Он берет меня за плечи и смотрит в глаза: – Черт, Кенз, мы знакомы с тобой почти всю жизнь. Ты мне как брат. Я клянусь тебе – я видел это. Это были не глюки. Ну это же.. – он беспомощно разводит руками, после чего тут же яростно бьет ногой по дивану – это же чертова проклятая деревня, где исчезла целая коммуна колдунов! Конечно, они все обставили так, чтобы я не мог дать вам доказательств и вы легко списали меня за психа, тем более опыт-то уже есть! Это все подстроено, неужели не понимаешь? Осторожно уточняю: – Кем подстроено, Джейк? Он истерично усмехается, после чего мотает головой, как бы говоря «все без толку», «не имеет значения»: – Тем, кто захотел, чтобы я сейчас предстал перед тобой психом. Я не знаю. Но здесь точно – он вновь яростно сжимает челюсть – творится какая-та херня. И какая-та херня точно произошла семнадцать лет назад. Они не просто так пропали – теперь я в этом уверен. – Ладно, бро – вздыхаю – погнали к нашим, пока они нас не потеряли. Какое-то время он молчит, после чего уже спокойно, обреченно просит: – Эй, Кенз, не говори ничего нашим, окей? – Конечно, Джейк. Лады. Я могила. – Хорошо. И мы молча вытаскиваемся обратно на улицу. Да, в чем-то он прав – у него действительно давно не было приступов. Но это не значит, что я не помню о том, когда его болезнь заперла его в психушке на целых полгода, а ведь ему тогда было не больше шести лет. Быть может, я бы никогда об этом и не узнал. После того случая рецидивов у него не было, по крайней мере, в дурке он больше не лежал. И кто бы стал рассказывать мне, шестилетнему сосунку, играющему с ним в танчики в садике, такие серьезные вещи? Но каким-то образом так сложилось. Дело в том, что мы с Джейком сразу подружились. Он ни с кем не мог найти сладу – он не дрался, нет. Просто был молчаливым, нелюдимым мальчишкой, и его часто за это дразнили «девчонкой». В итоге так сложилось, что он стал играть сам и его это вполне устраивало. Я тоже был одиночкой. Но не потому что не умел находить контакта с ровесниками – просто мне не нравилось, что за каждую роль (в войнушке, в пиратах или еще любых других детских играх) мне нужно было спорить, когда и так всем должно было быть понятно, что главная роль отдается мне по самому факту того, что я с ними играю. Я в этом плане был скорее полной противоположностью Джейку – эдаким агрессивным драчливым мальчишкой, который мог долбануть кубиком по голове только за то, что мне не дали роль Капитана Пиратов. А после еще и еще за то, что он еще и разревелся из-за справедливо полученного от меня наказания. В общем, проблемный я был. А с Джейком мы каким-то образом умудрились найти слад. Моя гиперэнергичность и его молчаливость гармонично вписались друг в друга. Он никогда не перечил, когда я забирал главные роли – а я никогда не называл его девчонкой и колотил всякого, кто мог позволить себе так его назвать. Думаю, будь мы девчонкой и мальчишкой, то потом бы, как в слащавой драме, это перешло бы в любовь «раз и навсегда». Но по мне, получилось даже лучше. Любовь везде и всюду – но такую настоящую и крепкую дружбу как у нас с Джейком поискать надо. Мы стебем друг друга, но я за него любого порвать готов. Уверен, он за меня тоже (ну, в пределах своих физических возможностей, конечно). В общем, суть в том, что наша дружба стала настоящим благословением для наших родителей. Я перестал драться (только если его не обзывали), а Джейк наконец нашел компанию и стал общаться с ровесниками (со мной). В общем, наши родители были крайне заинтересованы в нашей дружбе. Они считали, что мы благотворно влияем друг на друга. Потому, когда в один прекрасный день Джейк не пришел в садик – я очень расстроился. Даже поколотил одного мальчишку без видимой даже для меня на то причины. Потом Джейк не пришел на следующий и другой день. Я начал вытворять гадости дома – в общем, всячески проявлял свое бунтарство на сей счет. Закончилось все моей полноправной истерикой и родителям в тот день пришлось забрать меня из садика раньше. Я рассказал им, что злюсь из-за того, что Джейк больше не хочет со мной общаться. Он перестал ходить в садик, мы перестали играть и поэтому вот так вот. Думаю, тут сыграла роль и наша странная дружба, и мое поведение, и то, что из-за наших прежних ситуаций так вышло, что наши родители стали тесно общаться (единственные друзья у их детей – родители волей-неволей познакомятся). Короче, мои предки узнали, что там с Джейком – и рассказали мне. Конечно никто мне не сказал прямо – твой дружок рехнулся и его башня отъехала к такой-то матери. Нет. Выглядело это примерно так: – Кенни, Джейку слегка не здоровиться. Помнишь, когда у тебя болело горло, я давала тебе сироп и ты лежал дома? Вот и Джейк сейчас заболел. Он не приходит в садик не потому что не хочет с тобой играть – а потому что не может. Как выздоровеет – он обязательно придет. Естественно, когда «болезнь» затягивается на полгода – на это сложно не обратить внимание даже ребенку. И когда Джейк вновь появился в садике, я (хвала детской простоте и непосредственности) прямо спросил, чем он таким болел, что так долго лечился. – Я видел то, чего нет – так же просто ответил он в своей обычной сдержанной манере (душой компании он начал становиться только к концу младшей школы). – Это как? Типо воображаемых друзей? Он вновь пожал плечами. – Моя мама говорит это нормально – заявил я – типо многие дети так делают. – Наверное, у меня их было слишком много. – Слишком много? – Да. И они были.. странные. Я не всегда понимал, о чем они говорят. Теперь уже я пожал плечами, быстро потеряв интерес к этой теме: – Ну, теперь ты здоров? – Да, теперь я вылечился. – Тогда пошли, я придумал новую игру. Детство – святая простота. Естественно, когда я стал постарше и наша дружба неволей прошла «модернизацию» я задался гораздо глубже вопросом того, что же тогда было. Имея уже доступ к интернету и обладая мальчишечьим любопытством не только к порно, я понял, что болел Джейк тогда чем-то «психическим» и серьезным. А когда спросил об этом прямо, он слишком старательно переводил темы, явно не желая говорить на сей счет. А когда я все-таки его вынудил, он пробурчал что-то типо: – Мне сказали это не лечится. Это называется шизофрения. – Значит ты до сих пор видишь то, чего нет? – Нет – возмущенно фыркнул он – я пью таблетки, и они не дают мне этого видеть. Я такой же как ты. Это было для него очень важно. Быть таким же, как все. Нормальным. Еще через пару лет я узнал что таблетки, которые он теперь вынужден пить до конца своих дней – сильнейшие транквилизаторы, которые лишь подавляют основную симптоматику (визуальные и слуховые галлюцинации, бред, нарушение мышления). Прекрати он их прием – и шизофрения вновь даст о себе знать пышным букетом. Неизлечимая болячка – печальное дерьмо. Собственно, это и все, что я знаю об этой фигне. Но этого более чем достаточно, чтобы предположить, что именно ее проявление я сейчас в нем и видел. Нет, я не сомневаюсь в честности друга (да и зачем ему врать?) и в том, что он продолжает пить свои колеса. Но тут ведь какая ситуация – мы давно грезили этой поездкой. Джейк сильнее всех о ней пекся и, что уж греха таить, слишком перевозбудился. Я не гений, но и дураку понятно, что шизофрения – психическая болезнь. Резко изменчивое эмоциональное состояние человека, либо же какое-то потрясение, экстраординарная встряска – все это вполне вероятно может вызвать ее обострение даже при приеме таблеток. Так что я не удивлен, что Джейка накрыло. Сначала утром (объясняет, почему Вилма ничего не слышала – хотя верить в то, что она скрыла это нарочно, было бы приятнее), а теперь вот здесь. В принципе, думаю, это вряд ли повторится – таблетки должны перекрыть любое возбуждение, если уж кроют саму болячку. Это как река на мгновение вышедшая из берегов, но не значит, что грозящая затопить весь город. Придет отлив и она уйдет обратно в свои границы. Джейк проблемы не представляет. То, что он видит и слышит чего нет – в этом ему легко помочь. Тем более, что он давно живет с этой болезнью, довольно быстро сам одупляет происходящее и имеет при себе необходимые лекарственные препараты. Главное, чтобы ни один из этих двоих (Вилма и Роб) не узнали о его болезни. Несмотря на то, что Вилма могла и не соврать (а могла и соврать – кто знает, женский крик он в самом деле мог услышать, если моя версия с туристами верна) – я не доверяю ей. Слишком много несостыковок в ее этой поездке. Как я уже сказал Джейку – она отделена от нас, не пользуется едой и спальниками. Ее поездка не «ради халявы». Одно то, как она вчера напугала Лиз – конечно, забавно, но говорит о том, что этой телке нравится жесткий юмор. У нее достаточно злое чувство юмора. Чтобы ей было смешно – не обязательно, чтобы смешно было остальным. А лучше – чтобы наоборот не было, тогда, судя по всему, ей еще смешнее. Узнай она о болезни Джейка – и не удивлюсь, если нарочно начнет сводит его с ума веселья ради. И уж чем тогда кончится это дерьмо – не хочется даже думать. Если она нарочно начнет его троллить, «создавая» галюны смеха ради. А с нее-то станется. Потому что если не ради халявы – то судя по всему она увязалась с нами ради веселья. Только веселья не «с нами», а «над нами». Роб.. тот вряд ли вытворит что-то подобное, но с его периодичными эксцентричными заскоками не мудрено, если он возьмет да выпалит про болезнь Джейка только ради того, что провести нам какой-то сравнительный анализ воздействия Ведьминого Села на психику нестабильных людей. А там узнает Вилма и понеслась. В общем, я бы все равно никому ничего не сказал, даже если бы Джейк просто попросил. Но в данном случае я полностью разделяю его позицию. Совершенно незачем нам трепаться о том, что произошло в этом доме. Глава 11 Джейк Когда мы подходим к «нашему» дому (пару раз повернув не туда и вернувшись обратно быстро только благодаря слепому везению) – то различаем лишь два силуэта, сидящих в тачке Кенни на заднем сидении. Точнее, по паре ног с одной и другой стороны. Стульев, палаток, колеса-мангала и прочего барахла во дворике уже нет. Девчонки все сложили к нашему приходу, как и обещали. Когда мы подходим к машине, я дурачливо стучу по открытой дверце два раза, словно в дверь бункера. – Назовите пароль – веселится Мэри Джо. – Да, я знаю. Ее изумленное лицо высовывается под лучи солнца: – Чего?