— Конечно же, Гвидо, нам следовало об этом подумать! Леонардо да Винчи и я проделывали путь, которым я прошел накануне и который привел меня к мрачному открытию. Снег прекратился, но Корсо теперь покрывал не белый слой, а уже смешавшийся с грязью, истоптанный и запачканный ногами римлян и бродячих животных, рыщущих в поисках пищи. От праздничных развлечений тоже остались следы: разорванные ленточки, кости, брошенные собакам, всевозможные отбросы… Утром город казался угрюмым, хмурым, насупившимся, неприятным, тоскливым, унылым… Холод забирался под наши подбитые мехом плащи. — О чем нам надо было подумать, мэтр? — Послание… записка под дверью Капедиферро… Ведь это было предупреждение! Такое же, как и надпись в колонне! Честно говоря, ночь я провел скверно: так и не сомкнул глаз. А когда на короткое время меня одолевала дрема, в голову начинали лезть трупы, привязанные к лестницам, и нежные создания с голубыми глазами. Возможно, этим и объяснялось то, что озарения Леонардо под серым небом казались мне непроницаемо черными. — Конечно, — продолжал старец, — ясно как день! Так же, как те три точки многоточия намекали на продолжение убийств, так и стишок о Джакопо Верде раскрывал нам время! Помнишь: «Джакопо Верде дважды головы лишился, Сола опустела, весь город веселился». «Город веселился»! Слова эти к первой жертве не имеют никакого отношения. Они обретают смысл применимо ко второй. Отсюда я вывожу, что с самого начала убийца замыслил испортить праздник Рождества! Должен ли я признаться, что в тот момент подобное толкование показалось мне слишком заумным? К счастью, мы уже подошли к Капитолию, и это позволило мне воздержаться от замечания. — Как раз на этом месте я потерял лошадиные следы, — пояснил я. — Мне повезло, что я услышал тихие голоса, доносившиеся от Форума. — Сколько человек ты там насчитал? — Десяток… включая капитана Барбери, суперинтенданта и обжигальщика извести, нашедшего труп. — И ни один из них не проговорился. Ни соседу, ни жене, ни другу… Такое чрезвычайное событие! Довольно странно… Можно подумать, что всем строго-настрого приказано держать язык за зубами. Но даже в этом случае, допуская, что солдаты Барбери могли молчать, трудно предположить, что изготовитель извести связал бы себя словом. И потом, чего ради хранить в секрете это новое убийство? — Чтобы подождать окончания праздника. Такая весть, принесенная в разгар рождественских торжеств, весьма омрачила бы их. — В любом случае все об этом узнают, и гораздо быстрее, чем ты думаешь. Раз уж ты был свидетелем этого зрелища… — Не сомневаюсь. Но, как вы помните, я погасил факел и спрятался. Уверен, никто из тех людей меня не заметил. Да они и сами полагали, что в такую мерзкую погоду вряд ли кто-нибудь будет шастать поблизости… В этот момент, обогнув Капитолий, мы увидели Форум таким, каким он предстал предо мной накануне: белым и безмолвным. Лестница с трупом исчезла, остались только развалины Древнего Рима, укутанные в зимнее одеяло. — А что ты думаешь о том обжигальщике? — Капедиферро как раз допрашивал его. Оба стояли лицом ко мне, и из их слов я мог понять, что он живет где-то рядом и добывает мел. Из этого я заключил, что, вероятнее всего, он-то и обнаружил труп и известил власти. — Действительно, это — объяснение его присутствия. Что ты еще услышал? — Ничего полезного для нас… Потом к ним подошел Барбери, и все трое заговорили тише. Боюсь, что примет у нас маловато; не найти нам этого обжигальщика; помню только, что мужчина дородный, а вот лица не разглядел. Снег шел… Мы спускались по крутому склону к развалинам, и мэтр опирался на мою руку, чтобы не поскользнуться. Я молчал, внимательно глядя под ноги, опасаясь оступиться. Неожиданно мэтр остановил меня: изо рта у него в такт тяжелому дыханию вылетали облачка пара. Глаза его блестели. — Ошибаешься, Гвидо. Если этот обжигальщик — тот, кого мы ищем, мы найдем его, как если бы он сам пришел к нам! В этот зимний час Форум был пуст. Весной пастухи выводили пасти домашний скот среди останков разрушенных храмов и других руин: цитаделей, деревянных и каменных жилых домов, служивших укрытием для животных, жилищем для ремесленников. Славное прошлое Рима было предано забвению, память о нем искусственно разрушалась. Многочисленные стройки, постоянно возникавшие в городе, удваивали усердие обжигальщиков извести, и они растаскивали все, что могли пожрать их ненасытные печи, а затем сбывали свою продукцию для строительства какой-нибудь церкви или дворца. Работы по сооружению собора Святого Петра нанесли немалый урон древним развалинам: термы Диоклетиана и театр Марцелла превратились в огромные карьеры, бессовестно используемые архитекторами по указанию пап. Первым с энтузиазмом набросился на них Браманте: его даже прозвали «создателем развалин». И лишь после назначения Рафаэля уполномоченным по охране памятников античности власти наконец сообразили, какие неоценимые потери влечет за собой подобное пренебрежение стариной. Назначение состоялось летом 1515 года. И я склонен утверждать, что к нему имели касательство некоторые из описываемых здесь событий. Как бы то ни было, сам Форум здорово пострадал от такого варварства. Когда мы с отцом ходили туда гулять, нам было тоскливо и стыдно. Колизей, когда-то величественный и заполненный кричащей толпой, выглядел теперь как жалкая развалина, заросшая сорняками. Стволы колонн, торчавшие и валявшиеся тут и там, напоминали отрубленные ноги исчезнувших великанов. Местами скапливались мусор и нечистоты, отвратительно воняли лужи с застоявшейся водой, а крики торговцев скотом отпугивали птиц. Однако сегодня застывший на морозе и укрытый снегом, спрятавшим святотатственные следы человеческой глупости, Форум вновь обрел кое-что из былого достоинства. Достоинства кладбищенского… — Здесь! Оказавшись у подошвы холма, мэтр выпустил мою руку и потрусил к цепочке хорошо различимых следов, ведущих от колонны, к которой была приставлена лестница, к кампо Торрекьяно. — Здесь был обжигальщик! Хорошо было видно, что следы свежие, отчетливо отпечатавшиеся на снегу после снегопада. — Почему вы так уверены? — спросил я. — Потому что в моем возрасте уже знаешь человеческую натуру. Даже если капитан Барбери и взял с него слово молчать, он не смог запретить очевидцу вернуться на место преступления. Проснувшись сегодня утром, наш обжигальщик захотел удостовериться, что все это не было кошмарным сном. И, как я и предчувствовал, следы приведут к нему так же, как если бы он сам вел нас за руку! Я должен был согласиться со справедливостью его рассуждений. Горя от нетерпения пообщаться с ремесленником, я собрался было идти по следам к кампо Торрекьяно, но Леонардо жестом остановил меня: — Не спеши, Гвидо! Нужно сперва осмотреть место преступления! Из внутреннего кармана меховой подкладки плаща он достал какую-то диковинную вещицу с голубенькими стеклышками и ловко водрузил ее на переносицу. Затем внимательно рассмотрел следы. — Обжигальщик этот — славный малый, похоже, высокий и сильный. Расстояние между шагами дает мне основание думать, что возраст его ближе к моему, чем к твоему… Поищем еще что-нибудь… Мы подошли к колонне, вокруг которой развертывалась эта трагедия. Но там не было других следов, кроме тех, что мы приписывали изготовителю извести. Остаток колонны, выбранной злоумышленником, был припорошен снегом, и в его высоте — около шести футов — не было ничего примечательного: нас окружали столбы и повыше. Мэтр приступил к осмотру колонны; поскреб пальцем смерзшийся снег. — Надо же… — пробормотал он. Я не осмелился задать вопрос, догадавшись, что сейчас лучше помолчать. Потом Леонардо, присев на корточки у основания колонны, осторожно стал разгребать снег ладонью тонкими слоями, будто снимая шелуху с луковицы. — Нет, крови не видно, — заключил он. — Не как в первый раз… Жертва, возможно, была удавлена или удушена. Или даже отравлена, кто знает… Об этом мы узнаем, когда увидим тело… Он прервался. — Помоги мне расчистить до основания. Я тоже присел, и мы принялись разгребать снег вокруг колонны. Вскоре показалась земля; в одном месте виднелись две круглые ямки. — Сюда-то он и вставил свою лестницу. Видимо, высоты для опоры ему не хватило, и он предпочел покрепче установить ее у основания. По твоим словам, длина лестницы была футов десять? — Так мне показалось. Но шел снег, и было темновато… — Понятно. Вопросов здесь больше, чем ответов… Мэтр с задумчивым видом смотрел на заиндевевшую колонну. — Если бы у меня сейчас была ветка или палка… Ладно! Тем хуже, придем еще раз. Ну что ж, Гвидо, навестим этого ниспосланного провидением свидетеля. Кто знает, может быть, он прольет свет на эту тайну. Мы направились к кампо Торрекьяно, находившемуся в северной части Форума. Следы шагов вели к башне Миличе, возвышавшейся над базарной площадью императора Траяна. Монумент этот когда-то был крепостью семейства Арчьони, но в результате землетрясения верх башни обрушился, частично уменьшив символ могущества семьи. Надо сказать, что в предшествующие века знатные римские семьи постоянно оспаривали друг у друга этот квартал. Сперва Арчьони отстаивали свою крепость Миличе, затем Конти, которые возвели ниже ее уровня самую высокую башню Рима; были еще и Франджипани, перестроившие Колизей в неприступную цитадель. Там же стояла и большая триумфальная арка Форума, на три четверти уже ушедшая в землю, которую в свое время венчала башня с зубцами. Пройдя почти рядом с аркой, мы по следам вышли к одной из хибарок, окружавших кампо Торрекьяно. Сердце мое забилось сильнее, когда Леонардо властно постучал в дверь. — Открывайте! — крикнул он. В ответ — ничего, кроме тяжелых шагов. — Есть здесь кто-нибудь? — повторил Леонардо. — Никого, кто бы вас ждал, — проворчал сердитый голос за дверью. Проигнорировав реплику, Леонардо решительно нажал на дверь. Внутри дома царила полутьма, окрашиваемая догорающими в камине головнями. Окна не было, либо оно было закрыто, забито, заткнуто. После белого снега различить можно было только большой стол посреди комнатушки да неясные темные формы, свисавшие с потолка. Справа от двери застыла высокая фигура человека с поднятыми руками, готовыми обрушиться на нас с какой-нибудь дубиной. — Прекрасно! Значит, так здесь встречают посланцев Святого Отца? — громко бросил мэтр. — Если у папы есть что сказать мне, пускай сам приносит свое послание, — насмешливо ответил человек, нимало не смутившись. — Да и вы так же походите на папских посланцев, как моя шлюха мать на святую! Меня удивил не столько его дерзкий тон, сколько правильность языка, несвойственная человеку, живущему в таких условиях. Однако если не считать этой детали, угрожающий нам хозяин хибарки вполне мог быть обжигальщиком извести, которого я мельком видел накануне. — В прозорливости вам не откажешь… Позвольте представиться… — Мэтр напыщенным жестом снял свои стекла. — Я Леонардо да Винчи, художник, архитектор, изобретатель, анатом при случае… В настоящее время живу в Ватикане. — Ведомо мне, кто такой Леонардо да Винчи. Не знаю, служит он папе или его брату. Но я с удовольствием оглушил бы художника, как обычную свинью. Я готов был вмешаться, находя неприемлемой наглость этого малого, однако мэтр остановил меня движением головы. — В таком случае, мессер обжигальщик, раз уж вы, как кажется, честно зарабатываете себе на жизнь, поговорим откровенно. Вчера вечером на Форуме вы присутствовали при довольно необычной сцене, и вам приказали молчать о ней. Причины такого приказания мне пока неизвестны, но я их узнаю, не сомневайтесь. Не исключено, что они очень веские… Последнюю фразу Леонардо произнес многозначительным тоном, и дубинка опустилась слегка. Теперь, когда руки не закрывали полностью лица мужчины, я смог рассмотреть нашего обжигальщика целиком: дородный великан в годах, с мясистым, одутловатым от выпивки лицом, на котором поблескивали живые, умные глаза. — Как бы то ни было, — продолжил Леонардо, — узнай главный смотритель улиц или капитан полиции, что в городе заговорили об убийстве на Форуме, они, без всякого сомнения, будут считать вас источником этих слухов… Обжигальщик положил дубинку на стол: — Тогда как они не осмелятся подозревать такого человека, как вы, разумеется. Думаю, я понял вашу мысль. Но что я не могу уразуметь, так это цену молчания, которую вы потребуете.