– К донорам тайком не обратишься, – парировал я, – этот процесс находится под контролем Министерства здравоохранения Конфедерации, все обращения фиксируются. К тому же я так и не понял, в чем ты их обвиняешь? Анна рассмеялась. Однако веселья в ее смехе не было. Только горечь. Горечь, и что-то еще… Я не мог разобрать, что. – Не слишком ли вы наивны, генерал? Мы говорим о геноциде, масштабов которого человечество еще даже не осознало. Ты думаешь, его вершители не нашли способ обмануть систему? Думаешь, криобанки взрывают Свободные? – Кто же, если не они? – Те, кому нужно замести следы незаконного использования отданного на хранение биоматериала. – Руководству криобанков? – Да. Я долго над этим думала, и вывод напрашивается сам собой. Впрочем, доказательств у меня нет. Я кивнул головой. Скорее всего, в этом вопросе Анна ошибалась. Я лично поймал Ноя на горячем. Совершенно определенно, за взрывами криобанков стояли Свободные. Ной этого не отрицал… – Почему ты решила, что приемный отец Мата знал что-то? – Я брала у него интервью. Поначалу он был не слишком разговорчивым и пуганым… Примерно так же себя вел и Мат. Наш разговор проходил вполне себе прозаично. Ничего нового я для себя не узнала, хотя собеседником он был неплохим. Рассказывал интересно. Но потом… Потом что-то случилось. Грег позвонил мне ночью… Его голос был очень взволнованным, мужчина сказал, что у него есть важные документы, способные разоблачить многих влиятельных людей. Мы назначили встречу, но он не пришел… А потом в новостях мелькнула информация, что Грег умер. Я задумчиво потер бровь: – Думаешь, его убрали? – Не сомневаюсь, – хмыкнула Анна. – Какого рода информацией он мог обладать? – Грег был ученым с мировым именем. Думаю, он каким-то образом докопался до истины. Не знаю, как… Возможно, ему что-то стало известно в процессе других исследований. Ты ведь в курсе, так бывает, ищешь одно – находишь совершенно другое. Как Колумб, который искал путь в Индию, а открыл Америку… – Допустим… Только с чего ты взяла, что Мат в курсе происходящего? – Да он же пуганый! Ты сам видел… Парень собственной тени боится… – Это не доказательство, – справедливо заметил я. – Возможно… – отвернулась к окну Анна, – черт! Мы были так близко… Так близко! Твою ж мать… И это еще Ной не в курсе событий! – А ему что? Сейчас Ноя волнует исключительно Кайя… – Но это ведь звенья одной цепи, Яков! Как ты не понимаешь?! Не искалечь нас правительство, никому бы и в голову не пришло похищать женщин только лишь для того, чтобы превратить их в поставщиков яйцеклеток! Не решив одной проблемы, мы не сможем решить другую! И Ной может головой о стены биться, но никто ему не даст гарантию, что это не повторится, скажем, с его дочерью! Ее слова были справедливы. Наверное, да… – Что ты предлагаешь, Анна? Не ты ли еще совсем недавно не хотела марать в этом руки, опасаясь за свою жизнь? Девушка опустила голову. Я свернул в узкий проулок и припарковался у ее дома. – Тебе есть, что терять? – наконец спросила она, тем самым выбивая кислород из моих легких. – Да. Мне есть… – Она может тебя даже не вспомнить, Яков… Ты ведь знаешь, обо всех рисках трансплантации мозга… Анна знала, куда бить. Я не ожидал от нее подобной жестокости. – Поэтому мы так серьезно относимся к вопросу выбора донора, – ответил я, выходя из машины. Распахивая дверь перед девушкой, я меньше всего думал о правилах приличия. Мною двигало совершенно другое. Я хотел, чтобы она поскорее убралась. – Пойми… Всем нам… всем тем, кто борется с системой… нужен лидер. Я допускаю, что тебе сейчас не до спасения мира, но… Я не вижу другого человека, кто мог бы взять эту функцию на себя. Ты обладаешь необходимыми знаниями и подготовкой… Вокруг твоей героической личности могут объединиться миллионы людей. – О господи… Анна, оставь это дерьмо! – Не оставлю! Я и сама-то осмелела, только лишь по одной причине… Впервые я увидела человека, который действительно может хоть что-то изменить! – И этот человек – я?! – Несомненно. Ты уже знаешь гораздо больше, чем любой человек до тебя… – Ты знаешь ровно столько же… А возможно и больше. – Я не воин, Яков… Просто подумай о том, что происходит. Ты мог бы этому противостоять. Ты бы мог… Я ничего не ответил. Вернулся в машину, включил автопилот, задав курс обратно к госпиталю. Мне нужна была Нана. Я не мог и не хотел думать о чем-то еще. Я не хотел… Она лежала, свернувшись в комок на самом краю постели. Я осторожно уселся рядом. На пол. В окна лился неоновой свет, и в этом свечении лицо Наны казалось совсем неживым. Серым… Меня ударило волной ярости. Подорвало… Я вскочил, заметался по комнате. Это было несправедливо! Так не должно было быть! Как же ты ошибалась, Анна, как же ты ошибалась! Как я спасу человечество, когда даже жену не в силах спасти?! Когда я не в силах ее спасти… Я подошел к окну. Злость разрывала меня на куски, рвала душу, взрывала голову. Из груди рвался крик… Но самое большее, что я мог, это тихонько застонать в кулак… Я не услышал, как она подошла ко мне. Только почувствовал руки, что оплели мой торс. Нана уткнулась лицом мне в спину и прошептала: – Не злись… Я выдохнул, медленно к ней поворачиваясь, боясь поверить, что моя девочка ко мне вернулась. В последнее время этого почти не случалось. – Я не злюсь, маленькая… – Злишься. И я злюсь, возможно, растрачивая на это чувство остатки энергии… Мы все злимся по той или иной причине. Ной, Анна, Мат… Все люди вокруг… Кого ни коснись. И самое страшное, что мы все не осознаем, что наш гнев – это убийца любви. Убийца всего хорошего, что в нас есть… Голос Наны слабел, как и ее ноги. Осторожно я проводил жену к постели. Помог устроиться на кровати и прилег рядом. Мы так давно с ней не говорили… – Знаешь, что самое страшное? Гнев многолик… И лежа на этой койке, я познакомилась, пожалуй, с каждым его проявлением… Я тебя вгоняю в депрессию своей философией? – слабо улыбнулась Нана мне в бок. Я ничего не ответил и ухмыльнулся… Моя жена прекрасно знала, что с ней я был готов обсуждать все, что угодно. Даже цвет занавесок в столовой нашего дома. – Раздражительность, вспыльчивость, злопамятство, ненависть и непрощение, – продолжила Нана, практически засыпая, – все одно к одному. – Боюсь, что в современном мире нам этого всего не избежать… – задумчиво вздохнул я. – Хм… Даже если альтернатива – гибель всего живого? – Не знаю… Думаешь, нас еще что-то может спасти? – Я могу только предполагать, что нас спасет кротость. 4. Гордыня Нана Эти помывки меня доконают! Я потянулась рукой к мылу, но оно выскользнуло из моих одеревеневших пальцев и закружилось по дну душевой кабинки. Створка двери отъехала в сторону. В образовавшуюся щель просунулась голова моей ненавистной сиделки: – Может быть, я все же могу вам помочь? – Нет! Убирайся… – Возможно… – Господи, да просто оставь меня в покое! – заорала я. – Неужели это так сложно сделать?! Створка плавно вернулась на место. Аккуратно сместившись, я подхватила скользкий брусочек и провела им по груди. Сверху на голову мне лилась вода. И это было такое блаженство! Небольшая передышка для моего измученного болезнью тела. Самым отвратительным в этом всем было то, что меня запомнят такой… – Нана… – послышался голос Якова. – Я в душе! Дай мне несколько минут… В последнее время я боюсь показываться мужу на глаза обнаженной. Не хочу, чтобы он видел меня такой… Тщеславие… Проклятой тщеславие, которое причиняет Якову боль – я знаю. Знаю… и просто не могу переступить через себя. Я попыталась встать, но ноги меня не слушались, а зрение опять пропало. – Марина… Марина! – Да? Я могу вам помочь? – Ты же для этого здесь, ведь так? – съязвила я и тут же заткнулась. Меня пугал тот человек, который все чаще говорил за меня. Та… другая я, теперь постоянно вырывалась из-под контроля и причиняла боль не только всем окружающим, но и мне… Той, которой я была еще совсем недавно. Сиделка радостно улыбнулась (чему только скалится?!) и протянула мне толстую руку. Я обхватила ее, на негнущихся ногах сделала два шага к коляске.