— Ну да, по сравнению с вами много. Раз в шесть в год выходит, да и то она меня через раз просто выгоняет. — А ты у нее спроси, почему она больше не хочет для блага страны работать? — Да работает она, не покладая рук работает! Просто сейчас результаты этой работы не так заметны. — А ты все равно спроси. Вдруг она еще что-то полезное предложить сможет? У нее же опыт многих поколений есть, вдруг что-то вспомнит… Осенью шестьдесят пятого, когда Слава все же попробовал поинтересоваться у Тани насчет «новых воспоминаний», она, устало откинувшись в кресле после очередного «конвейера», ответила просто: — Вы все не совсем правильно воспринимаете. В смысле, то, что я сделала. На самом деле я ничего особенного именно в советской экономике не сотворила, просто слегка ускорила и без того происходящие процессы. Вы именно это и заметили… — Ну да, бомбу мы без тебя сделали, электростанции атомные, в космос без тебя полетели… а ты вообще просто рядом стояла и глазками лупала. — Слава, ну пойми ты наконец: я просто помогла ускорить уже происходящие процессы. Люди стали быстрее работать — но не потому, что производительность как бы поднялась, а потому что они стали работать в полтора раза больше. И пенсионеры к работе вернулись — так что вся моя заслуга заключается в том, что скорость развития, скорость создания всего в стране увеличилась. — Примерно на семьдесят восемь процентов… — Вот, ты и сам посчитать это смог. И обрати особое внимание: я всего лишь дала людям возможность работать больше, а работать столько они сами стали, никто их не заставлял. Потому что при социализме, при сталинском социализме, если хочешь, каждый человек получает по результатам своего труда. Больше поработал — больше получил. — Но сейчас этот ресурс мы почти исчерпали… — Или лучше поработал — больше получил. А так как народ в основном состоит не из законченных идиотов, все это уже прекрасно поняли. На том же ВАЗе сколько всяких автоматов придумали, что при той же численности, что и в пятидесятом, в Вязниках выпускают автомобилей втрое больше, причем и автомобили — не ровня тем, что раньше делались. Людям выгодно работать лучше, выгодно придумывать, как им лучше работать — и они уже ко мне не приходят, чтобы решить мелкие производственные проблемы, сами все делают. Я поначалу лишь помогала им правильно пользоваться действующими законами… ну и убирала тех, кто это делать мешал… — А сейчас тоже убираешь? — А сейчас люди таких сами убирают, причем не физически, а опять-таки по закону. Ты вспомни, сколько любителей все позапрещать пропало с горизонта после того, как Иосиф Виссарионович принял постановление, что ответственность партийца увеличивается вдвое по сравнению с беспартийным нарушителем закона? — Запугиваешь? — Тебя? Тебя только пинком запугать можно. — Но-но, не надо! Я и так тебе верю. — Молодец, возьми с полки пирожок. А когда планировать развитие на ближайшее будущее соберешься, учти, что скоро пойдет волна трудовых ресурсов с послевоенного поколения. — Думаешь, я статистику забыл уже? Я всех этих детишек уже который год со всех сторон обсчитываю! На них одной обуви ушло… не говоря о тетрадках… — А я не про это. Эти молодые ребята про войну сами ничего не помнят, да и родители им рассказывают немного. В особенности матери-одиночки, а у них детей-то на выданье под восемь миллионов… — Одиннадцать с половиной, если очень грубо округлить. — Тебе виднее сколько. Но на них нужно обращать особое внимание в части пропаганды, а ленивые партийцы в этом плане вконец обленились. Изыщи средств на книжки нужные многомиллионными тиражами издаваемые, фильмы патриотические — и отдельно подумай, как к этой финансовой реке не дать присосаться разным мразям. А то снимают вроде фильм за советскую власть — а по сути явная агитка против. Потому что патриотизм превращается в них в издевку над здравым смыслом. — А кто будет следить за патриотизмом? И определять, издевка это или нет? — Слава, ты это кому сейчас говорил? А человек абсолютно асоциальный, да и вообще не очень даже человек. Есть партия, которая поставила своей целью вот это вот всё, пусть партия этим и занимается. — А ты проследишь… — Мне, думаешь, больше делать нечего? — Тебе есть чего делать, более того, я лучше очень многих понимаю, что ты делаешь невероятно много. Но… мы тут как-то со Сталиным разговаривали, на отвлеченные темы вообще, и он мимоходом заметил: Таня, говорит, смотрит на наш мир настолько со стороны, что замечает малейшую фальшь. Причем замечает ее в том числе и там, где мы ее не увидим даже если нас носом в нее ткнуть. И если она сочтет необходимым источник фальши устранить, то ей мы просто не имеем права мешать. Она, говорит, лучше всех осознает цену каждой человеческой жизни, и уж если она — то есть ты — решила ее прервать… В общем, лично я думаю, что без твоей помощи мы просто не обойдемся. — Обойдетесь. — Обойдемся. Но очень плохо. Так что — это моя личная просьба — ты нам продолжай помогать двигать страну к счастью. Потихоньку так помогай, незаметно… ты же сама говорила, что ни одна экспертиза… В общем, я на тебя надеюсь. Ну а если тебе что-то понадобится… вообще что угодно… — Правильно Иосиф Виссарионович тебя охарактеризовал: клоун. Балабол. Но не волнуйся: если моя помощь потребуется, я буду рядом. И обязательно помогу. Не потому что это важно для вас, мне просто уже самой стало интересно посмотреть, что из всего этого получится… Глава 40 Таня Серова от Сталина и Берии ничего не скрывала. А вот Шэдоу Бласс кое-что решила пока не говорить. Ну а уж Таня Ашфаль… Когда она получила сразу после окончания медицинской школы сразу вторую категорию, это всеми воспринималось на грани чуда. Всеми, кроме самой Тани — она-то прекрасно знала, что легко может получить и первую, а возможно — стать одним из очень немногих регенераторов внекатегорийных, которым вообще-то гарантируется «вечная жизнь». Но она решила ограничиться лишь второй категорией, разумно рассудив, что повысить категорию она успеет. Если захочет, конечно, потому что уж себе-то неограниченную продолжительность жизни она обеспечить сможет. Поскольку еще за пару лет до окончания школы она сделал очень интересное открытие — которое ей и помогло стать «самой неуловимой террористкой». За любым человеком в Системе велось наблюдение с помощью вживленных кристаллов — и эти кристаллы все время мониторили в том числе и то, что человек жив и здоров. Контролируя давление крови, мышечную активность — и биотоки мозга. На предмет того, что они есть и в целом соответствуют всему остальному, происходящему в организме. А мозг — эта такая штука, которую подделать просто невозможно, причем это касается мозга головного и в значительной степени спинного. Что же до костного мозга — он лишь по названию и консистенции на два первых похож, так это всего лишь куча разных клеток, занимающихся воспроизводством крови. Не особо структурированная куча и, что было в этой части главным, не содержащая нейронов. Тех самых, которые, собственно, мозговую активность и демонстрируют. Юная Таня Ашфаль придумала способ выращивания внутри отдельных костей элементов мозга, содержащих нейроны — и когда ее припекло, вырастила внутри себя, в одном из ребер, химеру. Затем разработала способ, каким образом эта химера незаметно вытаскивалась наружу (для регенератора разрез на коже заживить больше чем за пятнадцать минут считалось бы позором) и как ее обратно запихивать когда работа закончена (что было гораздо сложнее, так как требовалось еще и аксоны заново «срастить»). А значительно позже, уже в заключении у Дракона, Таня сообразила, что этот «химерный мозг» вполне годится в том числе и в качестве «запасной памяти». Не самой хорошей, все же «линии связи» были слишком медленными для обычных функций мозга, но вот в качестве долговременного хранилища какой-то информации вполне годной. Понятно, что в последнее путешествие ничего из этой памяти взять было нельзя, ведь у реципиента подобного хранилища гарантировано не было, но вот когда путешествие закончится… Шэд Бласс еще до конца не поправившись, первым делом в малюсенький кусочек «реберного мозга» поместила очень нужную для нее, но очень «несрочную» информацию: четвертый список «целей». Правда, список этот хранился не в ребре, а в лопатке: там было проще и быстрее всего вырастить «новый модуль памяти». Именно памяти, нейронная сеть, выращиваемая внутри кости в силу «малой связности» органа думать, например, вообще не могла. А вот болеть — очень даже могла, и ведь обычные лекарства «от головной боли» здесь помогали не очень… Впрочем Таня умела и без лекарств себе здоровье поправить при необходимости, так что спустя пару недель и с этой проблемой доктор Ашфаль справилась. И — надолго об этом забыла, но теперь Шэд Бласс решила, что о четвертом списке пора и вспомнить. Список был подготовлен на случай, если путешествие закончится в конце двадцатого или начале двадцать первого века, и практически никому из перечисленных в нем личностей даже родиться не удалось. Но личности — они представляют властные западные кланы, которые всяко мечты о мировом господстве не оставят — так что и тут предстояло поработать. Возможно, очень не скоро, и в любом случае очень тихо — так что о списке и рассказывать никому не надо… Не все Таня рассказала и Станиславу Густавовичу. Например, она не сказала ему, что «нужные медицинские машины» человечество в ближайшие несколько тысячелетий не получат — просто потому, что сделаны они были на совершенно неизвестных ей физических принципах. А уж о сложности таких машин она даже думать не хотела, ведь даже матрицы направленных антенн, передающих сигналы в нервные клетки организма в требуемом направлении, с требуемой мощностью и на требуемую глубину на всем человеческом теле… матрицы, содержащие по три десятка самостоятельных антенн на квадратном микроне — а ведь еще и управлять каждой антенной было необходимо. Огромный зал, в котором Таня отправлялась в путешествия, располагался в уголке одной, причем не самой мощной, такой машины, используемой лишь в качестве «экспериментальной установки»… Но про то, что у нее уже серьезно проявились проблемы с памятью, она Славе не наврала — Таня действительно стала быстро очень многое забывать. Но не потому, что Спамять переполнилась', а потому что Таня Ашфаль приступила к очистке этой памяти. Вынося на помойку все ненужное, а все нужное аккуратно перенося в шесть ребер, где вырастила «запасной мозг». И занялась этим Таня по простой причине: она действительно решила, что ее детям в этом мире будет хорошо — но что доктор Ашфаль или Шэд Бласс их вырастить и воспитать точно не сможет. Вероятно, сможет Таня Серова, но созданный ореол славы вокруг ее имени всяко на пользу не пойдет. Настолько не пойдет, что дети ее в этом мире будут несчастными людьми, пытающимися изо всех сил не сгореть в ярком свете материнской славы. Но когда эта слава «померкнет в веках»… Обидно вот так сотни лет мечтать о детях — и вдруг понять, что мечты эти осуществятся крайне не скоро, если вообще осуществятся хоть когда-нибудь. И все, что в жизни остается — это стоять у конвейера и со стороны смотреть, как другие люди становятся счастливыми. Конечно, и эта работа приносит удовлетворение, но стоило ли это восьми сотен лет реальных, чисто физических, мучений? В конце лета шестьдесят пятого Таня, пребывая в меланхолическом состоянии, зашла к Байрамали Эльшановичу и попросила его об очень удивившей (и расстроившей) его вещи: — Я хочу попросить вас об одной услуге. Если я вдруг покину этот мир раньше вас, то позаботьтесь о том, чтобы меня похоронили в усадьбе. И пусть эта могила станет первой и последней для этого госпиталя. — Таня, не говори чушь! Ты и меня переживешь, и вообще всех в городе! Я даже слушать не хочу такие гадкие вещи! — Байрамали Эльшанович, раз не хотите слушать меня как приемный отец, то слушайте как генерал-майор медицинской службы генерал-полковника: мне по работе приходится контактировать со многими весьма неприятными веществами. Вы слышали о взрыве на Чемальской фабрике? Там погибли трое, и погибли они от несоблюдения техники безопасности при выполнении уже отработанных процедур — а я эти процедуры и отрабатываю. Конечно, лично я технику безопасности нарушать не собираюсь, но никто же не застрахован от других идиотов. Это я так, на всякий случай сказала, уж больно расстроилась из-за Чемала… — Ну, если на всякий случай… ладно, обещаю. Но и ты обещай ничего не нарушать. — Не буду нарушать, клянусь! — Договорились… Мир действительно изменился, и жить в нем стало лучше. Избранный после Эйзенхауэра президентом США Ричард Никсон (точнее, стоящие за ним кланы) решил, что «лучше жить в мире» — и США заключили с Советским Союзом несколько взаимовыгодных договоров. Правда Таня не поверила ни одной букве этих договоров, но никому о своих выводах рассказывать не стала, все же янки на самом деле стали вести себя «более прилично». Например, не стали вмешиваться в освободительную войну вьетнамцев, по результатам которой французов вышибли вообще из всей Юго-Восточной Азии. И не очень сильно влезали в творящееся в Африке (правда Таня считала, что они просто еще не поняли, сколько там всякого полезного закопано). Лаврентию Павловичу хватило и того, что янки не стали особо противодействовать советской активности в Конго — но здесь причина для Тани Ашфаль была понятна: русские-то не умирали от сонной болезни, а об американцах такого сказать не получалось. Ну а то, что СССР там начал уран копать — да ради бога, в Канаде-то этого урана просто завались, пусть русские в остатках былой роскоши покопаются! Из США в СССР пошло и очень полезное для страны промышленное оборудование, а так же определенное сырье. Больше всего там закупалось меди, причем — к некоторому недовольству Иосифа Виссарионовича — медь там приобретали промартели. И на встрече с Таней он ей такую претензию высказал, на что ответила она в своей обычной манере: — Вся внутренняя добыча идет по планам, которые Струмилин составил на пять грядущих пятилеток, а артелям медь нужна сразу. И, пока мы в Конго серьезную добычу не наладили, артели ее покупают там, где ее продают на вменяемые деньги. — Станислав Густавович говорит, что у американцев медь гораздо дороже нашей. — Спорить не буду, это действительно так. Но есть один момент: у американцев медь, хотя и дорогая, есть, а нашей, хотя и дешевой, просто нет. Вы думаете, профсоюз электротехнических артелей в Конго рудники и фабрили плавильные строит потому что им денег девать некуда? К тому же мы честно, в полном соответствии с американскими законами, грабим американские природные ресурсы. А еще они из-за таких закупок не мешают нам покупать бокситы в Австралии. — Вы!… Вы… впрочем, последний аргумент действительно очень веский. Вы действительно считаете, что австралийская торговля пострадает, если мы сократим закупки у американцев? — Сомневаюсь, но проверять не хочу. Просто потому, что это вообще не мое дело. Честно говоря, все, о чем вы меня спрашиваете, не мое дело, я приехала исключительно для проверки вашего здоровья. Проверила, все со здоровьем хорошо, так что я больше здесь не нужна. — Таня, я все же попрошу вас хотя бы сообщать о вашем местонахождении. А то вдруг срочно понадобится ваша консультация, а вас найти сейчас крайне трудно. — Я уже говорила, и опять скажу: не надо меня искать. Если я понадоблюсь, то сама найдусь… Струмилин, который присутствовал при этом разговоре (Таня и ему «здоровье проверяла»), лишь усмехнулся: столько лет прошло, а споры все те же. Для проверки здоровья Таня приехала в Москву впервые за последние пять лет, и впервые за все это время со Сталиным и встретилась. Встретилась, они поговорили… Расстались не очень довольные друг другом: Сталин был недоволен потому что Таня полностью отстранилась от «важных дел», а Таня — потому что решила, что Иосиф Виссарионович стал слишком часто «заниматься пустяками». Ну почему руководитель государства должен лично запрещать прокат какого-то фильма? Таня считала, что нужно просто расстрелять режиссера — и больше таких помоев сниматься не будет… С Таней из Москвы в Ковров прилетел и Струмилин. По личной просьбе Иосифа Виссарионовича: все же Сталин решил, что она обязательно должна сняться — «для будущих поколений советских граждан» — во всей своей красе. То есть в мундире и со всеми наградами — а так как обо всех ее наградах знало лишь трое, то «самого свободного» и отправили поработать портретистом. — Слава, а почему мне именно сейчас фотографироваться приспичило? — Точно не знаю, но подозреваю, что на четвертьвековой юбилей победы Иосиф Виссарионович хочет все же приоткрыть для народа лик нашей самой славной героини. И заранее присмотреть, какой парадный портрет будет красоваться на печатаемых для людей открытках. По мне ты и в обычной одежде очень неплохо смотришься, но той, кто отправил в пекло Гитлера, мундир более подойдет. — До юбилея еще три года. — Ты не волнуйся, я тебя буду каждый год снимать, да еще не по одному разую. А вдруг ты потолстеешь? Лучше уж заранее подстраховаться.