Мои таблетки, которые я должен принимать ежедневно без исключений, пропали. Или кто-то помог им пропасть. Глава 19 Из дневника Роуз Де Кюро 28 октября 1998 года. Только теперь у меня появилась возможность написать хотя бы пару строк. До того я даже не могла найти свой дневник – куча вещей в одной горе хлама. Впервые такое было после переезда. Да, переезжаем мы часто – но что бы так. Еще никогда. И дело не в том, что идея о переезде была принята Бардо быстро, без заложенных на сборы дней, из-за нашей с Диланом связи. Дело в том, что он, кажется, в конец обезумел. И Клара с ним заодно. И, наверное, все старейшины семьи, если позволяют им такое. А быть может, это именно я одна сошла с ума? Я не имею ни малейшего понятия, где сейчас нахожусь. Я старательно пыталась запомнить дорогу, едва мы выехали из Хейдленда, но сделать это стало сложно, едва пейзаж за окном сменился однотонными деревьями. Все повороты были похожи друг на друга, все деревья будто бы сливались в единый зеленый фон. Мы ехали достаточно долго. Пока не приехали сюда. Куда это – сюда? Может быть, когда-то это был поселок или маленькая деревушка из тех времен, покуда повозки и кареты считались предметом роскоши и имелись лишь у богачей12? В любом случае теперь это лишь куча заброшенных старых домов. Я словно попала в чей-то вонючий сарай. Бардо заявил, что мы будем реставрировать этот поселок и в итоге сможем построить едва ли не свое поселение, где никто не сможет нас угнетать. На этом моменте он так пристально посмотрел на меня, что я сразу все поняла. Этот поселок – не для блага и умиротворения нашей семьи. Это место – тюрьма для тех, кто не оправдал ожиданий семьи и предал ее доверие. Для меня. Наверное, он понимал, что я не отступлюсь от своего и буду пытаться связываться с Диланом, но в этом месте это просто невозможно.. Здесь нет никаких средств связи, сопряженных с внешним миром. Ни почты, ни сети, ни даже сторонних людей, способных передать послание нужному человеку за определенную плату. Будто необитаемый остров кошмаров, где есть только я и Салемские потомки. И не единой души вокруг. Первые три дня я только этим и занималась – обследовала местность. Но повсюду, за территорией этой деревни, лишь лес. Лес-лес-лес, и единственная дорога – уходит далеко туда, откуда мы приехали. Памятуя, сколько мы ехали и что на протяжении пути я не видела ни одного городка, селения или даже домика (или даже ответвления от основной дороги) – понимаю, что дорога не послужит моей уловкой. Полностью изолированное место. Бункер. Тюрьма. Камера. Карцер. Мой личный карцер. 30 октября 1998 года. Я все еще живу в доме, который Бардо выбрал для себя. Этот дом оказался наименее разрушенным, потому в нем оказалось безопасно расположиться. Восстановление прочих домов уже началось. Наши парни постоянно привозят стройматериалы и нужные инструменты откуда-то (уезжая по той же дороги), и, засекая время день ото дня, я стала подозревать, что ездят они именно в Хейдленд. Если бы они нашли что-то ближе – на поездку и времени затрачивалось бы меньше. А так, каждый их выезд равняется практически тому времени, что были в дороги мы, покуда ехали сюда из Хейдленда. Когда я это поняла, то попыталась быстро сообразить, как же передать письмо Дилану. Ведь если они в Хейдленде, значит им просто надо его найти. Однако, конечно, через парней я этого сделать не смогла. Вчера за инструментами вместе с мужем поехала Нара – мы с ней хорошо общаемся, она лишь на пару лет старше меня. Я попросила ее передать письмо, она кивнула и с улыбкой согласилась, сказав, что, разумеется, все понимает. А уже через десять минут Бардо, потрясая перед моим шокированным лицом этим письмом, закрыл меня в комнате. У меня не осталось никого, кому можно здесь доверять. И я не знаю, как связаться с Диланом. Это ввергает меня с апатию с каждый днем. Я просыпаюсь со слезами на глазах, днем впадаю в безудержную ярость, ведущую к каким-то импульсивным идеям. Но как только те вновь проваливаются – я опять оказываюсь в своей комнате, точно повинный ребенок, наедине со своими эмоциями. Какого это – оказаться в клетке с открытой дверцей, но откуда при всем желании не можешь выпорхнуть? Это то же самое, что наблюдать за смертью близкого человека, не в силах ему помочь. Невыносимо. 2 ноября 1998 года. Не имея возможности связаться с Диланом, я жду того, что он сам в одно утро каким-то образом окажется в селе. Ведь именно так происходит в фильмах, когда речь идет о судьбоносной огромной любви, не так ли? Красотка, Титаник, Унесенные ветром.. ведь там обязательно, когда один из влюбленных оказывается бессилен над обстоятельствами, на выручку ему приходит второй. А после они меняются, и в итоге находят выход из любых козней судьбы. Находят друг друга по зову сердца, или же по каким-то логичным подсказкам, движимые страстью и упорством.. Но Дилан пока так и не появляется. Я пытаюсь придумать сама себе, как бы он мог меня отыскать. Пока на ум приходит лишь одно – увидеть наших в городе, когда те закупаются, и увязаться за ними. Но проблема в том, что для поездок в город Бардо обязал их нарочно использовать другую машину. Вряд ли Дилан ее когда-либо видел. И едва ли видел этих парней, чтобы опознать в них членов Салемских потомков. Но, может, в один день Нара сжалится и, каким-то образом запомнив адрес на письме, что предательски сдала Бардо – пойдет туда пешком и на словах все объяснит Дилану? В моих мыслях все это делается по щелчку пальцев, но в реальности дома отстраиваются, наши парни приезжают и уезжают, но Дилан так и не появляется. Никто не появляется на пороге этой заброшенной чумной деревни. Не уверена, что кто-нибудь еще вообще помнит о ее существовании. Судя по всему, последние поселенцы покинули эти края еще очень давно, счев их слишком отдаленными от ближайших населенных пунктов. Даже люди в те времена эти поняли. Но не Бардо. Конечно, ему это наоборот на руку. Изоляция. Культ Семьи. Чокнутые фанатики. Мне следовало понять это еще тогда, когда я впервые пришла к ним за помощью, а они поставили меня перед таким условием.. Но тогда, будучи совсем молодой девушкой, оставшись совершенно одной во всем мире, что ополчился против нее, я увидела в них лишь своих долгожданных спасителей, не замечая очевидных пороков в их психике и учении. А теперь заметить их стало слишком поздно.