(..продолжаю двигаться с закрытыми глазами, слишком груба дергая ногами, почти не сгибая их в коленях, точно кукла..) этого транса – ты вновь их лишался. Чтобы оставить воспоминания на яву – их и постичь надо на яву. – Поэтому надо было прекратить прием таблеток, которые блокировали эту возможность. – Именно. Мои плечи опускаются все ниже по мере того, как я осознаю все произошедшее: – Выходит, то, что я видел.. тоже не галлюцинация. Я и правда убил двух своих друзей. – Ты это сделал, не потому что ты плохой человек, Гедэй – мягко заявляет Бардо – это требовалось, потому что ты понимал, что тебе еще нужно время здесь. Ты это сделал, чтобы постичь себя. Это была необходимая, вынужденная мера. Ты не убивал друзей – ты лишь устранял препятствия стоящие между тобой и раскрытием себя. – Убил – глухо отрезаю я – как не назови. Я убил своего лучшего друга. Бардо тяжело вздыхает, словно я из всего множества умудрился сконцентрироваться на самой незначительной детали: – Уж о чем не стоит тебе переживать, мальчик мой, так это о земных. Вскидываю брови, отмахнувшись от его ладони: – Что это значит? – Пойми, Гедэй – мы с земными находимся на разных полюсах пускай одной и той же планеты. Нам не стоит беспокоиться о них хотя бы по той причине – что они никогда не станут беспокоиться о нас. Они никогда не примут и не поймут нас. Они всегда будут желать нам погибели, даже если мы будем нести им одно благо. Люди – жалкие трусливые создания. Собственный страх всегда будет их путеводной звездой. Все их действия и суждения будет отталкиваться лишь от этого. Тебе ли не знать этого. Тебе, чей отец даже решил, что сиротой тебе будет лучше, чем с теми людьми, что смогут помочь тебе освоить свою силу и стать колдуном, достойным своей матери.. – Не все такие! – перебиваю его, встав с кровати и теперь глядя на старика сверху вниз – ты сам сказал, Кэрол взяла меня. Взяла и воспитала как сына. Если бы не.. – Воспитала как сына? – снисходительно перебивает Бардо и встает следом за мной – это как, позволь узнать? Силой выбивала любой интерес к Ведьминому Селу, зная, что ты напрямую с ним связан? Что ты один из нас? Водила к психиатру и нарочно заглушала препаратами твой дар, вместо того, чтобы помочь тебе его развить? – он щурится – разве так себя ведут люди, которые «принимают» тебя, Гедэй? – Джейк? – женский голос проскальзывает сюда будто из-под толщи воды. Звуча словно не снаружи, а где-то глубоко в моей голове. – Она не приняла тебя – спокойно продолжает Бардо – а напротив, делала все, чтобы ты никогда не узнал, кто ты и не стал тем, кем являешься по праву рождения. Она такая же. Все они такие же без исключений. Одинаковые. Включая твоя отца, лишившего тебя близких людей, детства и семьи, которых ты достоин – лишь оттого, что мы были тем, кем являемся. Теперь он кладет обе свои ладони на мои плечи: – Твоя мать – Мари – однажды ошиблась, доверившись человеку. Не ошибись и ты. – Джейк! – теперь уже гораздо четче и будто бы ближе. Словно совсем рядом. Инстинктивно оборачиваюсь на зов и обнаруживаю, что стою в паре ярдов от нашей палатки. Мэри Джо осталась возле нее – именно ее голос я и слышал. Она озадаченно и напряженно наблюдает за мной, острие шампура направлено вниз. Взгляд испуганный. Озадаченно оборачиваюсь обратно. Бардо больше нет. Как и кровати. Как и ковра. Красивой комнаты, часов, солнечного света. Ничего. Уже вечер. Солнце село. И я каким-то образом выбрался из палатки. Вновь оборачиваюсь к Мэри Джо. Что я успел сказать, пока не очнулся? А главное – сколько из этого она успела услышать? Глава 31 Делаю шаг к ней и вижу, как импульсивно дергается шампур в ее руке – но она тут же опускает его, очевидно, рассчитывая, что я не заметил этого момента. Вновь смотрю на нее, осторожно выставив руки перед собой ладонями вверх. Нет, я неправильно различил ее взгляд. Он не просто испуганный. Он затравленный. Она просто в ужасе. Очевидно, Мэри Джо услышала достаточно если не из того, что говорил мне Бардо (вряд ли она могла его видеть и слышать) то точно из того, что отвечал ему я. Если слушала она давно и внимательно – ей не составило труда сложить (..выходит, то, что я видел.. тоже не галлюцинация. я и правда убил двух своих друзей..) полной картины произошедшего в эти дни. – Я постараюсь тебе все объяснить – заявляю я, глядя ей в глаза и сделав еще один шаг вперед – это все довольно сложно.. понять. Даже мне. Но я правда хочу тебе все объяснить. – Конечно – бормочет она, согласившись как-то неестественно быстро – разумеется. – Все не то, чем кажется – делаю еще один шаг вперед – да, я.. мне очень жаль. Но я не тот, кем сейчас тебе представляюсь. Я не монстр, Мэри. – Я и не подумала – вновь с лихорадочной скоростью выпаливает она, замерев, точно статуя. – Я правда не чудовище. Я потомок, но не Салемский – еще один шаг и теперь расстояние между нами не больше вытянутой руки – они лишь воспитывали меня какое-то время. Моя мать жила с ними и нарушила Соглашение. Это долго объяснять, но я постараюсь. Я сын Марии Лаво. Понимаешь меня? – Конечно – вновь безропотное согласие. Она будто даже не моргает, глядя на меня во все свои распахнутые зеленые глаза. – Мэри. – Я ничего такого не думаю – повторяет она – правда, Джейк. Просто объясни мне, что здесь происходит. Я просто ничего не понимаю. И мне страшно. Наконец, ее рука с шампуром безвольно обмякает, а на глазах появляются слезы. Я с облегчением выдыхаю, сократив оставшееся расстояние между нами и прижимаю подругу к себе: – Конечно. Конечно, Мэри, я все тебе объясню. Я сам многое узнал только сегодня, но я постараюсь рассказать все, что знаю сам. Я.. И тут, словно в механизме защиты от столкновений одной их навороченных тачек, мне начинает почему-то сильно жечь спину. Я не чувствую, чтобы что-то ее касалось, или может укусило, как пчела.. Но точка, чуть пониже шеи.. С каждой секундой ее начинает прожигать все сильнее, будто кто-то капает сверху воском. И тут я понимаю. Мэри Джо совершенно не шевелится. И слезы, которые, казалось, хлынули у нее их глаз – почему-то все еще не намочили мне футболку. Она ничего больше не говорит. И не дрожит, точно напуганная девчонка, которой предстала предо мой. И что самое главное – та рука с шампуром, что безвольно обмякла и касалась моего бедра – я ее теперь не ощущаю через штаны. Зато жжение позади становится невыносимым. Руководствуясь не столько рассудком, сколько инстинктом, я резко отскакиваю от чего-то, что жалит меня, в сторону. А в следующую секунду шампур, занесенный подругой за моей спиной и направленный острием аккурат в то место, что начало мне жечь – лишившись промежуточной цели в виде меня – со всей силы вонзается в грудь ей самой. Мэри Джо растерянно открывает рот, точно рыба. А в следующую минуту из него начинает течь кровь. Большое красное пятно на ее груди начинает быстро разрастаться во все стороны от шампура, торчащего из нее. Она не падает на колени, как то часто бывает в фильмах – а плашмя грохается сразу всем телом на землю. Начинает задыхаться ни то кровью, что течет изо рта, ни то той, что начинает заполнять ее пробитое легкое. Она смотрит на меня, не отводя глаз. Но почему-то при виде этой картины я не испытываю ни малейшего чувства жалости. Ведь эта участь ею же предназначалась (..нам не стоит беспокоиться о них хотя бы по той причине – что они никогда не станут беспокоиться о нас. земные никогда не примут и не поймут нас. они всегда будут желать нам погибели..) для меня. Делаю пару шагов к ней и чуть склоняюсь, уперев ладони в колени. Я не ощущаю как жалости, так и гнева. Совершенная пустота. Осознание тщетности всего того, что виделось мне чрезвычайно важным всю мою жизнь. Это как трепетно хранить алмаз много лет, а потом выяснить, что это лишь красиво мерцающий осколок от использованной пивной бутылки. – Сказать, что я удивлен? Или разочарован? – спрашиваю у нее совершенно бесстрастно, покуда Мэри Джо начинает трепыхаться в предсмертной агонии все слабее – да нет. Ведь Они предупреждали меня, что земные не понимают нас. Не принимают нас такими, как мы есть. Все. Без исключений. Наконец, Мэри Джо замирает. Ее глаза стекленеют, а грудь больше не дергается в судорожных порывах вдохнуть еще порцию воздуха. Выпрямляюсь в полный рост и сообщаю ни то ей, ни то незримым душам Салемских потомков, что могут меня слышать на своей земле: – В отличии от матери – я не ошибусь.