— Хм… вашей смерти⁈ — Дракон, пока не придумал способ заполучить меня себе, раз двадцать наблюдал за моей казнью. Он мне потом показывал свои воспоминания… жуткое зрелище, откровенно говоря. — Да уж… а что, на улицах народу вообще не было? Вы ни с кем по дороге не встречались? Ведь могли попасться какие-то знакомые, которые вас узнали бы… — На Олимпиаде меня ведь никто не узнал, а спортсмены наверняка Таню Серову крепко запомнили. Ну а слегка измениться до неузнаваемости — это вообще дело пятнадцати минут. В смысле, если не менять рост и вес. К тому же Решатель мне нашел множество методик по тому, как отводить людям глаза… вы же, Лаврентий Павлович, и сами видели, как я могу как бы исчезать из поля зрения. — Видел… а этому долго учиться? — Недолго, я любого врача могу за полгода научить… врача из Системы, после двадцатилетнего обучения другим вещам. А ваших… специалистов смогу научить лет за пять. Не всех, далеко не всех, но, думаю, процентов десять учеников я подготовить смогу. Тут же и определенные врожденные способности нужны, и в Системе будущих врачей как раз с нужными способностями и отбирали. Если вам очень нужно, то дайте мне тысячу детишек в возрасте тринадцати-четырнадцати лет, и к двадцати полсотни из них тоже смогут исчезать. А еще столько же смогут лишь элегантно уходить от любой слежки… — Когда вам эти дети нужны? — А мне они вообще не нужны, это вам такие требуются. Но даже и вам они потребуются примерно через пару лет: я сейчас более важными делами заниматься буду. — Какими… — Обеспечивать здоровую жизнь миллионам наших сограждан. — Тогда у меня вопросы закончились… Фея, а, скажем, в частном порядке, Пашу Судоплатова не обучишь каким-то полезным трюкам? Из тех, что попроще? — Не обучу. И не потому, что мне жалко, а потому, что он от такого обучения сдохнет. Сейчас сдохнет, пока я медицинскую программу до требуемого уровня не довела. Ну а потом… посмотрим, какие еще дела вы на меня навалить захотите… Борис Павлович Бещев, несмотря на довольно прохладную температуру в кабинете, изрядно потел. Потел, но отказываться от своего предложения не собирался: — Иосиф Виссарионович, наши специалисты провели всесторонние исследования и пришли к выводу, что полная замена напряжения в сети займет не более двух лет, а затраты окупятся к лету пятьдесят пятого года. — Я это уже слышал, но что бы собираетесь делать с существующим подвижным составом? Ведь мало того, что в него уже вложены сотни миллионов рублей, но и потребуется изготовление нового в том же, или даже в большем количестве. Когда и где мы это сделаем? И куда прикажете списывать уже понесенные затраты на сетевое оборудование? — Я предлагаю начать замену с Ярославской дороги. Вместо существующих четырнадцати подстанций мы выстроим пять новых, а на период проведения работ по переключению сети мы переведем участок на тепловозную тягу. Собственно провода, изоляторы и все остальное менять не придется — мы уже дважды, трижды проверили и пришли к выводу, что собственно электрические сети на таком напряжении могут работать без переделок. Сейчас могут, а когда в течение трех следующих лет проводные линии пройдут плановое обновление, можно будет пускать составы с интервалами до пяти минут, причем с электровозами, потребляющими до шести мегаватт каждый. По сути — это увеличение пропускной способности дороги втрое. И на Ярославской дороге мы сможем провести все необходимые работы в срок до начала августа. — А рельсы выдержат такое увеличение нагрузки? — Сейчас нет, но в любом случае по плану предполагается замена рельсового пути на тяжелый рельс Р-75 в период до пятьдесят четвертого года. И после этого путь повышенные нагрузки выдержит, в этом у нас тоже нет ни малейших сомнений. — Ну ладно, путь выдержит, провода, как я понимаю, тоже выдержат. А подвижный состав? — С ним есть определенные сложности, но не критические. На пригородных поездах установка нового трансформаторно-выпрямительного оборудования занимает до пяти рабочих дней, в депо Москва-III можно переделывать до трех составов в неделю. С магистральными электровозами сложнее, там требуется серьезная переделка — а по сути замена — всего токонесущего оборудования кроме собственно моторов и контроллеров. Но переделка ВЛ-22 займет меньше месяца, а в Новочеркасске уже налаживается производство новых электровозов переменного тока. Кроме того, мы можем двадцать вторые переделывать на переменный ток своими силами в депо Александрова и Коломны. Так что если мы запускаем программу замены напряжения на Ярославской дороге, то всего лишь временно нам придется изъять из оборота по два электровоза на московских отделениях дорог и по одной электричке с каждого направления примерно на четыре месяца. Это приведет к повышению нагрузки на существующий тепловозный подвижный состав, но срывов перевозок не будет. — Тогда ответьте мне на два вопроса. Что мешает провести смену напряжения на нескольких дорогах одновременно? Нехватка тепловозов? И как вы собираетесь модернизировать остальные дороги за пределами Московского узла? — Для нескольких дорог мы просто не сможем подготовить подвижный состав. Сейчас это делается с использованием силовых кремниевых диодов, производимых в Шарье, но они их выпускают крайне мало… — Так зачем же тогда нам спешить? Если этих диодов едва хватает на одну дорогу… — Но летом ВНИПИ запускает специальный завод по их выпуску в Сердобске, и тогда — уже получив опыт в модернизации подвижного состава — мы подобное изменение напряжения сетей сможем по всей стране завершить в течение года. Кстати, там же строится завод и по выпуску оборудования для линейных подстанций. — ВНИПИ, говорите? Хорошо, сегодня же мы выпустим постановление о переводе Ярославской дороги… — Тогда потребуется еще одно постановление. Если мы через год с небольшим останемся без дорог постоянного тока, то нужно же сейчас прекратить выпуск соответствующих локомотивов. Я имею право отменить заказы на новые локомотивы, но заставить заводы перейти на новую продукцию не является прерогативой МПС. — Логично рассуждаете. Хорошо, Совмин поручает вам подготовить и разослать по заводам постановление и по подвижному составу. Но если, как вы говорите, этих диодов пока нет… — Мы передадим заводам по паре комплектов диодных выпрямителей, пусть пока строят локомотивы без них: вставить такой выпрямитель — работа на пятнадцать минут, они же специально делаются легкозаменяемыми. МПС готово принимать локомотивы без рабочих выпрямителей. — И сколько, вы говорите, страна сэкономит меди? — Примерно полтонны на километр. По планам электрификации до шестьдесят пятого года чистая экономия составит чуть больше шестидесяти пяти тысяч тонн. Больше, чем потребуется для двадцати тысяч локомотивов… — Так что эти затраты — Сталин показал на лежащую перед ним бумагу — окупятся очень скоро? — Да, примерно за два года. Правда, без учета расходов на модернизацию заводов. — Которые в любом случае придется понести, хотя, возможно, и позже. — По нашим расчетам если позже, то это обойдется заметно дороже, да и большое число локомотивов придется списать до срока. — Кроме этих двух постановлений Министерству еще что-то надо? Для перевода линий но новое напряжение? — Наверное нет, с ВНИПИ мы уже обо всем договорились… Честно говоря, Таня даже не очень хорошо понимала, чем занимаются «непрофильные» предприятия «Фармацевтики». Ну, делают что-то полезное — и хорошо. А она в Коврове, в Четвертом госпитале, занималась здоровьем советского населения. Только начиная с конца октября занималась она главным образом здоровьем единственного человека: Сергея Петровича Румянцева. Инженера, ветерана войны — и инвалида этой войны. Потерявшего на фронте ноги… Весной она сделала ему уникальную, по мнению всех городских врачей, операцию: средствами «пластической хирургии» восстановила ему ампутированные части бедер до самого колена. То есть «отрезав» кусочки разных тканей в разных других местах она собрала «скелетные части костей», прикрыв их «основами мышечных тканей», сосуды кровеносные вставила «куда надо», даже нервные волокна. На самом деле она подготовила именно «основу будущих бедер», которая — под действием мощных регенератов — на пару месяцев «выросла» достаточно, чтобы получившиеся органы можно было назвать частью ног. Верхней, бедерной частью, и так как «трансплантанты» из сохранившихся обрубков бедер и брались, то с этим «физиологических проблем» не было. А вот с остальными частями ног проблемы были, ведь даже если кости и мышцы как-то «смоделировать» из других частей организма, трансплантантам «сказать», что они теперь будут иными органами, не получится. Но можно было пойти по другому пути, по пути, который Таня Ашфаль и изучала двадцать лет в медицинской школе. По пути регенерации ампутированных органов… У ящериц, как знал каждый советских школьник, оторванный хвост заново вырастает, а у тритонов — что уже знал далеко не каждый — и лапы оторванные регенерируются. Но вместо оторванного хвоста всегда вырастает исключительно хвост, а вместо утраченной лапы — только лапа. Потому что у этих земноводных в нужных местах заранее припасены специальные клетки для аварийной регенерации конкретного органа, и запускаются они под воздействием определенных травматических ферментов — порождая, вдобавок, и формирование следующего «поколения» аварийных клеточных зародышей определенных органов. Но вот у теплокровных подобные клетки уже отсутствовали — в принципе отсутствовали, и для регенерации нужно было их откуда-то взять. Причем клетки вполне определенного органа. Где их можно взять, было известно. Нужно всего лишь запустить механизм клонирования, дождаться, пока зародыш не сформирует зачатки нужных органов (на что требуется всего лишь несколько недель), вытащить их из зародыша и подсадить человеку в требуемое место. Всё просто — если не учитывать мелких технических замечаний. О том, что нет требуемой аппаратуры, наблюдается полнейшее отсутствие необходимых препаратов… еще кое-чего, причем список отсутствующего займет немало страниц мелким шрифтом. Но если постараться и применить весь багаж знаний… И — в обязательном порядке — менталитет Великого советского народа, еще не оправившегося от последствий войны. Изготовить искусственную матку для выращивания зародыша до нужных кондиций сейчас не представлялось возможным, но ведь можно и естественной воспользоваться. А в стране, где много миллионов женщин потеряли шанс на создание семьи, очень многие решили себя посвятить «служению Родине», так что Таня нашла несколько десятков женщин, согласившихся помочь героям войны. И даже рискнуть здоровьем ради незнакомых (или все же знакомых, или даже родных) людей, хотя Таня и говорила им, что ни малейшего риска именно здоровью не будет. Но все же предупреждала: — Дамы, запомните одно: я даже слушать не буду просьб «оставить ребенка». По одной просто причине: если его вам оставить, то вы родите маленького пятидесятилетнего мужичка, у которого окажется множество врожденных болезней и который умрет максимум лет через пять. Так что отнеситесь к процессу как к обычной работе на благо тех, кто спас страну от ужасов фашизма, а за это все, кто захочет, чуть позже родит и нормального младенца себе на радость. Так что если кто не готов это сделать — говорите сразу, никто вас за это не осудит… «Носителей зародышей» Таня подобрала троих. Не потому, что опасалась каких-то проблем в процессе выращивания трансплантатов, а потому что сразу трех человек решила излечить по такой методике. С разными травмами: один потерял лишь кисть руки, у другого ухо оторвало, а вот у Сергея Петровича проблема была самой непростой. В первую очередь из-за того, что ему предстояло перенести сразу две операции, а во-вторых, что у него никого не было (у двух других пациентов «носителями» стали все же жены). И он, кстати, операции перенес довольно неплохо, хотя сама Таня поле них почти сутки отлеживалась: все же пересадку требовалось полностью выполнить менее чем за два часа, соединив при этом и мышцы, и сосуды, и нервные волокна — а это потребовало такой сильной концентрации внимания и такой нагрузки на руки, что без последствий не обошлось. Для последствий для Таниного организма — но организм с ними справился. Танин организм, а из врачей, на операции ассистировавших, никто не усомнился в ее словах, сказанных по завершении работы: — Ну, дамы, вы все сами видели, и это хорошо. Самим повторять такое запрещаю: вы просто сдохнете от такой нагрузки. Сейчас сдохнете, но года за два я вас подкачаю, подучу получше — и тогда вы и сами сможете к столу встать. Гарантирую: года через два бригада из четырех-пяти хирургов сможет такое проделывать хоть по паре раз в неделю. — Почему из четырех-пяти? — поинтересовалась молодая женщина-хирург. — Потому что за два года я из вас универсалов сделать не смогу. Одна будет мясо шить, другая — сосуды, третья — нервы. Если еще вопросы будут, потом зададите, а я — спать. Если не проснусь сама через сутки — будите, но не раньше: я тоже устала как собака… Сергею Петровичу Таня тоже все необходимое заранее рассказала, а через два для после операции еще раз повторила: — Ну, поздравляю, операция прошла удачно. Теперь вам остается только ждать. — Долго? — немолодой уже мужчина буквально лучился счастьем, несмотря на то, что ногам было больно. Ногам, которых у него не было… или уже были? — Боль терпеть, я думаю, придется еще с недельку: нервы пока не привыкли, что от ног какие-то сигналы по ним идут и думают, что что-то неправильно. Однако боль гасить тоже неправильно, если сигналы подавить, то нервы могут и не срастись. Так что пока терпится — терпите, я надеюсь, что сильно больно не будет. А вот дальше… Примерно через полгода ноги у вас будут как у годовалого ребенка и мы сделаем еще одну операцию, уже по сращиванию новых костей со старыми. Но она несложная, и о ней можно не беспокоиться. А потом года три ноги будут расти, и вырастут до того же размера, что у вас и раньше были. И работать будут так же, хотя вам и придется заново ходить учиться. Вот первые полгода вы проведете в госпитале: вам потребуются ежедневные процедуры, а потом… посмотрим. Двадцать седьмого декабря Лаврентий Павлович снова встретился с Таней, на этот раз в Дубне. В городе состоялся небольшой «локальный» праздник, широко отмеченный советской общественностью, причем этот праздник даже по телевизору показывали: Дубненская атомная электростанция официально выдала первые мегаватты электричества в общую сеть. На самом деле первые киловатты с нее пошли еще в конце сентября, просто их тогда очень немного было, а вот сейчас станция заработала на полную мощность. Но по телевизору не показали ни Лаврентия Павловича, ни Николая Антоновича, ни, тем более, Таню. И еще человек двадцать не показали, в общем никого из собравшихся на очередное совещание в зале Института физики. Причем совещание было вообще не торжественным, а самым что ни на есть рабочим: — По результатам пробной эксплуатации мы можем сделать вывод, что все внешнее оборудование должно без особых проблем проработать минимум пять лет без перерыва, — доложил товарищ Доллежаль. — И есть определенная уверенность в том, что при необходимости мощность реактора может быть повышена процентов на десять. — Николай Антонович, нам такая необходимость не потребуется, — спокойно ответил ему Лаврентий Павлович, — для нас главное — это безопасность станции. — Я имел в виду возможную необходимость уже во время эксплуатации на лодке. — На лодке, надеюсь, такая необходимость тоже не возникнет, тем более что там безопасная работа реактора еще важнее, ведь в случае аварийной ситуации на внешнюю помощь там рассчитывать крайне проблематично. Но мы сейчас должны рассмотреть другой вопрос: товарища Сталина интересует возможное применение этого реактора в сугубо мирных целях. — Я против, — подала голос Таня, — в мирных целях такой реактор окажется слишком дорогим. Ведь доводить степень обогащения до двадцати трех процентов на одну загрузку обойдется на порядок дороже, чем обогатить полную загрузку водо-водяного на пятьсот мегаватт электрических. — Татьяна Васильевна, — поморщился Берия, — товарищ Сталин прекрасно знает все ваши аргументы, но речь идет о другом мирном применении, вами, кстати, и озвученном. В качестве судовых силовых установок на ледоколах, или в качестве энергетических установок на плавучих электростанциях для отдаленных районов Сибири и Дальнего Востока. Ведь разница в этом случае окупается хотя бы тем, что этот реактор перегружать потребуется раз в пять лет, а не каждые восемь месяцев. — Извините… — А мне остается лишь согласиться с предложением товарища Сталина, — поспешил ответить Доллежаль, — для таких целей этот реактор будет если не идеальным решением, но довольно выгодным. Вот только… — Что? — вскинулся Берия. — При всем уважении к сормовским товарищам я не уверен, что они будут в состоянии делать в год более двух корпусов. У них и сейчас это производство… — Наколенное, — закончила фразу Таня. — Но это не страшно, строительство завода для серийного производства корпусов реакторов уже находится на заключительной стадии. — И заключаться оно будет еще года полтора, а то и два, — с нескрываемым ехидством добавил Берия. — К тому же, насколько я помню, там мы собираемся строить корпуса гораздо более мощных реакторов. — У нас есть предложение по расширению завода имени Орджоникидзе, — снова в обсуждение вопроса вступил Доллежаль. — У них рабочие весьма опытные, в целом с атомной тематикой знакомы, к их оборудованию на здешней станции у нас нет ни малейших претензий. — И сколько времени потребуется на дооборудование завода? — поинтересовался Берия.