— Значит, все, что он взял у убитого, должно еще оставаться у него? — Разумеется, потому что я убежден: ни один из моих воинов не посягнул на эти вещи. — Хорошо! Посмотрим, так ли это! Пошли! — Да, пошли! Меня не волнует, что будет с коларази и его собственностью. Свое обещание я сдержал, а защищать его имущество от вас я не обязан. С тех пор, как я выдал его вам, вы можете делать с ним все, что хотите, а мне больше нет дела до него. Как только мы вышли из ущелья и добрались до лагеря, шейх расстался с нами. Нам не показалось странным, что ему не хотелось показываться на глаза человеку, еще совсем недавно бывшему его союзником в борьбе с нами. Крюгер-бея отвлекли командирские обязанности, а мы, остальные трое, отыскали Мелтона. Он был крепко связан, да еще и прикручен к врытому в землю столбу. Возле пленника мы увидели двух часовых. Заметив нас, он отвернул голову, давая понять, что знать о нас не желает. — Мастер Мелтон, — обратился я к нему, — мы пришли выяснить у вас кое-что. Думаю, что у вас хватит благоразумия, чтобы ответить нам. Он ничего не сказал, даже не посмотрел в нашу сторону. Тогда я продолжил: — Итак, кто был этот чужестранец, что приехал сюда с вами из Туниса? Он не ответил. Тогда я приказал одному из солдат: — А ну-ка позови бастоннаджи! Пусть он вернет этому человеку способность говорить. Мелтон вскинул голову и выкрикнул: — Ты не посмеешь меня высечь! Я не так беспомощен, как ты думаешь! Сегодня не повезло мне, а завтра фортуна может изменить тебе! Запомни это! — Не смешите людей! Вам, пожалуй, будет слишком трудно развернуть те силы, которыми вы мне грозите. Взгляните-ка на человека, стоящего рядом со мной. Припомните: разве вы не встречали его раньше? Он чертыхнулся. — Неужели вы никогда ничего не слышали о Виннету, верховном вожде апачей? — продолжил я. Он повторил свое проклятие. — Можете ругаться сколько угодно, но в Штатах вы должны заплатить по счету, и мы сделаем все, чтобы это произошло. Но об этом мы поговорим после, а теперь я с Виннету заставлю вас ответить на наши вопросы. Смотрите, бастоннаджи со своими помощниками уже здесь! Даю вам слово, что каждый ваш отказ говорить будет стоить вам десяти ударов по пяткам. Итак, кем был тот чужеземец, о котором я только что спрашивал? Он долго смотрел мне прямо в лицо, словно пытаясь угадать мои мысли, а потом ответил: — Что это вам взбрело в голову спрашивать об этом человеке? — Он меня заинтересовал. — Поймать вы меня хотите, поймать! Знаю я вас! От вас всего можно ждать! — А я и не скрываю своих планов. Я твердо намерен приказать высечь вас, если вы наконец не ответите мне. Итак, кто этот чужеземец? Бастоннаджи стоял в позе, по которой можно было понять, что он ожидает только моего знака, поэтому Мелтон сквозь зубы ответил: — Это мой сын. — Ваш сын? Ага! Однако это странно! Разве вы не выдавали его аярам за своего друга? — А разве сын не может быть другом? И я что, обязан отчитываться перед этими дикарями? — Хм! Ладно, в конце концов, это ваше дело, как называть своего сына. Но он почему-то исчез. Где он скрывается? — Не прикидывайтесь! Вы же знаете, что он умер. Бедуины рассказали вам об этом. — Но как это вашему сыну пришла в голову несчастная мысль лишить себя жизни? — Меланхолия, пресыщение жизнью! — И ваш сын приехал из Штатов в Тунис только затем, чтобы застрелиться? Он хотел доставить вам удовольствие лицезреть это? Кажется, он питал к вам необычайно нежные чувства! — Бросьте шутить! Откуда мне знать, что меланхолику может прийти в голову такая дурь! — Но вас это вроде бы и не очень обеспокоило. Во всяком случае, печальным вы не выглядите. Но тем не менее примите мои соболезнования. Я слышал, что он застрелился в вашем присутствии? Это правда? — Да, он застрелился из своего револьвера. — А не из вашего? — Прекратите глупые шутки! У меня нет револьвера. Тунисскому коларази такое оружие не положено. — Но как же смог ваш сын управиться с револьвером? Он же был ранен в руку! — Но в левую! — Ах, вот оно что! Надеюсь, вы наследовали самоубийце? Он снова испытующе поглядел на меня, чтобы догадаться, куда я гну, и, когда я повторил вопрос, ответил: — Само собой разумеется, если вы имеете в виду, что я взял себе все, что было у сына в момент смерти. — Я охотно взглянул бы на это наследство. Вам трудновато засунуть руку в карман, поэтому я возьму на себя труд сделать это вместо вас. — Валяйте! Это слово он произнес с гневом, и все-таки мне показалось, что Мелтон вложил в него также добрую толику насмешки и злорадства. Я опустошил его карманы и скрупулезно изучил их содержимое. Но я нашел только такие вещицы, которые принадлежали, как оказалось, самому пленнику; там не было ничего, что могло бы быть собственностью Малыша Хантера. — Что это стало с вашим лицом, дорогой сэр? — рассмеялся он мне в глаза. — Если бы вы сейчас взглянули на себя в зеркало, то смогли бы, без сомнения, утверждать, что вы самый остроумный человек в мире. А я был ослом, всегда считая вас величайшим дураком! Видите, как можно заблуждаться! Он почувствовал, как я разочарован; я собрал всю свою волю и заговорил, стараясь, чтобы в моих интонациях не угадывалось досады: — Итак, это все, что у вас есть и чем владел ваш сын? — Да, — кивнул он, приветливо усмехаясь. — Удивляюсь я вам и ему! Тунисский коларази не может быть таким бедняком, да и сын ваш, кажется, не больно-то экономил. — Экономил? Где? На ком? — На Малыше Хантере. — All devils! — взорвался он. — Малыш Хантер! Что вы знаете о Малыше Хантере! — Что это очень приятный молодой человек, который путешествовал по Востоку ради собственного удовольствия. — По Востоку? — Да. И не один. Его сопровождал также очень приятный молодой человек. Если не ошибаюсь, его звали Джонатан Мелтон. — Не понимаю! — Представьте, я тоже! Я думал, что оба они, Малыш Хантер и Джонатан Мелтон, находятся в Египте, и вот, к своему удивлению, вдруг узнаю, что Мелтон был здесь и застрелился прямо у вас на глазах! В третий раз он испытующе долго посмотрел на меня. Кажется, теперь ему кое-что стало ясно; он понял, что я здесь появился не случайно и знаю о его планах куда больше, чем ему этого хотелось бы. — Может быть, вы соизволите дать мне какое-то объяснение? — спросил я. — Думайте что хотите, — буркнул он. — Хорошо, последую вашему совету. Логические размышления привели меня к выводу, который может показаться вам странным: вы обознались в случае со своим сыном. — Отец не может не узнать собственного сына! — Вы полагаете? А разве вы никогда не слыхали про удивительное сходство разных людей? Такое бывает нередко, уверяю вас, двойников не так уже мало на свете. Он насторожился, а потом разразился гневной тирадой: — Пусть будут прокляты ваши воспитание и привычки! Вы что-то для меня приготовили! Вы готовите для меня какой-то удар! Что же вы медлите? Наносите его! — Удар? Тут вы заблуждаетесь. Я полон сострадания к вам. Конечно, лучшим утешением для вас было бы доказательство, что вы переживали напрасно и ваш сын не умер, а пока еще жив. — Бросьте дурачить меня своими россказнями! Мне совершенно непонятно, как только у вас возникают подобные мысли! — Как? И об этом я вам скажу. Вы знаете, сколько у человека пальцев на ногах? — Естественно, десять! — взорвался он. — Похоже, у вас действительно с рассудком не все в порядке, если вы задаете такие глупые вопросы! Тон, которым он сказал эти слова, служил явным доказательством того, что он не знал об особенностях анатомического строения стопы Малыша Хантера. Поэтому я продолжал: