— Успокойся, — рыкнул в ответ красный как рак Крофт и, шаря глазами в мигающем сумраке, позвал сына: — Питер, ты где?! — Я здесь, папа, — раздалось из хвостового отсека. Мальчишка сидел на полу, прижавшись к профессору. — Сядь на место и пристегнись! — гаркнул Крофт. Питер, молча, повиновался. В салоне воцарилась тишина. Гнетущая, зловещая. Переполненная страхом, всеобъемлющим ожиданием наихудшего и крохотной надеждой на то, что слова «терминатора» об удачном приземлении окажутся пророческими. Никто из пассажиров не решался нарушить её, словно скажи он хоть слово и начнётся непоправимое, то, что уже не изменить. Каждый прислушивался к безмолвным двигателям и надеялся, что вот-вот они снова взревут привычным монотонным рёвом, и всё образуется. И можно будет облегчённо выдохнуть, расслабиться и традиционно поаплодировать пилоту за то, что он справился с ситуацией. И что всё случившееся окажется лишь минутным техническим сбоем, недоразумением и останется позади. И что в будущем этот досадный случай будет вспоминаться как счастливо завершившееся приключение. Но секунды подгоняли секунды, а двигатели, горделиво возвышающиеся над пилонами белоснежных как саван крыльев падающего самолета, как и прежде мертвецки молчали. Чернели погасшие электрические светильники, прерывистый свет иллюминаторов рвал на клочки сумрак салона, и лишь тихое завывание ветра слышалось в хранящих безмолвие турбинах. — Остров! — вдруг раздалось из кабины. — Если мы сядем на этот чёртов остров, я поставлю свечку Святой Милдрит. Слова эти были произнесены англичанином едва различимо, почти шёпотом и с каким-то необъяснимым остервенением, но казалось, каждый присутствующий в салоне услышал их. Иван приподнялся в кресле и из-за спины Гаррета заглянул в кабину. Самолёт уже спустился достаточно низко, и в широком фонаре фюзеляжа в обрамлении ясного вечернего неба виднелся быстро приближающийся пятачок, устланный вечно зелёным тропическим ковром. — Куда? — пробасил Гаррет. — На пальмы? На песок? Пилот молчал. Лицо его стало каменным изваянием. Одна рука на штурвале, вторая на рычаге элеронов. Прямая спина, собранный взгляд. Сикх словно растворился в собственном внимании. — Месье Гаррет… — умоляюще произнесла Брижит. — Погоди, — отмахнулся тот. — Попрошу вас, сядьте на место! На этот раз в голосе девушки зазвучал металлический звон и безграничная решимость добиться исполнения своего требования. Не сказав ни слова, «терминатор» повиновался. Брижит вышла в салон, отряхнула от несуществующей пыли юбку и идеально поставленным голосом обратилась к пассажирам: — Господа, сохраняйте хладнокровие. Истерика — первый враг в полёте. Вам не стоит беспокоиться. Экипаж контролирует сложившуюся ситуацию. Планирование на короткую посадочную полосу самолетов HondaJet — обычный штатный манёвр и входит в курс подготовки пилотов экстра-класса, таких как капитан Сингх. Прошу вас, господа, снять все украшения с шеи, ушей, груди и рук. Также прошу снять обувь. Пожалуйста, пристегнитесь ремнями безопасности, склонитесь к коленям и обхватите сверху голову ладонями. Вас же, профессор, я попрошу лечь плашмя на пол и, как и все, прикрыть голову руками. Уверяю, всё кончится хорошо. Девушка стояла к Ивану боком и так близко, что Иван отчётливо различил запах её духов. Стройная фигурка, руки «по швам» — звонкий натянутый нерв. Он заметил, как дрожат её длинные пальцы, как покрылись «мурашками» икры её красивых ножек, как всё тело её трепещет от желания верить тому, что она вынуждена была сейчас говорить им всем. Но прежде чем проделать то, о чём сказала Брижит, Иван в последний раз заглянул в кабину пилота. Тёмно-зелёный остров теперь занимал всё обозримое пространство «фонаря». Прямо по курсу виднелась укатанная жёлто-коричневая полоска насыпи, а за ней сливающаяся с небом синь залива. Иван не видел лица сикха, но потусторонним чутьем ощущал, как готовый ко всему пилот взглядом вгрызся в жёлто-коричневую полоску, протяжённостью не более полторы тысячи футов и отчётливо понимал, совсем скоро эта полоска дикого песка либо станет для них спасением, либо их общей могилой. * * * В салоне стало темно и жутко. — Мама, мамочка! — вскричала Натали, тщетно пытаясь застегнуть ремень безопасности. Пальцы её не слушались. Справиться с замком помог Гаррет. На полу, прикрыв ладонями лицо, тихо молился профессор. — Эй, бойцы! Делай как я! — гаркнул Гаррет, призывая обоих Крофтов, отца и сына, склониться к коленям и обхватить голову руками. Те, пристёгнутые в креслах, последовали его примеру. Удар слева тут же превратился в пронзительный скрежет — левое крыло коснулось пальмовых ветвей. Самолёт накренился в сторону удара, на мгновение захватив противоположными иллюминаторами синеву неба, несколько раз качнулся как кукла-неваляшка, задрал нос и чиркнул хвостовой частью о землю. Обшивка загудела так, будто это был не самолет, а бочка по которой что есть силы жахнули кувалдой. Фюзеляж затрясло, забило мелкой дрожью. Нос накренился вперёд. — Я не хочу умирать! — раздался истеричный фальцет Натали. Разбивая пальцы в кровь, девушка рвала на себе ремень, стремясь высвободиться. — Успокойся, Ната… держи себя в руках… — кричал Крофт, не поднимая головы. Но Натали словно обезумела. Визжа и изрыгая проклятия, она извивалась как змея в огне, пытаясь избавиться от удерживающих её пут, в то время как алюминиевый остов самолёта в свою очередь визжал так же противно и страшно, угрожая вот-вот распасться на куски. Вдруг истерику прервал хлёсткий хлопок. Это Гаррет отвесил Натали звонкую оплеуху и заставил её замолчать, лишив сознания. — Да что ты себе позволяешь… — побагровел Крофт и потянулся к Гаррету руками. — Отгребёшь вдогонку за своей бабой! — демонстрируя литой кулак, прорычал «терминатор» да так убедительно, что галерист непроизвольно одёрнулся и весь вжался в кресло, уменьшившись даже в размерах. — Так-то лучше, — удовлетворённо буркнул Гаррет и по-фельдфебельски гаркнул, брызжа слюной: — Лицом к коленям! Руки на голову! Живо!!! И тут всё тело Ивана рвануло вперёд так, что ремень острым плугом врылся в живот и бёдра. Вероятно, шасси скользнуло по насыпи. Тряска, скрежет метала, и самолёт снова взметнулся вверх. Ивана как на батуте подкинуло к потолку, и тут же придавило вниз. Затем ещё, и ещё раз — дьявольская пляска Витта. Иван машинально ухватился за поручень, но пальцы лишь скользнули по мокрой коже. Он поднял голову и открыл глаза. На миг перед его взором завертелся красочный калейдоскоп. Точечные всполохи в темноте. Весь спектр кружился перед глазами как разноцветная детская юла, а в центре этого беспощадного танца света и тьмы явственно прослеживалось мерцание красной статичной точки над шпангоутом кабины пилота. Ни единого лучика не пробивалось сквозь залепленные смесью листвы и песка и оттого чёрные как смоль иллюминаторы. Рваный свет лился лишь из фонаря фюзеляжа навстречу движению, освещая кабину. Крылья шумно лизали манговые заросли, остов осыпали песчаные вихри, и весь этот доносившийся снизу страшный гул рождал ощущение разверзшегося под ногами Ада. Начинку салона и притороченных к креслам несчастных пассажиров трясло так, будто сам Господь вознамерился сбить из них коктейль в своём огромном небесном шейкере. И только пилот-сикх не вписывался в эту смертельную карусель. Серыми, будто выточенными из мрамора руками он, что есть силы, удерживал непокорный штурвал. Всё выглядело так, будто происходящее вокруг пенджабца происходит в иной реальности. Он ничуть не переменился в лице. Уверенная поза, сосредоточенность и полный контроль над отточенными ювелирными движениями. Едва подав штурвал вперёд, сикх направил кабину вниз, и новая порция резонансных толчков проверила на прочность обшивку аэроплана, точно он брюхом прошёлся по поверхности стиральной доски. Руки Ивана коснулась чья-то горячая рука. Над поручнем показалось окровавленное лицо Чакрабати. Профессор был без головного убора. Чёрные струи прорезали его лоб вертикальными полосами. Иван крепко ухватил профессора за запястье, протянул под ремнём безопасности и обмотал локоть старика, чтобы удержать рядом с собой. — Всё будет хорошо… — прокричал он по-русски, но вряд ли профессор расслышал эти его слова. Глаза зажмурены, губы шепчут молитву. И вдруг последний толчок вперёд такой неистовой силы, что его едва выдержали кронштейны кресел… А после всё стихло. Глава 5 Пространство тонуло в тишине, сотканной из трёх частей. Из звенящего гула, схожего на быстрое погружение, когда вода и давление закладывают уши; из утробного холода в паху, словно падаешь с невероятной высоты в бездну, и нет никакого спасения; и из понимания, что если смерть именно такая, то перечисленные выше ощущения должны были бы быть иными, не столь приземлёнными. Едва Иван подумал об этом, как голова взорвалась настолько адской болью, какая не может случиться у мертвеца. Под темечком дико гудел рой растревоженных ос. Иван едва сумел сдавить ладонями виски и свернуться в комок, отдалённо напоминающий позу эмбриона, как к горлу подкралась блевотная тошнота. Глубоко втянув ртом воздух, он с трудом подавил рвотный спазм и протяжно по-стариковски закашлялся. И собственно этот горько-кислый кашель, как ни что более подтверждал, что он, Иван, до сих пор жив. По векам саданули солнечные лучи — это Гаррет откинул трап-дверь наружу. Вывалившись в проём всем телом, он на минуту заслонил широкой спиной поток света, а затем легко спрыгнул вниз и исчез в светло-зелёном мареве. — Эй, вы! — крикнул откуда-то извне. — Спускайтесь! Я помогу! Между креслами протискивались две серые фигуры — это Крофт тащил к двери сомлевшую Натали. Руки её болтались, голова раскачивалась из стороны в сторону, ноги заплетались как после долгого перепоя. Один туфель слетел с её ступни, второй навсегда лишился каблука. — Питер, помоги же… — выдохнул обессиленный Крофт, подтягивая жену к двери за подмышки. Мальчишка, даже в такой страшной ситуации юркий каким был с первых минут полёта, проворно опустился на колени и одну за другой свесил ноги мачехи наружу. — Давай-толкай! — подгонял снизу Гаррет. — Я её держу! Тело Натали постепенно растворилось в солнечном свете проёма, а следом и сын с отцом проделали то же самое, но уже без посторонней помощи. Салон, перерезанный пополам яркой солнечной полосой, выглядел как пыльный чердак старинного дома, в котором впервые за много лет распахнули фрамугу. Хвостовой и носовой отсеки тонули в сумраке, зрение различало лишь попавшее в чётко обозначенный трёхмерный светлый куб между дверью и Ивановым креслом. На белоснежной коже подлокотника чернел отчетливый ряд кровавых полос. Иван машинально ощупал себя. Нет, это не его кровь. «Профессор!» — стрельнуло в гудящей голове. Парень пошарил глазами по полу, несколько раз зажмурился и расплющил веки, кулаком протёр слезящиеся глаза и кое-как приспособился к полумраку салона. Чакрабати смиренно восседал на полу в позе лотоса, опёршись спиной о дверь санузла. На нём вновь был тюрбан. Умиротворённое лицо, руки сложены в молитвенном жесте. На лбу и щеках кровавые разводы, но теперь они не пугали как минуту назад — омытое собственной кровью лицо старца походило на лик Будды. В кабине застонала Брижит. От удара шторку перекосило, и Иван мог видеть лишь голову девушки. Волосы её рассыпались на лицо. Иван с лёгкостью выломал изуродованную шторку, подсунул руку под плечи девушки и приложил ухо к её груди. Под пряно пахнущей кожей различались мерные удары сердца. Тревога отступила. Брижит снова застонала. Иван мигом отстранился. Осмотрел на предмет повреждений. Восковое лицо, размазанная по щекам помада, мелко вздрагивающие ресницы. Она открыла глаза, и Иван почувствовал прилив облегчения. — Ты как? Жива? — спросил, не зная, отпускать её или продолжать держать. — Oui, — тихо произнесла Брижит по-французски, прикрыла веки, и щёки её окрасил едва различимый румянец. Сердце Ивана заколотилось. Он понимал, с девушкой всё в порядке, но ему ничуть не хотелось выпускать её из своих рук. Пауза затягивалась. — Трудно дышать? — то ли спросил, то ли констатировал он. — Сейчас станет легче, — и он принялся торопливо развязывать форменный шарф, туго стягивающий девичью шею. И тут Брижит бесцеремонно и сильно оттолкнула его от себя. Её глаза вспыхнули, будто Иван сделал что-то выходящее за рамки приличия. Она потрогала шарф и, убедившись, что он плотно охватывает шею, сменила спонтанный гнев на милость. — Помоги капитану, — мягко сказала она, указывая в сторону сикха. Кэп был без сознания. Пилотское кресло, наполовину вырванное из основания кабины, завалилось вперед, и тело пенджабца, удерживаемое ремнями как натянутыми тросами, нависало над приборной доской. Рукояти штурвала упёрлись ему в грудь, словно бычьи рога, нанизавшие тореадора, перед тем как сбросить наземь. Обеими руками Иван ухватился за спинку кресла, упёрся ногами в консоль приборной доски и потянул конструкцию на себя. — Живые есть?! — раздался снаружи голос Гаррета.