Нет, может быть когда-то я и мог ей рассказать все на свете, уверенный, что она меня поймет, чтобы я не сказал. Но это время давно в прошлом. Сейчас она, как и все, поставит любое мое слово подобного характера прежде всего под сомнение, как психически больного, а уж потом рассмотрит на веру, как близкого друга. Дерьмовая очередность, Мэри. А ведь не так давно были дни, когда я был готов рассказать тебе все на свете, ни на секунду не раздумывая о том, что ты подумаешь. Потому что знал наверняка, что ты никогда не подумаешь ничего такого, о чем мне пришлось бы жалеть. Ты была мне самым близким человеком – даже ближе Кенни – и знала обо мне буквально все. Ты прочитывала мои мысли прежде, чем они появлялись в моей голове. Порой мне чертовски не хватает этой близости. Но однажды каждому приходится принять тот факт, что любой человек в этом мире может дать нам лишь ограниченное количество своих ресурсов – и когда оно подходит к концу, следует отпускать друг друга. Иначе дальнейшее взаимодействие будет похоже на выдавливание сока из и без того выжатого лимона: толку никакого, зато выматывает жутко. В романтических отношениях с Мэри Джо мы давно уже отдали друг другу все, что могли – не оставив ничего за спиной. Когда пламя начинает угасать, я не спешу подбрасывать бумагу, а напротив заливаю водой, затоптав остатки ботинком. После чего с улыбкой киваю подруге: – Думаю, теперь и нам пора по койкам. – Как скажете, мсье – она дурачливо прикладывает руку к виску, коряво отдавая честь. Мы забираемся в палатку, в которой спит Роб, и Мэри Джо упорно пробирается в центр. На мое непонимающее лицо, поясняет шепотом: – Сегодня моя очередь, забыл? – А, точно. Я укладываюсь у правой стороны, про себя радуясь, что сегодня коленка Роба точно не заедет мне в промежность, и что его слюни не вытекут втихомолку мне на руку, пока мы оба будем спать. * * * Когда просыпаюсь, поначалу не могу понять, что выдернуло меня из мира грез. В туалет я не хочу (по крайней мере настолько, чтобы проснуться), есть тоже в пределах терпимого.. Но лишь слегка приоткрыв глаза (скорее сощурив их) замечаю, что сквозь тонкую холщовую ткань палатки проникает яркий свет. Значит, как минимум, над Ведьминым Селом уже вновь взошло солнце. Потягиваюсь, не боясь растолкать Роба и Мэри Джо. Пора вставать, сегодня день должен быть более насыщенным. А вот если все еще не проснулся Кенни – ему придется несладко. Я намерен пробудить его самым известным образом – порцией холодной воды на голову. Да простит меня Лиззи, если часть нечаянно достанется и ей. Надо с умом подходить к выбору партнера. Эта мысли меня настолько веселят, что я не могу сдержать смешок и, наверное, выгляжу странно, полусонный смеясь в палатке. Наконец, поправив волосы (которые уже начинают становиться неприятно сальными), поднимаюсь на колени (в полный рост тут не встать при всем желании). Не без труда развернувшись, ползу к выходу, когда замечаю что-то странное у самого лаза. Молния застегнута, как и когда мы ложились, но я точно уверен что мы с Мэри Джо не оставляли ничего у входа. Я осторожно подцепляю лист бумаги. На удивление – он лишь немного скомкан. Как бы он здесь не оказался – целью явно не было помять его со всех сторон. Осторожно переворачиваю его, другой рукой в это время расстегивая лаз. Теперь солнце уже светит на меня во всю свою силу, и когда я нахожу надпись, сделанную на листе – уже достаточно света, чтобы я мог ее прочитать. Всего одно предложение, написанное сбивчивым, корявым подчерком. Будто тот, кто его писал, облокачивал листок на колено и чертовски спешил. Решаю, что неправильно прочел, потому хмурюсь и пробегаю глазами по словам еще раз: «НАЙДЕННЫЙ РЕБЕНОК – ЭТО Я». Глава 14 – Очень смешно – фыркаю, оборачиваясь к двум сонным телам. Сначала трясу Роба, после чего, несколько аккуратнее Мэри Джо: – Подъем, шутники – усмехаюсь – давайте, встаем. Кто из вас это нацарапал? Они начинают едва ли не синхронно мычать, пробуждаясь и щурясь от света, а я между тем распаляюсь вовсю, поглядывая на лист в руке: – Знаете, можно было придумать что и поостроумнее. Здесь, блин, целое село пропало. Я бы написал «вы все здесь умрете». Спорим, навело бы больше кипиша? Они все еще только ворочаются, наконец, начав, немного вливаться в реальность. Терпеливо жду, пока они придут в сознание достаточно, чтобы я мог повторить свою реплику и получить на нее ответ. Когда это происходит, оба они недоумевающе хлопают глазами. У Роба, который еще не успел нацепить очки, это выходит даже еще более комичнее. Без внушительной оправы он выглядит кротом – глаза будто раза в три стали меньше. – Ты о чем, Джейк? – уточняет Мэри Джо. – Вам можно дать Оскар – веселюсь я и протягиваю ей лист – скажи честно, ты ведь ради этого легла по центру? Отсюда проще выбраться, чем лежа с краю. Она разглядывает надпись, после чего возвращает мне лист: – Это не мой почерк, Джейк. Посмотри сам. Я вглядываюсь в слова. Тут вообще сложно понять, чей почерк – все коряво, буквы заваливаются в разные стороны, кое-где от нажима даже бумага продырявилась.. – Что случилось? – наконец, Роб умощает себе на переносицу очки, будто бы без них не мог не только видеть, но и адекватно воспринимать информацию. – Твоих рук дело, дружище? – поворачиваю лист оборотной стороной к нему и держу, точно воспитатель, демонстрирующий картинку детям в садике. Тот чуть щурится, вчитываясь, после чего вскидывает брови: – Плоские же у кого-то шутки. Очевидно, Роб подозревает Кенни – это понятно по тону. К остальным в нашей команде он относится более или менее терпимо. Вернее, на остальных ему глубоко насрать, а вот Кенни он невзлюбил. Поворачиваю лист опять к себе, пока Роб пробирается к выходу и вылазит из палатки: – Да Кенни был слишком бухой, чтобы вообще что-то написать, не говоря уже о том, чтобы до этого додуматься. Убедившись, что Роб отошел от палатки достаточно, Мэри Джо резонно замечает: – Я бы на твоем месте задумалась о другом. – М? – поднимаю на нее глаза. – У нас нет бумаги, Джейк. Именно поэтому мы вчера не смогли оставить записку Вилме и пришлось ее ждать. Из бумаги – у нас только старые газеты для костра. У нас нет ни листов, ни ручки. И вновь взгляд на записку в моей руке, подводящую черту под этим. Перед глазами невольно всплывает образ (..теперь я вижу, что вилма больше не лежит, а сидит, уперев ноги в спинку переднего сидения и что-то пишет в блокноте..) блокнота, умощенного на коленях. С точь-в-точь такими же листами, один из которых теперь держу я. – Вилма – беззаботно усмехаюсь – ну конечно, «родственница Салемских потомков». Стоило догадаться сразу. Смеюсь, выбираясь из палатки. Мэри Джо вылезает следом за мной, но веселья не разделяет: – Поговори с ней – сухо требует она. – Да брось, что в этом такого? Безобидная шутка. – Тогда почему она подбросила лист именно нам? – В нашей палатке больше людей – жму плечами – к тому же Лиззи она уже пугала, а мы, так сказать, «не шуганные». Мэри Джо все еще косится на записку в моей руке: – Она ненормальная – заключает в итоге подруга – и шутки у нее такие же. Поговори с ней, Джейк – повторяет – пусть прекратит впутывать нас в свое дерьмо. Это сейчас она пишет записки. А что будет завтра? Возомня себя ведьмой, она забросит нам в палатку труп жертвенного голубя? Не в силах больше сдерживаться, я смеюсь в кулак, за что получаю от Мэри Джо в плечо. Но она при этом не хохочет и не называет меня говнюком. – Ну ты реально перегибаешь – сквозь смех объясняю я, когда она удаляется в кусты – это просто шутка! Да брось, это же весело. – Что весело? – из второй палатки появляется заспанное лицо Кенни. Следом за ним выбирается Лиззи, убирая с глаз высветленные волосы. Невольно замечаю, что корни у нее уже начали отрастать. На блонде это всегда заметно сильнее всего. – Смотри – протягиваю другу лист, дожидаясь, пока он, держась за голову и болезненно жмурясь на солнце, подойдет ко мне – Вилма научилась шутить. Кенни берет лист и прилагает титанические усилия, чтобы прочесть написанное. После чего вскидывает брови и фыркает: – Да уж. Я бы придумал что получше. – Ага – усмехаюсь – тоже так подумал. Например «вы все здесь умрете». – Или наоборот «вы уже мертвы» – подбрасывает он идею, начиная оживать и веселиться, несмотря на похмелье – или «вы здесь не одни», вот это бы вообще было страходушное дерьмо!