с себя тревогу горожанина при виде дороги без фонарей. Безлистные березы отбрасывали длинные тени на дорогу. Приземистый деревенский магазинчик стоял возле церкви. Оранен вошел внутрь, стараясь не смотреть на пылающие красно-желтые заголовки таблоидов: они не знали правды. Он проигнорировал знакомый укол гнева и стыда и пошел искать лампочки. Идя к кассе, он услышал знакомый голос. – Saatana, сегодня же суббота! Неужели человек не может получить свою законную выпивку? Кейджо, продай мне пару бутылок пива, Karjala пойдет. У меня полно денег. Всего пару бутылок, ну? Давай, Кейджо. Пенгеркоски почти не изменился. На картофелеобразном носу полопались сосуды, но копна светлых волос, грязный комбинезон и резиновые сапоги остались прежними. Он был на два года старше Оранена, но в Туртоле было не так много детей, так что в детстве они много общались. Когда Оранен поступил в старшую школу в Хаакала и каждое утро ездил туда на автобусе, Пенгеркоски остался на ферме, возился с двигателями и пил. Как-то папа упомянул, что Пенгеркоски сбил кого-то в пьяном виде. Это не сильно удивило Оранена. Лицо Пенгеркоски просветлело. – Оранен, jumalauta! Это и правда ты! А я уж думал, мне мерещится. Бывало и такое! Он рассмеялся, показывая желтые зубы, и протянул руку. Рука была грязная, но пожатие оказалось крепким.