— Это не угроза, а совет. Он достаточно сообразительный, чтобы догадаться без моей помощи. Ты делаешь для этого все возможное. — Как же я в тебе ошибся. — Айрон недобро улыбается. — Ты настолько обнаглел, что вламываешься ко мне и советы раздаешь? Да кто ты такой, чтобы… — Айрон, мы говорим не обо мне. Сейчас совсем не время возмещать на нем свои обиды, Харэн и так многого натерпелся. Как ты не понимаешь? — Я сам разберусь. — Он привстает и нависает над картой. — Проваливай. — У Ларрэт пустынная лихорадка. — Что?! — Он резко меняется в лице, от гнева и следа не остается. — Серьезно? — Я киваю. — Она не хотела сообщать и не знает, что я здесь. Так что, может, навестишь ее. И я ухожу. Глава 25. Вина У меня внушительный список страхов. Я стараюсь их перебороть и иногда успешно, но осознаю, что искоренить их полностью — непосильная задача, ведь только смерть избавит человека от груза прошлого. Пусть это глупо, но я боюсь запертых помещений. Когда я обнаружил себя в темнице Эмаймона, я запаниковал не на шутку, и только голос Тэты заставил меня очнуться. Еще я боюсь одиночества. Многие посчитают меня закрытым человеком, и это так, но вместе с тем мне необходимо с кем-нибудь быть собой. Я готов заплатить любую цену за возможность быть услышанным и понятым — именно это я нашел в Ларрэт. Больше всего меня пугает собственная беспомощность. Меня убивает ситуация, в которой я не могу ничего изменить. Потеряв контроль над обстоятельствами, я теряю контроль над собой: не сплю, срываюсь на окружающих и цепляюсь за все, что смутно кажется выходом. Дэррис и орава других врачей уверены в том, что это пустынная лихорадка. Замок пропах лекарствами, но от этого Ларрэт не лучше, и она угасает день за днем. Харэн от нее не отходит, Айрон мечется между Алтарем и отделом, а я поставил Инэм на уши и допросил всех, кого только можно. Даже если это отравление, и я найду виновника, это не поможет ей, но я не могу сидеть сложа руки, иначе сойду с ума. Я сижу за столом, обхватив все еще больную голову руками, как вдруг слышу язвительный тон вошедшего в кабинет Айрона: — Может быть, ты еще меня допросишь? — Может быть. — Я замечаю, что мой голос охрип. — Ты как с цепи сорвался. Что дальше? Начнешь пытать? Могу добыть тебе кнут, — он ухмыляется. — Слушай, Вен, я тут подумал. А что, если это ты? У тебя ясный мотив. Харэну вот-вот стукнет двенадцать, а совершеннолетний наследник имеет полное право на трон. А если он станет королем, по факту править будешь ты. — И ты так легко мне уступишь? — язвлю в ответ. Он не отвечает, и я понимаю причину. Айрон не из тех людей, которые опускаются до угроз. При желании он мог бы от меня избавиться, но я почти уверен, что он этого не сделает. Как бы он ни был оскорблен, он не объявит войну, не отомстит — в его духе пустить все на самотек. Если бы мог, он бы ушел, оставил бы и неверную жену, и меня — предавшего друга. Но так вышло, что нас объединила общая проблема, и он вынужден терпеть мое общество. Мы сидим в тишине и избегаем друг друга, как вдруг в кабинет без стука влетает Харэн. — Ты сказал, что это обычная простуда! Ты обещал, что мама поправится! А это… Вен, я все слышал, я знаю!.. — Лихорадка — та же простуда, только сильная. С ней лучшие врачи, скоро она встанет на ноги. — Почему ты не сказал? Она же заболела из-за меня! — Харэн… — А о чем ты думал, когда сбегал? — спрашивает Айрон, смотря на сына с укором. — Он не виноват. — Вот нечего его защищать. Хочет знать правду — пусть знает! — Долгое мгновение он смотрит на сына, и в его глазах появляется сожаление. — Я… Я не хотел. — Я тоже не хотел! — Я разрываюсь между тем, чтобы накричать на первого и утешить второго, и тем, чтобы не усугублять конфликт своим вмешательством. — От поиска виноватых лучше не станет, — говорю как можно более сдержанно. — Да неужели? — спрашивает Айрон. — Ты занимаешься этим третий день. — Я делаю то, что должен. — А что мне делать? Если мама умрет, я не смогу… — Этого не случится. — Мне тоже не по себе, но я, в отличие от Харэна, не могу в этом признаться, у меня нет права на слабость. — Но лихорадку нельзя вылечить. — С чего ты решил? Я знаю много случаев. Иногда люди встают на ноги, когда уже никто в это не верит. — Ты меня просто успокаиваешь, но тебе не понять, что я чувствую. У тебя же нет матери! Мне больно на него смотреть, но и в этом случае я бессилен. Я не могу ему помочь, не могу подобрать слова, чтобы ему стало проще. Я не могу сказать, что понимаю его и что он ни в чем не виновен: он не поверит. *** Вечером Ларрэт пошла на поправку, но утешение оказалось недолгим — утром она снова закашляла кровью. Теперь она разговаривает с трудом, не пьет, не ест. Я даже не могу взять ее за руку: она не остается одна. В замке переполох, слуги вздрагивают при моем появлении. Видимо, в меня и вправду вселился черт, и мне нужно наконец принять свою беспомощность перед болезнью и смертью. Я стою на последнем этаже, на балконе — в месте, где мы встретились в первый день траура по Дэмьену. Мы смотрели на рассвет и думали, как много еще нам предстоит. Мы были молоды и невинны — и это уже не вернуть. Я не хочу верить, что теперь все кончено. Дворец застыл в ожидании ночи, на улицах все меньше движения, как вдруг ворота раздвигают, и за ними появляется с десяток людей. Среди них я узнаю Тэту: ее нетрудно различить на фоне смуглых стражников. — Вот как гости, — вздыхает Айрон, и я вспоминаю, что все это время я стоял не один. Мы спускаемся, чтобы ее встретить. — Извините, что вот так без предупреждения, — говорит Тэта деловито. — Как узнала обо всем, не смогла усидеть на месте. Рядом с ней Микэм и ее десятилетняя дочь Эллоэт — точная копия отца, темненькая и худая. Она выглядит запуганной, недоверчивыми и по-детски любопытными глазами разглядывает прихожую. — Эллоэт, — она обращается к ней будто не к дочери, а к подчиненной. Девочка вздрагивает, выпрямляет спину, манерно улыбается и здоровается с нами. — Как госпожа Ларрэт? — спрашивает нас Тэта. — Я могу ее видеть? — Спит, — отвечаю. — Придется подождать. — Вы не проголодались с дороги? — добавляет Айрон. — Мы как раз еще не ужинали. — Было бы чудесно, если можно. — Я распоряжусь, чтобы для вас приготовили покои, — говорю. Вскоре мы пересекаемся за столом. Атмосфера не самая располагающая, одна новоиспеченная королева ведет себя непринужденно. — А не опасно оставлять Адас без присмотра? — спрашивает Айрон. — В любом случае, этот риск оправдан. Я подумала, мой визит был бы хорошим жестом мира. — Ее акцент не лишен шероховатостей, но ее это будто бы совсем не волнует. Она полна уверенности. — После стольких лет нам стоит наконец найти общий язык. Не так ли, Микэм? — Верно. — Нельзя не заметить взаимную неприязнь между ними. — Я так понимаю, это все на два года? — спрашивает Айрон, смотря на Эллоэт. — Посмотрим, как все сложился. По-моему, двенадцать лет совсем не тот возраст, чтобы надевать корону. Девочка сидит с опущенной головой, не ест и только изредка обращает внимание на нас, зачастую именно в те моменты, когда звучит ее имя. Я и раньше замечал, что их отношения напряженные, а теперь знаю причину. Со старшим сыном Тэта вела себя совершенно иначе, и после его смерти она, возможно, невзлюбила неродную дочь еще сильнее, ведь теперь она наследница. *** Комната пропитана запахом лекарств — он напоминает мне о днях, проведенных у постели умирающего Дэмьена. Помню, как он в порыве чувств кидался в меня склянками — такие же стоят сейчас на тумбе возле Ларрэт. Она лежит на нескольких подушках и перебирает пальцами волосы Харэна, который уселся на полу и положил голову на край кровати. — Вен, — говорит она хриплым голосом, голосом совсем другого человека. — Мне сказали, ты проснулась. Легче? — Так же, — отвечает Ларрэт почти одними губами. — К тебе гостья, — говорю. — Тэта. Она за дверью. Она кивает и обращается к сыну: