— Мои вопросы не так уж глупы, как вам это кажется. Многим известно, что у Малыша Хантера на каждой ноге было по шесть пальцев, а может быть, и больше. — Что? Шесть пальцев? — спросил он удрученно, рассматривая меня во все глаза. Обстоятельство это было чрезвычайно важно для него. — Да, по шесть на каждой ноге! И так как он был исключительно похож на вашего сына Джонатана, вы удовольствовались тем, что взглянули лишь на его лицо. Выходит, вы совершенно напрасно убивались по своему сыну. Но меня удивляет вот что: как это вы не заметили, что у мертвеца было двенадцать пальцев на ногах? Он снова разразился проклятием. — Да, удивительно! Вы ничего об этом не знали, а вот аяры подметили такую редкую особенность, потому что звали убитого между собой не иначе как Отец двенадцати пальцев. Мелтон подавил возглас удивления и гнева, готовый было уже сорваться с его губ, выразив свои чувства только встряхиванием головы. — И не только в самом человеке вы ошиблись, — продолжал я, — но и в смерти, которой он закончил свое земное существование. Вне всяких сомнений, это не было самоубийством. Мы выкопали труп и вскрыли его. Пуля прошла через сердце слева направо вниз, под седьмое ребро и там, у позвонка, застряла. Подобный выстрел самоубийца мог сделать только левой рукой. Но у мертвеца именно левая рука была повреждена таким образом, что он не смог бы удержать ею револьвер. Следовательно, он не мог убить себя, а был убит. — Кто же убил его? — Тот, кто был рядом с ним в это мгновение. — Но это был я! Неужели вы думаете, что я был в состоянии убить своего единственного сына? — Но он не был вашим сыном! — Однако я принимал его за сына! — В самом деле? Но даже если все было так, как вы говорите, я считаю, что вы вполне могли совершить детоубийство. Однако, поскольку мне, честно говоря, трудно это сейчас доказать, я просто вынужден оглядеться в поисках кого-то другого, кто совершил бы это преступление. Я подумал было об авторе письма, пришедшего из Туниса в Египет. В этом письме Малыша Хантера приглашал в Тунис будто бы его друг, адвокат Фред Мерфи. Возможно, вы слышали что-нибудь об этом письме? — Нет, нет, нет! — заорал он, охваченный яростью и смущением одновременно. — А может быть, вы знаете еврея по имени Муса Бабуам, которому должны были присылать кое-какие письма? — Нет, нет! — А торговца лошадьми Бу-Мараму из деревни Загван, у которого должен был прятаться ваш сын вплоть до вашего возвращения? Мелтон напрягся, пытаясь вскочить, но веревки потянули его назад, и он закричал: — Ты заключил союз со всеми чертями! Ты выдумываешь ложь за ложью только для того, чтобы помучить меня; но больше я не буду давать тебе объяснений и не стану отвечать, даже если ты прикажешь засечь меня насмерть! О исчадие ада, убирайся в свою геенну! Наконец-то он понял, что я знаю. А чтобы ему это стало еще яснее, я пошел за его сыном. Я развязал молодому Мелтону ноги и повел его туда, где лежал на земле его отец. Я был убежден, что при встрече оба чем-то да выдадут себя, но обманулся в своих расчетах, потому что они едва взглянули друг на друга и не сказали ни слова — ну, словно бы уговорились обо всем заранее. Джонатан Мелтон мог, конечно, догадаться, что его ведут на очную ставку с отцом. Следовательно, у него было время подготовиться, выбрать линию поведения. Он намеревался выдавать себя за Малыша Хантера. Отец его также решился на это и собирался как можно дольше оставлять сына в этой роли. Правда, после того, что он от меня узнал, Мелтон-отец мог изменить свое поведение, но посчитал за лучшее упорствовать во лжи, чем сознаться. А что касается Томаса Мелтона, то он был тертый калач, закаленный в переделках, способный на все, и никакая неожиданность не привела бы его к оплошности, после разговора со мной он, по меньшей мере, мог понять, что я каким-то образом имел дело с его сыном, потому что знал о таких вещах, которые мог мне сообщить только этот юноша. Итак, они удивленно посмотрели друг на друга, — но не сказали ни слова. — Ну, как, господа, вы знакомы? — спросил я. — Разумеется, — ответил Томас Мелтон, и его распухшее лицо исказила торжествующая ухмылка. — Вот как? Ну, это хорошо! Так скажите же мне, кто этот молодой человек? — Малыш Хантер, вместе с которым некоторое время путешествовал мой сын. — Прекрасно! А вы, молодой человек, скажите-ка мне, кто этот пленный? — Томас Мелтон, отец моего прежнего спутника, — ответил юноша. — Это вы здорово отработали! С точки зрения мошенника, я бы должен был дать вам хвалебный отзыв. Жалко, что у меня есть одна штука, которая всю вашу хитрость и ваше упорство отправит к чертям. — Что бы это могло быть? — спросил старший Мелтон. Я вытащил из кармана бумажник сына, показал его, а потом уже ответил: — Скоро вы это узнаете, Томас Мелтон. И все остальное, что вы присвоили из вещей Малыша Хантера, я тоже скоро вам покажу. — Показывайте! — рассмеялся он. — Я все найду! — Ищите где и сколько хотите! Но меня оставьте наконец в покое! Дайте отдохнуть от ваших глупостей! Он отвернулся, и я понял, что самое время прерваться. Но я, конечно, не мог оставить их двоих вместе, и молодого Мелтона увели. Глава шестая НЕУДАЧНАЯ ОХОТА Вне всякого сомнения, Томас Мелтон где-то спрятал хантеровское наследство, и я решился отыскать это место. При этом мне очень бы помогли проницательность Виннету и Эмери. Но прежде всего надо было составить документ об осмотре тела Хантера. Бумага, необходимая для этой операции, была в багаже Крюгер-бея. Текст мы написали по-английски и по-арабски, а потом подписались. Крюгер-бей и шейх, кроме того, приложили свои печатки. Я подумал, что этот документ сможет произвести нужное воздействие в Соединенных Штатах. Мы уже намеревались приступить к розыскам, но шейх не дал нам заняться этим. Он сказал: — Я свое обещание выполнил, не откажусь от своего слова и в дальнейшем, а теперь я прошу, чтобы и вы сдержали свое! — Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Отдайте нам улед аюн. — Ты их получишь, но при условии, что они смогут выкупить свои жизни. — Ладно. Приведите их сюда! Я созову совет старейшин, на котором мы выставим свои требования к аюнам. Я был готов к трудным переговорам, но они оказались куда более трудными, чем я полагал вначале. Выкуп в сто верблюдиц за каждую жизнь аюны нашли чрезмерным; они были убеждены, что мы сделаем значительную скидку, и только тогда согласились с нашими требованиями, когда убедились, что они окончательны, а шейх разъяснил им, что еще до полуночи все они умрут, если будут продолжать торговаться. Чтобы не терять времени, двое из улед аяр были посланы во враждебное племя с сообщением о случившемся и о принятом решении. Разумеется, при этом обоим бедуинам ничто не угрожало, потому что послы, которых отправляют за выкупом, у всех народов считаются неприкосновенными. За Глате я тоже потребовал сотню верблюдиц. Крюгер-бей пообещал, что его воины проследят, чтобы выкуп был выплачен полностью. Стало быть, женщина убедилась, что получит сотню верблюдиц или их стоимость в деньгах, а поэтому она со своим «господином и повелителем» пришла ко мне поблагодарить за спасение и за скорое обогащение. Муж ее был, конечно, бедняком. На нем было его единственное платье — рубаха без рукавов, на голове — накидка. Тем не менее он говорил со мной тоном какого-нибудь могущественного князя: — Эфенди, ты спас от смерти мою жену и моего ребенка, а теперь, благодаря твоей доброте, в мою палатку войдет богатство, которого, если честно говорить, у меня до сих пор еще никогда не было. Мое сердце наполнено благодарностью к тебе. Отныне ты находишься под моей особой защитой до тех пор, пока не покинешь нас! Мы стали друзьями аяров, при нас собралось около четырехсот всадников, и я никак не мог понять, чем может быть полезна мне защита этого бедняка, но нет такого Божьего создания, и уж во всяком случае — человека, как бы слаб и ничтожен он ни был, привязанность которого я оттолкнул бы от себя. Наконец-то у нас появилось время заняться наследством Малыша Хантера, но было уже поздно. Торг с четырнадцатью пленными аюнами продолжался так долго, что уже наступали сумерки. Пришлось нам отложить поиски до утра. Но спешки особой не было, и к тому же обоих Мелтонов охраняли надежно. Возле старшего постоянно находились два кавалериста, сменявшиеся каждые два часа, а молодой находился вместе с пленниками, которых стерегли улед аяр. Что до Томаса Мелтона, то его дальнейшая судьба вырисовывалась вполне отчетливо. Мы возьмем его с собой в Тунис, где его казнят как изменника. Какой именно смертью он умрет, будет зависеть от решения паши. Судьба его сына казалась менее определенной, но, поскольку он состоял в заговоре вместе с отцом, а значит, был фактически сообщником последнего, можно было ожидать, что и его дальнейший жизненный путь не будет усыпан розами. Конечно, я очень сожалел, что мне не удалось сохранить жизнь Малышу Хантеру, однако оба Мелтона были теперь обезврежены, и я мог быть уверен, что семейство Фогелей, безусловно, получит наследство. Когда я думал о радости этих людей, то все свои труды, положенные ради достижения этой цели, считал не зря потраченными. Солдаты и воины-аяры готовились к пирушке. Она должна была состояться вечером. Само собой разумеется, что без праздничного пиршества обойтись было нельзя — этого требовали местные обычаи. Наши солдаты везли с собой большие запасы разных сушеных продуктов. Чуть южнее ущелья паслось небольшое стадо, принадлежащее аярам и специально предназначенное для нужд воинов, которые окажутся поблизости от него. Значит, мы имели мясо, муку, финики, да и всего другого — вдоволь. Была и вода: еще не замеченный мною родничок — он-то и послужил для аяров поводом разбить лагерь еще до нашего приезда. Свет для пирушки был не нужен, потому что скоро взошла луна и стало так светло, что никакого огня не требовалось. Описание трапезы я дам в двух словах. Бедуины очень умеренны в еде, но в подобных случаях они поглощают невероятное количество пищи. И в этот раз они не ограничивали себя, потому что были уверены, что очень скоро улед аюн приведут большое стадо. Оживление в обоих лагерях улеглось только после полуночи. Пресытившиеся бедуины улеглись спать. Вскоре все затихло. Я отправился к палатке, выделенной нам с Виннету, но, прежде чем улечься, обошел лагерь, взглянул еще разок на Мелтонов. Оба находились под неусыпным наблюдением сторожей, и для беспокойства, как мне показалось, не было повода. У входа в свою палатку я заметил бедуина, в котором узнал мужа Глате. — Что ты здесь делаешь? — спросил я его. — Сторожу, эфенди, — ответил он. — В этом нет необходимости. Ложись спать! — Эфенди, я выспался днем и могу посторожить ночью. Ты же находишься под моей защитой. — Однако я в ней не нуждаюсь! — Ты уверен? Один Аллах может знать об этом! Я очень тебе благодарен, но я беден и ничего не могу дать тебе. Порадуй меня хотя бы разрешением остаться здесь. Собственная бдительность — вот единственное, чем я могу отплатить тебе! — Ну ладно! Не хочу тебя огорчать, а потому не буду тебя прогонять. Да пребудет с тобою Аллах, мой добрый друг и защитник!