— Послушай, у меня во внутреннем кармане жилета всегда лежит маленький складной ножик с пилкой для ногтей. Индейцы меня обшарили как следует, но, кажется, они не догадались о существовании внутреннего кармана. — Бог мой! Это было бы прекрасно. — Понимаешь, Чарли, ведь меня очень мучит еще то, что мы ведь из-за моей оплошности попали в плен. — Не терзай себя. То же самое вполне могло произойти и с нами. Виннету, безмолвно сидевший рядом с нами, не мог, естественно, понять ни слова, но мне почему-то казалось, что суть нашего разговора он интуитивно улавливал. Вскоре нас опять привязали к лошадям, и мы двинулись в Долину Смерти. По моим подсчетам, до могилы вождя оставалось часов семь-восемь пути. Долина напоминала потухший кратер вулкана. Ее окружали крутые нагромождения камней и отвесные скалы. Существовала только одна тропа, по которой можно было проехать на лошадях в котловину. По ней мы и двинулись. Внутри естественной каменной ограды долина образовывала почти идеальный круг. В северной его части из-под земли выбивался ручеек, а вблизи него сквозь камни кое-где пробивалась трава. Тут и расположилась на обед наша процессия. Нам снова развязали руки. Как только мы поели, нас снова связали. Краем глаза я наблюдал за Эмери. Вид у него был самый что ни на есть простодушный, но то, что было задумано, он проделал наилучшим образом. Однако, когда я увидел, с каким довольным выражением лица отошел от него индеец, мне показалось, что мы рано радуемся. — Ну как? — спросил я тихонько Эмери. — Все в полном порядке. Сегодня вечером я отказываюсь от ужина, чтобы никто больше к моим рукам не прикасался. — Это может возбудить подозрение. Человек, который так долго пребывал со связанными руками, не может не воспользоваться малейшей возможностью их размять. — Пожалуй, ты прав. Я поужинаю, так и быть. Когда мы снова тронулись в путь, получилось так, что Виннету оказался между нами с Эмери. В нескольких словах мы намекнули ему на то, что задумали. Индейцы не заметили наших переговоров. — Я хочу быть свободен, — прошептал Виннету, — но что я такое без моего Серебряного ружья… — А я без моих ружей, — добавил я громко по-немецки, обращаясь к Эмери. — Но иначе ничего не получится! — ответил тот. Оставалось еще, наверное, около часа пути, когда мы достигли восточной оконечности Долины Смерти. Мы ехали очень медленно, по узкому краю отвесной скалы, будто похоронная процессия. А вдруг мы действительно никогда не вернемся отсюда? Я гнал от себя черные мысли, но они снова и снова возвращались ко мне. Нет! Если кто-то и останется здесь навеки, то команчи, а не мы. Когда мы спустились к подножию скалы, вождь повел свою лошадь к расселине, откуда вытекал ручеек. Здесь он остановился и слез с лошади. Все остальные воины последовали его примеру. Первым делом индейцы попытались напоить лошадей, но те не захотели пить воду, пахнувшую серой. Я огляделся по сторонам. Могила Сильной Руки была уже совсем близко. Туда нас сразу и повели. Шестеро индейцев оттащили камень, закрывавший вход в расселину, и вождь сказал: — Здесь погребен великий вождь команчей Сильная Рука, мой отец. Его дух блуждает в Стране Вечной Охоты, где он дожидается душ своих убийц. Сейчас он должен вернуться сюда, чтобы услышать, что я, его сын и наследник, хочу сказать ему. Он помолчал немного, вероятно ожидая, пока дух спустится из Страны Вечной Охоты, затем продолжил: — Сильную Руку преследовали, а потом убили вождь апачей Виннету и охотник Олд Шеттерхэнд. Они заплатят своей смертью за смерть моего отца. Каждый умерший отправляется в Страну Вечной Охоты в том состоянии, в котором застала его смерть. Если бы мы сейчас стали мучить пленников, то это означало бы, что дух Сильной Руки получил бы слабых рабов для себя, которые не способны нести хорошую службу. Поэтому мы просто замуруем пленников в скале, чтобы у них не было никаких ран. Хуг! Но казнь они хотели провести утром. И нас отвели в небольшой грот, приставив к нам двух свирепого вида и вооруженных до зубов стражей. Эмери приуныл и прошептал мне по-немецки: — Проклятье! Со всех сторон скалы. Мы отсюда не выберемся. Здесь же ничего не видно. — Давай дождемся темноты. Ночью из грота будет гораздо лучше видно все, что снаружи, — закон оптики. Это раз. Здесь на нас смотрят только четыре глаза, и то в абсолютной темноте, — это два. У нас полно преимуществ. — Ты молодчина, Чарли! Во всем умеешь находить свои хорошие стороны. Темнело. Наши конвойные разожгли костер возле нашего грота и уселись на землю шагах в четырех от огня. Это было плохо. Убегая, нам придется прыгать через костер, и этого времени им будет достаточно, чтобы схватиться за оружие и позвать остальных. А кроме того, света от костра им вполне хватало, чтобы видеть всех нас троих. Эмери опять пал духом и спросил меня с тоской в голосе: — Как ты думаешь, они будут поддерживать костер всю ночь? — Будут, если у них хватит хвороста для этого. Но до рассвета еще часов восемь, а в округе не так уж и много сухих веток, по крайней мере, кучка, что они насобирали, не больно-то велика. Забегая вперед, скажу, что я несколько переоценил тогда обстановку. Индейцы все время добавляли в эту кучку засохшие стебли травы. Нам позднее, чем накануне, дали поесть. И Эмери снова удалось проделать свой фокус с освобождением рук. Наша стража не сводила с нас глаз часа два, но постепенно они, видимо, окончательно уверились в том, что никуда мы не денемся. А в лагере долго не ложились — что-то с воодушевлением обсуждали, и мы знали почти наверняка, что тема этого обсуждения — наша казнь. Угомонились команчи только под утро. Мы лежали голова к голове и тихо переговаривались — на этот раз по-английски: было важно, чтобы и Виннету принял участие в этом разговоре. — Проклятье! — пробурчал Эмери. — Еще чуть-чуть, и нам будет поздно бежать. Скоро на смену эти двум придут новые и опять уставятся на нас. — Не паникуй раньше времени, пожалуйста. Момент смены караула как раз очень удобен для побега. — Времени у нас мало! Даже если мы отсюда и выберемся, все равно далеко уйти не сможем без лошадей. Скоро светать качнет, и, как только мы подойдем к лошадям, нас тут же схватят как миленьких. — Не схватят, потому что мы даже не приблизимся к лошадям. — Ты хочешь сказать, что мы пойдем пешком? — Именно. — Чарли, по-моему, ты что-то не то говоришь, дружище. Мы уйдем очень недалеко. — А нам и ни к чему уходить далеко. В этой долине у нас еще есть дела. — Объясни, что ты имеешь в виду? — Нам нужно получить обратно свое оружие. — Согласен, но где мы здесь спрячемся? Оглянись — все голо и пусто, Долина Смерти, одним словом. — Есть одно безопасное место. — Какое? — Могила вождя. — Но это же очень опасно! — Не слишком. Уйти без оружия, без лошадей, когда по пятам за тобой идут команчи, — гораздо опаснее. — Хорошо, но сможем ли незаметно забрать свое оружие? — Очевидно, нет. План у меня такой. Как только мы выберемся отсюда, первым делом надо будет сосчитать точно всех команчей, оставшихся в лагере, и тогда уже решать, как конкретно будем действовать дальше. Кстати, я совершенно не настаиваю на том, чтобы мы непременно сидели в могиле вождя. Это всего лишь один из вариантов развития событий, как мне кажется. Виннету, который до сих пор ничего не говорил, а только слушал, присвистнул и произнес: — Мой брат Шеттерхэнд придумал хороший план. Но тихо, смена идет. Смена караула прошла спокойно. Наши новые стражи кинули в костер очередной пучок травы, он ярко вспыхнул на какие-то несколько мгновений, но вскоре потух совсем. Стало опять очень темно. Небо было почти сплошь затянуто облаками, лишь кое-где были видны редкие звезды — вот и все освещение. Прошло около четверти часа. Неслышно освободился от ремней Эмери, потом освободил нас. — Этих надо бы прикончить, а, Чарли? — прошептал Эмери, кивком показав на часовых. — Людей, даже если они твои враги, убивать следует только в самом крайнем случае, — ответил я. — Делай как знаешь… — Так: ты оставайся на месте, часовых берем на себя мы с Виннету. Нервное напряжение в таких делах, как побег из-под стражи, иногда очень даже неплохой помощник: чувствительность всех органов обостряется. Главное при этом — не делать лишних движений. Вот о чем думал я, когда мы очень медленно преодолевали три метра, отделявшие нас от часовых. Виннету тронул меня за руку. Это был сигнал. Я кинулся на «своего» команча, Виннету — на «своего». Нападать на человека спереди всегда намного труднее, чем сзади. Но Виннету применил здесь свой знаменитый удар в висок, и через мгновение оба команча лежали без движения. Связав их покрепче все теми же ремнями, забрав их ножи и сунув им кляпы в рот, мы оттащили обмякшие тела своих караульных в пещеру. — Пусть братья подождут меня здесь, — прошептал Виннету и исчез во мраке. Но не прошло и двух минут, как он вернулся. Это было недобрым знаком. — К лошадям нам точно не подойти, — сказал Виннету. — Там часовой. Ружья наши никто не стережет, но недалеко от них сидит вождь. Ему не дает спать радость оттого, что его отец будет отомщен, — так думает Виннету. — А мы не сможем сделать с ним то же самое, что с караульными? — спросил Эмери. — Нет. Вокруг него живое кольцо из его воинов. Они хоть и спят, но спят чутко. Нам не оставалось ничего другого, как забраться в могилу. Плита поддалась не сразу, но еще труднее, чем отодвинуть, оказалось ее задвинуть. Так что когда мы наконец это сделали, почувствовали необходимость отдышаться. Щель оказалась довольно глубокой, но мы все же ощущали себя довольно скованно, потому что боялись потревожить останки вождя команчей. Сидя на корточках, мы дожидались рассвета, а до него, по моим прикидкам, было еще часа два. Вполне достаточно, чтобы в конце концов прийти к мысли о бренности земного существования, особенно если учесть, что рядом лежат останки твоего врага, на месте которого мог лежать и ты сам. Говорить не хотелось, и мы молчали. Начало светать. Приближалась развязка. Эмери нарушил тишину: — Если индейцы догадаются, что мы здесь, нам крышка. — И все же несколько минут у нас и в этом случае будет. — И что ты тогда собираешься сделать?