— Разонравилось. Но флейта так, ничего. Спасибо, Айрон. — Буду счастлив, если Вы когда-нибудь сыграете для меня. *** Вечер бы кончился благополучно, если б Ларрэт не предложила Эмаймону переночевать в замке. Иначе бы ему пришлось пересекать пустыню ночью. На мой взгляд, это его личные проблемы, и излишнее гостеприимство ни к чему, но госпожа посчитала это правильным. Ну что делать, придется привлечь больше стражников и самому спать некрепко. Адасский наместник со своими слугами расположился на третьем этаже. Как начальник королевской охраны, я распределяю людей по постам. — А для меня найдется местечко? — клянчит Тэта, путаясь у меня под ногами. — Я могу сторожить покои нашего драгоценного гостя. — Нет. — Ну пожалуйста. — Я сказал, нет. — Тебе же несложно. — Не заставляй меня применять силу. — Ты не можешь вышвырнуть меня из замка без ее ведома, м? — Ошибаешься. Когда я заканчиваю и спускаюсь в коридор Алтаря, эта чертовка идет за мной следом. — Чего тебе еще надо? — спрашиваю. — Почему ты так со мной? Что я сделала? — Ты еще не поняла? — Я хватаю ее за запястье. — Весь мир в курсе твоих похождений. — Чего? Каких еще похождений? Я прижимаю Тэту к стенке и приставляю кинжал к ее горлу. Свободной рукой я держу ее за сгибы локтей, чтобы она не могла сопротивляться. — Признавайся, что у тебя с Эмаймоном. — Я всего лишь сделала то, что поручили тебе. — Ты сегодня весь день строила ему глазки, пока госпожа не видела. — Ах ты! Следишь за мной? — А еще ты отказалась от должности в Совете, чтобы устроиться на посольскую службу. Наверное, чтобы почаще гостить на Адасе. Да? Так вот, я предупреждаю. — Я прижимаю ее еще сильнее. — В один прекрасный день тебя не пропустят через границу — и надейся, что тогда ты окажешься с нашей стороны. — Ой, а я на любой стороне не пропаду. — Адасцы не связываются с иноземками. Или по крайней мере не относятся к ним серьезно… Хочешь объясню, что он с тобой сделает? — Моя рука с кинжалом скользит по ее талии. — Прямо здесь? — Тэта игриво улыбается. — Чем это тут вы занимаетесь… Мы оборачиваемся на голос госпожи. Я убираю оружие и делаю шаг в сторону. Ларрэт подходит к ней. — Убирайся, — говорит она. — Чтобы ноги твоей здесь не было. — Ну, ладно, как скажете. — Тэта уходит, даже не пытаясь оправдаться. Ларрэт возвращается в комнату, не взглянув на меня. Мне остается только пойти следом на правую половину и лечь на свою кровать. Я закрываю глаза, пытаюсь вздремнуть, как вдруг слышу мелодию флейты — тихую, ненавязчивую и печальную. Песня кажется знакомой, и мне не приходится долго вспоминать, где я ее слышал. Это случилось шесть лет назад. Я должен был предстать перед королем Эдрианом, чтобы тот одобрил мою службу в замке. Дэмьен перед тем, как отправить меня к своему отцу, предупредил, что он меня не помнит и не узнает во мне того самого прислужника. Я шел к трону, обуреваемый сильным чувством ненависти. Я стоял перед королем, стиснув зубы и сжав кулаки. Я старался подолгу не поднимать головы, чтобы не выдать себя. Эдриан допрашивал меня весьма равнодушно и сильно переменился в лице, когда к нему подбежала маленькая девочка, его дочь. Она держала в руках флейту и, не заметив меня, попросила у отца разрешения сыграть ему новую мелодию. Мне казалось, король вот-вот разозлится и скажет, что занят, но этого не произошло. Он улыбнулся ей, и музыка наполнила тронный зал. Они, отец и дочь, смотрели друг на друга не отрываясь. Я помню эту песню и помню свое смятение. На моих глазах бездушный король стал любящим отцом, и я не мог понять, как это возможно. Я был в том возрасте, когда легко проводишь грань между добром и злом. Когда мелодия закончилась, Ларрэт взглянула на меня. Ее лицо было таким невинным, оно тронуло меня до глубины души… В конце отец спросил ее, что она думает обо мне, и послушал ее, взяв меня в замок. В тот день я впервые услышал голос совести и задумался: могу ли я отнять у Ларрэт то счастье, которого мне не удалось испытать? Потом я оправдывал себя, что Дэмьен и без моей помощи осуществил бы задуманное. Какая доля ответственности лежит на мне — на человеке, который всего лишь знал о его планах и молчал? *** Я спал одним глазом. Но, как бы ночь ни казалась бесконечной, рано или поздно наступает рассвет. Сквозь окна на первом этаже и лестницу, ведущую к Алтарю, ненавязчиво проникает солнце. Я встаю, отряхиваюсь, надеваю плащ. Поднимаюсь, спрашиваю у охраны, не проснулся ли гость. Не успевает стражник ответить, как Эмаймон окликает меня со стороны винтовой лестницы: — Доброе утро. — Я киваю. — Мне пора в дорогу, я хотел бы попрощаться с госпожой. Поблагодарить за прием, так сказать. — Вряд ли она встанет в ближайшее время. Ждать нет смысла. — Ты, я вижу, мне не особо рад, — он смеется. — Что ж, ладно. Венемерт же тебя, правда? — Да. — Любопытно. Имя чересчур длинное, необычное. Знаешь, мне одна легенда вспомнилась. С ней связана традиция удлинять себе имя именем сраженного врага. Вот и твое будто состоит из двух корней. — Впервые слышу. — Легенда, впрочем, старая… Вспомнилось, решил поделиться. А эта, как ее, служаночка с пепельными локонами… Она просто прелесть. — Эмаймон рассматривает меня внимательно, изучающе. — Хм, а ты сам-то откуда? Не с Адаса ли? — Нет. — Есть в тебе немного нашей породы. Знаешь, такой волевой стержень. Чего стоит только поменять пару слов в священной клятве. Еще и дважды! Я тебя уважаю. — Не у только у вашей, как Вы сказали, породы, есть воля. — По крайней мере, я не знаю ни одного адасца с покладистым характером. — Я провожу Вас до ворот. — Да, конечно. Передай нашей госпоже мои благодарности. Жаль, что в этой суматохе я не успел насладиться ее обществом. Когда ворота за ним закрываются, я с облегчением вздыхаю. Терпеть не могу внеплановых гостей. *** — Что думаешь насчет нее? — спрашивает Ларрэт. Она уселась на троне в ожидании мужа той девушки, которая просила помощи во время обхода столиц. — Его бы не обвинили без свидетелей и доказательств. — Думаешь? — Я уже выяснил. В водном архиве, где он работал, недоставало двадцати литров воды. Столько же обнаружили в подвале его дома при обыске. По всей видимости, он уносил малыми порциями в течение нескольких лет и откладывал на черный день. — Чтобы напоить свою большую семью.