– Абсолютно. Но получилось смешно. Даже забавнее, чем на самом деле… Невидимая сторона… Это сильно! Он сунул мне прямо под нос листок с моими каракулями. – Прочти-ка мне еще раз свой вывод. Вот, здесь. А то мне кажется, что у меня галлюцинации… – Читаю: «Вывод: точка J примерно посередине отрезка BD». Мне кажется, всё замечательно. Хайсам покачал головой. – Знай, что в математике не существует слова «примерно»… На, перепиши решение. И тут я сказал то, чего говорить не следовало: – А ты уверен в своем решении? Мне показалось, что Земля перестала вращаться, а снеговик во дворе начал таять. Отец Хайсама выронил из рук шахматные фигурки, и оба они уставились на меня, как на какую-то забавную зверушку. Нарисовав в воздухе треугольник, турецкий отец моего египетского друга произнес ледяным тоном: – То есть ты думаешь, что мы построили пирамиды, а какой-то дурацкий треугольник рисовать не умеем? Я даже не знал, шутит ли он или действительно ждет ответа, но казалось, что отец уважаемого египтянина сейчас воспламенится изнутри. Мне стало очень плохо, и я приготовился к химической реакции. – Пожалуйста, не злитесь, я пошутил, пошутил. – Знай, что это очень дурная шутка. На, возьми кусочек лукума. Он на несколько секунд задумался, а потом в полной тишине выдал: – А ну к черту! На этих словах мы с Хайсамом присоединились к нашему классу. Я помахал рукой Мари-Жозе и, как обычно, сел с ней рядом. Пока учитель отмечал отсутствующих, она меня спросила: – Ты справился с задачкой? – Да. – Было не слишком сложно? – Слишком, но я сделал всё что смог. – Покажи. Я колебался, но искушение оказалось слишком сильным, и я показал ей списанное у Хайсама решение. – Молодец! Ты делаешь огромные успехи. Скоро я тебе и не понадоблюсь. – Не говори так, может, ты мне только-только и начала надобиться. Я покраснел как помидор: сперва из-за списанной задачки, а потом от собственных слов. Та самая стыдливость раненого зверя. Обернувшись, я увидел в глубине класса моего уважаемого друга, который ласково мне улыбался, несмотря на все «невидимые стороны» и «примерно» моей жизни. И я подумал, что он похож на снеговика во дворе. * * * В конце перемены заверещал громкоговоритель, который объявил, что нас с Мари-Жозе вызывают в кабинет Счастливчика Люка. Мы подошли к его двери, и я постучал. Счастливчик Люк открыл и попросил присесть. Он вовсе не выглядел сердитым. У меня с ним давно уже не случалось никаких столкновений – господин Александр Дюма нас сблизил, так что мы переживали сейчас что-то вроде медового месяца… – У нас проблема! – заговорил завуч. – Из-за нас? – поинтересовалась Мари-Жозе. Я старался вообще молчать, а то кто его знает. – Из-за вас, да, но не по вашей вине. Я хочу сказать, не по вашей, мадемуазель. Виктор? – Да, месье. – Для начала я бы хотел, чтобы ты кое в чём поклялся… – Да, в чём? – Что ты не имеешь никакого отношения к снеговикам во дворе. – А, ну здесь я клянусь чем угодно… памятью Александра Дюма, музыкой Иоганна Себастьяна Баха… Кстати, у меня алиби! Я не мог лепить снеговиков, я был с Хайсамом и его отцом, мы переигрывали Кюрасао 1962 года. – Кюрасао 1962 года? Звучит как название алкогольного напитка. Мари-Жозе нас перебила: – Да нет же, это шахматный турнир. Его выиграл Петросян[30], специалист по позиционной игре и блокировке. – Во-во, – добавил я, чтобы что-то добавить. – А снеговики-то здесь при чём? Счастливчик Люк был сам на себя непохож. Казалось, он сильно сомневался, что перед ним – тот самый Виктор. – М-м-м… при том, что во дворе стоят два снеговика. Точнее, снеговик и снегови́чка. Он торжественным жестом отдернул занавеску. Действительно. Снеговик был не один, и морковка не оставляла никаких сомнений в его половой принадлежности. А кончиком этой морковки снеговик слегка касался зада снеговички. – Очень красиво! – произнес я. Счастливчик Люк снова задернул занавеску. – Простите, – сказала Мари-Жозе, – но я не понимаю, как это касается нас. – Всё-таки касается… у них на шеях висели таблички. И он достал две картонки, на которых маркером было написано: «Виктор + Мари-Жозе». У меня вырвалось: – Вот придурки! Мари-Жозе разразилась смехом. – Виктор, ты знаешь, кто бы мог это сделать? Была у меня одна идея, но я приберег ее для себя. Мари-Жозе не могла перестать хохотать. Время от времени она успокаивалась, но потом всё начиналось снова – смех был сильнее нее. – Ну вот, – сердито проворчал я, – теперь для всего коллежа мы женаты… – Это просто ребячество, – успокоил Счастливчик Люк, – не обращай внимания. Но я обещаю, мы найдем виновника и сурово накажем. – Я надеюсь. У меня тоже есть гордость. А если уж и на представителей администрации нельзя рассчитывать, то… Счастливчик Люк заметно повеселел. Он проводил нас до двери, будто мы были какими-то важными посетителями. Мари-Жозе тут же убежала, чтобы успеть подготовить карточки к докладу по книге о Хелен Келлер. Мы со Счастливчиком Люком остались одни. – Ну правда, – сказал я, – не пойму я эту девчонку, можно подумать, ее это не касается. – Она с другой планеты… Знаешь, Мари-Жозе уже сейчас могла бы учиться в лицее, но она слишком мала и ее туда не взяли… – А почему ее не отправили в специальную школу для таких же гениев, как она? – спросил я. – Не знаю, мы как-то предлагали, ее родители даже согласились, но Мари-Жозе отказалась. Она хочет сдать экзамен и поступить в очень известную музыкальную школу. – Наикрутейшую! Мне показалось, он сейчас разразится хохотом. Ну всё, конец, завуч надо мной издевается. – Не знал, что ты тоже увлекаешься музыкой. У меня челюсть упала от таких новостей.