— Убит стрелой в отхожем месте в своем саду. Сперва отравлен? — Возможная причина: автор гравюр Босха?» Сделав это, я записал, чем еще проявил себя убийца: «20 декабря, надпись в колонне Марка Аврелия — «Eum qui peccat…», продолженная 26 декабря: «Deus castigat». — Наказание грешников? 22 декабря, записка у суперинтенданта — Текст печатный (найти печатника), упоминает о Джакопо Верде и улице Сола. — К чему эти сведения о жертве? 9 января, послание на Пасквино — Текст печатный (найти печатника), ссылка на грешников, на невиновного, на удода. Вероятный намек на Святой Лик. Ван Акен (= Иероним Босх). — Позволил найти гравюру Босха. Зачем?» Я и так и сяк переставлял эти элементы. Складывая их и вычитая, я пришел к четырем следующим предположениям: «Во-первых, уверен в одном: убийца взял за образец гравюру Босха. Следовательно, собирается совершить еще три убийства. Во-вторых, если исключить следы, связанные с гравюрой (отрубленные головы, маска удода, стрела в сердце и т.д.), других следов преступления остается мало: грех — античные места — яд — возраст трех из четырех жертв. В-третьих, убийца является и похитителем реликвии (см. послание на Пасквино). Если речь идет именно о Святом Лике (уточнить), последний никак не просматривается в гравюре. Тогда какое отношение это имеет к злодеяниям? Грех? Религия? В-четвертых, к чему преступнику заявлять о себе? Только из тщеславия? Или же он и в самом деле к кому-нибудь обращается (предостережение, угроза…)? К папе (см. предположение 3)?» Я уже закончил писать, когда в дверь постучался Балтазар. Я надел плащ, капор и мы вместе отправились в направлении Пантеона к супруге гравера. Горестная тишина царила в доме д'Алеманио. Близкие и друзья — среди них был и помощник гравера — стояли в коридоре, ожидая, когда их допустят в комнату покойника. Мы присоединились к ним. Слышались всхлипывания, вздохи, недоуменные перешептывания. Мартин возлежал на своей кровати в черной одежде, руки его, скрещенные на груди, сжимали четки, лицо было серо-восковым. Не видно было ни раны, ни следов насилия. Старик как старик, которого покинула жизнь. Мне позволили встретиться с вдовой. Как и накануне, она лежала в постели, вот только глаза были совсем печальными, а лицо — утомленным. Она, без сомнения, рассчитывала на мой приход, так как тотчас же удалила всех своих кузин, едва я вошел, и указала мне на скамеечку подле балдахина. Голос ее был слабым: — Вот вы и вернулись, молодой Синибальди. — Хотелось бы вам сказать, синьора д'Алеманио, как я зол на себя за то, что не смог помешать… — Не вините себя, мой мальчик. Никто не мог бы сделать больше, чем вы… Не уверена, что все это поразило меня. А впрочем, я скоро встречусь с Мартином. — Момент выбран неудачный, я знаю. Однако мне нужно задать вам несколько вопросов. — Я готова отвечать. У одних грех в крови, другие стремятся бороться с ним. Вы — из последних, как и ваш отец. — Спасибо. — Я вспоминаю одну его мысль, которую он высказал мне однажды. По поводу сына Розины… Вы знаете… Баригель утверждал, что нет большой разницы между злодеем и его преследователем. Второй, говорил он, с тем большим остервенением преследует зло, потому что, возможно, желает быть первым среди первых. Вы тоже так считаете, молодой Синибальди? Заговорив о моем отце, синьора поставила меня в тупик. — Я… я не был бы так категоричен. Мне кажется, что правосудие — само по себе благородная цель и совсем не требуется других побуждений, чтобы… — В таком случае не будете же вы отрицать, что поиск виновного вас возбуждает? — Нет, возможно, нет… но… — И что подобное возбуждение проистекает больше от процесса охоты, нежели от справедливого наказания дичи? — Трудно сказать. Я никогда об этом не… — И вы считаете, что это возбуждение во многом отличается от возбужденного состояния преступника? Нет, конечно же… Здесь — обычный запах крови против запаха крови. — Синьора, я плохо понимаю смысл ваших слов. Тем же слабым голосом она продолжила: — Хочу, чтобы вы поняли: все это касается мужчин, и только мужчин. Мало найдется женщин, которые убивают ради удовольствия, не так ли? Не руководят они битвами, не ведут расследования, как вы. Мужчины, везде мужчины. И из всех них я, видите ли, полюбила только одного. Плох он или хорош, но я была верна ему. — Я вовсе не хотел… — Да нет же, вы хотите… Вы идете по следам этого убийцы и его злодеяний. Вам нужно только это. — Разве он не убил вашего супруга? Разве вы не хотите, чтобы его поймали? — Конечно. И вы поймаете его, я в этом уверена. Но не ждите никакой информации от меня. — Значит, вам известно, каким образом мэтр д'Алеманио впутался в это дело? — Смерть доказала его причастность. Когда я вчера увидела вас, услышала вашу фамилию, у меня сразу возникло нехорошее предчувствие. Мартин не всегда вел себя подобающе. Даже по отношению ко мне… Полагаю, я предвидела, чем все это кончится. — Его смерть была связана с гравюрой… Он был откровенен с вами? — Мартин говорил только о домашних делах. Никогда не рассказывал ни о своей работе, ни о всем прочем. — Однако вы дали мне понять, что у вас были кое-какие подозрения… — Я также сказала, что умолчу о них. — Не нарушая этого молчания, вы можете хотя бы сказать мне, знаком ли он был со своим убийцей? — Разве они не обедали вместе? — Это я знаю, но помимо… — А помимо начинается мое молчание. — Синьора, помогите нам! — Вы мне очень нравитесь, молодой Синибальди. Но все умрет вместе со мной… Считайте, что меня уже нет. — Любое слово может быть решающим! А всякое умолчание может привести к ужасным последствиям! — К новым жертвам? Видно, так хочет Бог. Я не пойду против Его воли накануне встречи с Ним. Я порывисто взял ее за руку. — Синьора д'Алеманио, мне нужно знать, кого я ищу. Можете не называть его… дайте мне какую-либо его примету… Она сжала мою ладонь холодными пальцами. — Все это ни к чему, мой мальчик. Будь это раньше, я оказала бы вам услугу и мы стали бы друзьями. У меня, знаете ли, не было сына. Но сейчас у меня впереди лишь несколько часов, мир воцаряется в моей душе. А после — все! Она прикрыла глаза. — Теперь мне надо побыть одной. Я с сожалением отошел от умирающей, убежденный, что она больше не скажет ничего ни мне, ни другим. Уже у двери я вдруг вспомнил: — Не могли бы вы по крайней мере сказать мне, что стало с сыном Розины? Глаза женщины несколько оживились. — После того случая он покинул Рим. Розина как-то узнала, что он уехал в Испанию и нанялся матросом на какую-то каравеллу. Она кашлянула. — Где-то бороздит море… Все-таки мужчины, знаете ли… До полудня мы с Балтазаром опрашивали книготорговцев и печатников.