Выходит, отдел «экс» тоже немногое знает? — А это кто? — Лихачёв кивнул на меня. — Это Максим, — небрежно сказала Дарина. — Он пользуется полным доверием матери и призван мной для расследования инцидента. Я прям чувствовал, как полицейский буравит меня взглядом. — И как фамилия Максима? — спросил Лихачёв. — Воронцов. У вас ещё остались вопросы? Удивительно, она и впрямь помнила мою фамилию! С одной стороны, обидно, что назвала, а с другой… разве это помешало бы полиции узнать, кто я? — У Максима Воронцова был в руках пистолет, — сказал Лихачёв. — У него был в руках предмет, похожий на пистолет, — поправила Дарина. — Но я бы попросила вас выдать ему разрешение на ношение оружия. Полковник аж поперхнулся от такой наглости. Но Дарина добавила, как припечатала: — Это просьба Гнезда. Он пользуется доверием матери. Полковник постоял, размышляя. Потом кивнул. Махнул рукой — и прожектора угасли. — Могу ли я узнать, почему вы приехали? — спросила Дарина. — Анонимный звонок, — коротко ответил Лихачёв, спускаясь с лестницы. Полицейские стали уходить куда-то в стороны. Броневик — это действительно был приземистый полицейский броневик, такие нечасто увидишь на улицах, — мягко заурчал мотором и уехал следом. Прошла минута — и словно никого тут не было. Я посмотрел на лунное кольцо. Среди полосы пыли плыла Диана, второй по величине осколок Луны. Становилось светлее. — Идём, — Дарина пошла обратно. Я за ней. В фойе подобрал пистолет, спрятал в кобуру. Интересно, мне и впрямь выдадут разрешение на оружие? — Спасибо, ты меня выручила, — сказал я. — Думал уже, что сейчас мордой в грязь уронят… Я осёкся. Дарина рыдала. Тихо, беззвучно, застыв, как столб. Люди, когда плачут, стараются к чему-то прислониться. Наверное, потому что плачущий — он беззащитен, он нуждается в опоре. А она стояла, будто столб, и тихо ревела. — Дарина… — сказал я неловко. — Зи… — прошептала Дарина. — Зи, прости меня… Я же её оболгала, Максим! Я её назвала исторгнутой! Словно она убила хранителя… её будут препарировать… как… как животное… как… как диковинку… — Вы были подругами? — спросил я и осторожно тронул Дарину за руку. Кожа жницы и впрямь оказалась слишком гладкой и скользкой, будто покрытая тефлоном. Но тёплой. Живой. Интересно, она меня не порвёт на кусочки за прикосновение? Она не порвала. Прижалась лицом к плечу и зарыдала громче. Сквозь слёзы сказала: — Мы все подруги… были… Я неловко погладил её по спине. Глупо получается. Вроде девушку успокаиваешь, а на самом деле — Изменённую. А ещё её груди упирались в меня, и казалось, что у нас обнимашки, а дальше всё будет по обычной программе… От этой мысли мне стало стыдно и противно. Она же не человек! Вокруг полно мертвецов! — Всё будет хорошо, — сказал я. — Ты жива, и Наська жива… Дарина вздрогнула под моей рукой. Мрачно сказала: — Это пока… И тебя я подставила. Ляпнула с перепугу. Лучше бы… мордой в грязь. — Почему? — не понял я. — Я же сказала полковнику, ты не услышал? Ты призван. — И… что? Дарина отстранилась и удивлённо посмотрела на меня. Глаза её мерцали глубоким сиреневым светом. — Это не шутки, Максим. Это так просто не отозвать. Ты теперь почти в Гнезде. Пока не выполнишь миссию. Извини, пожалуйста. Я перепугалась… Я стоял, хлопая глазами и пытаясь осмыслить, во что же ввязался. Во втором часу ночи на улице стало совсем безлюдно. Лишь от «Пушкина» доносились весёлые голоса и с хлопаньем взлетали в воздух фейерверки. С рёвом промчались два мотоцикла, на втором, за пилотом, сидела хохочущая девушка в длинном вечернем платье. Выглядело это безумно, но весело. Золотая молодёжь отдыхала. Я подумал, что, если бы не Перемена, и отец остался бы в своём министерстве, то и я бы здесь чилил, а не бродил вечерами по Москве в поисках кристаллов. Но что жалеть о несбывшемся? Я хороший сёрчер, а теперь ещё, даже подумать смешно, призван Гнездом! Дарина велела мне прийти днём, часа в три. Я подозревал, что всю ночь она будет собирать по Гнезду тела погибших подруг и друзей. Тяжёлая работа, даже физически, но напрашиваться в помощники я не стал. Да и она не просила. Наверное, в Гнезде было много того, что мне видеть не полагалось. Полицейский пост стоял на углу с Тверским. Два человека в броне, с короткими автоматами на груди. Меня проводили внимательными взглядами, но останавливать не стали. Значит, полковник, хоть и убрал свою маленькую армию от Гнезда, но наблюдение оставил. — Доброй ночи, — сказал я, проходя мимо полицейских. Мне, конечно, не ответили. Люди на службе. Шёл я не торопясь, если захотят догнать — всё равно догонят. Вся моя защита была в словах Дарины: что я призван и что мне доверяет мать. И только у здания ТАСС навстречу мне вышел мужчина со шрамом на щеке. Без брони, в обычном костюме, полковник Лихачёв выглядел совсем не впечатляюще. Не такой уж и высокий, грузный, хотя и чувствовалось: грузность от мышц, а не от жира. — Добрый вечер, Максим, — сказал он. — Можем мы поговорить? Спорить смысла не было. А то ещё предложит разговор в другом месте. — Только недолго, — попросил я. — Спать хочу. Лихачёв взял меня под руку, у него это вышло как-то естественно, словно он был добрым дядюшкой, взявшимся наставлять житейским мудростям непутёвого племянника. Повёл через дорогу. Там, посреди бульвара, у памятника Тимирязеву, стояли скамейки. — Все спать хотят, — вздохнул он. — Я тоже уже лёг, когда выдернули… Мы недолго посидим, поговорим. — Угу, — смирился я. — Ты хороший парень, из хорошей семьи, — продолжал Лихачёв. — Папа твой уважаемый человек… ну, воровал, конечно, тогда время такое было, но без наглости, иначе бы просто коллеги не поняли. Знаешь, он ведь до сих пор в министерском резерве числится! Замминистра, конечно, уже не станет, возраст. А вот отдел могут и дать. — Это вы сильно зашли, — похвалил я, садясь на скамейку. — С козырей! — Кто же на первом ходу сильные карты кладёт? — удивился Лихачёв. Сел рядом, потёр переносицу. — Ты мне расскажешь, что на самом деле случилось в Гнезде? — Жни… то есть хранитель всё сказала. — Ясно, ясно… Давно ты с ней контакт поддерживаешь? — Она сестрёнка моего друга, — уклонился я от ответа, сказав то, что он и так наверняка уже знал. — Очень человечная, правда? — Ну… они же все изначально люди, — опять туманно высказался я. Лихачёв вздохнул. — Давай откровенно, Максим? Я люблю по-хорошему. Ты нормальный парень, даже удивительно. Закон почти не нарушаешь… ну, налоги чуть-чуть… ствол хранишь… это мелочь. Но мне нравится, что ты помогаешь родителям, волонтёром работаешь, дрянью всякой не балуешься. Неужели хочешь до старости лет по улицам в зеркалках ходить? Учиться не думал? — Кому сейчас нужны дипломаты? — Во-первых, всё равно нужны, — сказал Лихачёв наставительно. — Во-вторых, ну собирался ты, будучи дитём малым, поступать в МГИМО, ну и что? Есть другие профессии. — Например, полицейский, — глядя на плывущую в лунном кольце Диану, сказал я. — И это тоже, — кивнул Лихачёв. — Ты меня не подначивай, я тебя не агитирую к нам идти. Но если подумаешь поступить… да хоть бы и на свои международные отношения… поможем. Да! — он так оживился, будто эта мысль только что пришла ему в голову. — А как насчёт особого факультета? — Межзвёздной дипломатии? — усмехнулся я. — Официально он называется «общечеловеческой», — поправил Лихачёв. — Как думаешь? — Туда хрен поступишь. Даже ваших возможностей не хватит, у действующих министров тоже дети есть.