— Чихун, фу! — он попытался успокоить щенка, но тот словно обезумел — продолжал надрываться в ногах Симы, расставив задние лапы и брызгая розоватой от крови слюной. — Сима, ты слышишь меня? Все хорошо! — Я убила его?! — глухо произнесла Серафима и качнулась, ухватившись за край, тумбочки. — Убила?! Ты?! — ошарашенно проговорил Чердынцев. — Сковородкой в него бросила!.. — Сима зажала рот ладонью, тоненько заскулила и затряслась в нервном приступе. Худощавый черноволосый парень задергался под Макаром, потом застонал и заскрежетал зубами. Только сейчас Чердынцев почувствовал запах мясного жира и заметил лежавшую неподалеку чугунную сковороду. Если такой ударить с близкого расстояния, можно и… — Живой… Гадюка! — он надавил на лежавшего посильнее. — Мало тебе… — Господи!!! — вдруг воскликнула Серафима, придя в себя. — Илюша!!! Ой, мамочки!.. — не обращая внимания ни на что, она, раздетая и простоволосая, стремглав рванула на улицу. — Он в огороде, в соседнем доме! — крикнул ей вслед Чердынцев, не будучи уверенным, что она его расслышала. "Только бы мальчик оставался на месте! Только бы никуда не ушел! Твою же…" — перевернув парня на спину, Чердынцев занес кулак и всмотрелся в лицо, половина которого уже опухла от удара. — Прибил бы тебя, сволочь… — пробормотал он. Вытащив ремень из шлевок джинсов, со всей силы ткнул парня в бок и перекрутил его запястья. Тот, кажется, окончательно пришел в себя и даже сделал попытку вырваться. Но Чердынцев был крупнее и сильнее, поэтому тому оставалось лишь уткнуться носом в половицы и лежать, хрипло дыша и матерясь. Макар огляделся в поисках чего-нибудь, что дало бы ему возможность связать парня еще и по ногам, но ничего подходящего не увидел, а оставить без присмотра побоялся. Вцепившись в связанные запястья Околышева, он сел на него верхом и достал телефон. — Слава?! Это я! Околышев здесь, на даче! Да, успел… — выдохнул он и вытер лоб, измазавшись в жире. Выключив телефон, с отвращением посмотрел в пылающие ненавистью глаза. — Это ты убил Горецкую? Что тебе нужно от Симы? Говори! — потребовал он у парня. Но тот молчал. Макар лишь заметил, как дернулась его щека в кривой усмешке. — Ничего, сейчас приедет Ерохин, и мало тебе не покажется… Тварь! На женщину и ребенка свою грязную лапу поднял! — Чердынцева окатило такой яростью, что он едва сдержался, чтобы не схватить осколок стекла. Вдохнув и выдохнув несколько раз полной грудью, он обернулся, старясь разглядеть хоть что-нибудь через дверной проем. Через пару минут, которые стоили ему седых волос, он наконец услышал быстрые шаги Симы и голос Илюши: — Макар! Я тебя ждал! И никуда не ходил! Чердынцев увидел Симу, прижимавшую к груди сына. Она дрожала от холода, колени ее были в снегу, а руки красными, с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. — Я крепость построил! Ты будешь со мной играть? — Илья заболтал ногами, пытаясь вылезти из объятий матери, но Сима так крепко сцепила руки, что вырваться мальчик не мог при всем своем желании. Макар несколько мгновений смотрел на хрупкую и испуганную Серафиму, на ее плотно сжатые губы и нахмуренные брови, а затем с восхищением произнес: — Ну ты, мать, даешь… Сима зажмурилась, а потом ее лицо вдруг расслабилось, а на щеках выступил нежный румянец. — Я подумала, что это ты пришел, а это… — сказала она хрипловатым сорванным голосом. — Почему он так с нами? Что мы ему сделали? — А вот это мы сейчас и узнаем, — раздался голос Ерохина. Он и еще двое человек зашли в дом и сразу же направились к Чердынцеву. Макар встал, все еще ощущая, как дрожат колени и зудит кожа на руках. — Это ты его так? — с уважением спросил следователь, разглядывая парня. Чердынцев досадливо покачал головой: — К сожалению, нет! Но руки чесались прибить этого… Ерохин развернул парня к себе, а затем велел поднять его на ноги и усадить на уцелевший табурет. Достав планшет, он вдруг выругался и поднес ладони к носу. — Что это за… — Это жир со сковородки… Я помыть не успела, — покраснела Сима. — Он накинулся на меня, орал, требовал отдать ему что-то, потом душить стал, а я вырвалась… — она коснулась шеи, на которой теперь отчетливо выступили синяки от пальцев. — Я Илюше крикнула, чтобы он убежал… Испугалась очень… Чердынцев снял пуховик и накрыл им Симины плечи. Прижавшись губами к ее виску, он обнял ее и ребенка, пока Илюша не стал барахтаться между ними, приговаривая: — Мама сказала, что я твоя копия, Макар! А я же мальчик! А копия это как девочка… Ерохин кашлянул и приподнял брови: — Быстрый ты, однако, Чердынцев… И везучий… * * * … - Кирилл Константинович, повторяю свой вопрос: с какой целью вы приехали на дачу, принадлежащую гражданке Ждановой? — произнес Ерохин, попутно заполняя протокол. В это время оперативники фиксировали каждый предмет на кухне и снимали с них отпечатки пальцев. — Мне к врачу нужно, — усмехнулся Околышев. — Не только вам, — бросил следователь взгляд в сторону Симы и Макара. — Врач скоро будет. Серафима прижалась к Чердынцеву и тихо спросила: — Почему он все время говорит, что дача принадлежит мне? Надо его поправить, потому что… — Горецкая отписала тебе и дом, и участок, — объяснил Макар и посмотрел на Илюшу, который сидел верхом на медведе и гладил по голове уставшего и притихшего щенка. — Почему? Зачем? — Сима отстранилась и нахмурилась. — Мне не надо!.. — Кирилл Константинович, вы понимаете, что своим молчанием только отягощаете свое положение? С какой целью вы проникли в квартиру Горецкой? Околышев отвернулся и стал смотреть в окно. — Игорь Артемьев, внук директора комбината бытового обслуживания, подтвердил, что по вашей просьбе и за возможность использовать ваш компьютер для участия в игровом тотализаторе, сделал ключи по слепкам, которые вы ему предоставили. На основании данных показаний будет назначена экспертиза… — монотонно вещал Ерохин. — Ой, я вспомнила! — Сима схватила Макара за руку. — Запах! — Какой запах, ты о чем? — Чердынцев с беспокойством посмотрел на девушку. — Я все никак не могла вспомнить… такой странный запах. Очень специфический. А когда твой следователь сказал про комбинат, я сразу поняла, откуда он. Это запах парикмахерской. Химический такой… — она коротко вздохнула и сложила ладони на коленях. — Получается, это он был тогда в квартире… Но зачем? — Я расскажу тебе, — прошептал Макар ей на ухо. — Горецкая не была моей родственницей… Долго объяснять, но… В общем, мы с Ерохиным думаем, что она выдавала себя за нее. — О боже… — ахнула Сима. — Мама, а когда мы домой пойдем? — Илюша обнял ее за колени и прижался к ним щекой. — Мне скучно. Я хочу рисовать. — Дружок, — Макар подхватил мальчика на руки и приподнял повыше, — если бы ты знал, как я тоже хочу порисовать! Давай, когда вернемся, возьмем карандаши и нарисуем наш дом? — Давай! Только я хочу красками! — Отлично, договорились! — Я вот думаю, — Сима уткнулась подбородком в плечо Макара. — Что значили ее последние слова? Когда она мне позвонила и велела приехать сюда… — Главное, что ты помнишь их наизусть. Тебе придется давать показания, и каждое слово может иметь решающее значение. — Конечно, — кивнула Сима и потрепала Илюшу по макушке. — Спасибо тебе… Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты… — У меня сейчас одно желание — посадить вас в машину и ехать без остановок до самой Москвы, — выдохнул Макар. — До Москвы? — еле слышно произнесла Сима. — Ты хочешь… — Очень хочу, — отчетливо произнес Чердынцев, а Ерохин, подняв на него глаза, кашлянул в кулак. Серафима провела пальцем по руке Макара, очерчивая голубоватую венку под кожей, и спросила: — А ты не боишься… — Я с тобой ничего не боюсь и обещаю вести себя хорошо. Вот только чугунных сковородок в нашем доме не будет, ладно? — Ладно… Как же я устала… — Ничего, скоро все закончится. Надо помочь Ерохину в этом деле. Придется, наверное, задержаться в городе. Ну, ты же понимаешь, как это бывает. И потом, надо вещи собрать, с документами решить. Может, Ерохин нам поможет, и мы распишемся по-быстрому, а? Свадьбу сыграем, когда к моим поедем. Там давно ждут… И еще надо… — Как же я устала жить без тебя… — проговорила Сима, вытирая слезы о его свитер. — Мама, ты почему опять плакаешь? — Илюша вклинился между ними и замер, тихонько дыша Макару в шею. — Мы тебе домик нарисуем! Красками! Хочешь? — Хочу… — Как на этих картинках, да, мама? — Илюша стал водить пальчиком над их головами от картины к картине. — Да, милый… — Сима, Горецкая точно не называла имя Околышева? — задумчиво спросил Чердынцев. — Нет, я бы запомнила. Она была очень подозрительной и такой… — Сима поискала подходящее слово. — Такой осторожной, понимаешь? Я ведь его, — она дернула подбородком, указывая на сгорбившегося парня, — совершенно случайно пригласила. То есть, я совсем не думала, что пойдет именно он. Однажды я чуть с подоконника не упала, и потом очень боялась опять туда лезть. Ведь мог пойти кто-то другой, и ничего бы не случилось. Ну что у нее можно было взять? Мебель? Посуду? Или ее портрет? Красивый, конечно, но не произведение искусства.