— Да. Его зовут Кара бен Немси, он из страны Алман. Тогда коларази выпалил по-английски: — All devils![56] Значит, глаза меня не обманули, хотя это показалось мне совершенно невероятным! Олд Шеттерхэнд! Вы же Олд Шеттерхэнд? Я спокойно улыбнулся и ничего не сказал, а он продолжал: — Олд Шеттерхэнд! Можно ли в это поверить? И все же! Ведь мне говорили, что Олд Шеттерхэнд приехал в Сахару. Эй, парень, если ты не трус, говори! Тот ли ты человек, трижды проклятое имя которого я только что назвал? Он положил мне руку на плечо. Я стряхнул ее и ответил: — Томас Мелтон, умерь свой восторг! Столько раз Олд Шеттерхэнд отыскивал твой след, что причин для ликования у тебя не должно быть! — Итак, вы — Олд Шеттерхэнд! И вы прибыли вместе с Крюгер-беем, старым немецким бродягой, учить уму-разуму аяров?! Ну, радуйтесь! Это вам хорошо удастся! Вы еще вспоминаете иногда Форт-Юинту? — И весьма часто! — ответил я с таким выражением лица, словно мне только что сказали о том, будто я получу в жены прекраснейшую дочку Великого Могола[57]. — Если я правильно понял, то вы вынуждены были поспешно скрыться оттуда по какой-то весьма уважительной причине. — А Форт-Эдуард вы вспоминаете? — Конечно! Как мне кажется, я поблизости от него ласково оттаскал вас за вихры. — Да, вы гнали меня оттуда по лесам и прерии словно бешеную собаку, которую надо пристрелить, а потом закопать где-нибудь поглубже. Вот это была гонка! Но вы совершили глупость, не осудив меня лично и не вздернув тут же! Вы гуманно передали меня полиции, а та тоже прониклась христианским духом и была столь по-детски наивной, что оставила одну небольшую щель, сквозь которую я улизнул из ее сетей. С того времени ваш горячо мною любимый лик исчез из поля зрения. Я так по нему стосковался — просто сердце разрывалось! Теперь можете себе представить, как я обрадовался нашей неожиданной встрече и с какой любовью заключу вас в свои объятия. Скажу вам, сэр, что вы должны просто расплыться от несказанного счастья, словно дерево в степном пожаре. Я еще очень многим вам обязан, гораздо большим, чем вы думаете. Может быть, вы еще помните моего брата Гарри? — Да. Я вообще знаю вашу милую семейку лучше, чем вы это себе представляете и чем это вам было бы желательно. — Хорошо! Давайте-ка остановимся! Пожалуй, вы и асиенду Арройо помните? — Которую поджег ваш братец? Конечно. — Стало быть, и рудник Алмаден-Альто? — Где я взял в плен вашего брата? Конечно. — Он тогда из-за вас потерял все свое состояние. Он успел, правда, скрыться, а когда позднее опять вынырнул, денег уже не было. Какой-то проклятый индеец нашел их в старой шахте! — Тут вы заблуждаетесь. Я тогда же взял деньги с собой и разделил их среди бедных немецких эмигрантов, которых он так скверно разыграл. — Thunder-storm![58] Возможно ли это? Ну, я так горячо отблагодарю вас, что вы это долго будете помнить. Эх, если бы здесь был мой братец! Какое это было бы для него блаженство, если бы он увидел вас здесь в плену, в моих руках! Но вы, кажется, считаете его покойником? — Конечно! — Будьте так добры, не выставляйте себя на посмешище! Вы передали его индейцам, которые должны были совершить над ним скорый суд, точно так же, как сегодня мне вас выдали аяры; но он улизнул от них и теперь пребывает в полном здравии, что вас несомненно порадует. Кроме того, замечу, что вам придется поторопиться с проявлениями своей радости, потому что вам осталось очень немного времени. Самое позднее завтра вы будете мертвым. — Ха-ха-ха! — рассмеялся я так искренне, как только мог. Смех мой должен был его разозлить, потому что я надеялся таким путем выведать у него что-либо о военных планах аяров. Если бы мне удалось его рассердить, он бы полностью забылся. — Напрасно смеешься, — предостерег он. — Я говорю серьезно! — А я тем не менее смеюсь, потому что сильно сомневаюсь, что нахожусь в вашей власти. И даже если бы это было так, как вы себе это представляете, исполнить ваши планы будет очень нелегко. — Не потому ли, что я боюсь вас, Олд Шеттерхэнд? — Нет, хотя признаюсь, что Олд Шеттерхэнд справлялся и не с такими трудностями, выходил победителем в схватках с более грозными противниками. Я и пальцем не пошевельну для своего освобождения — все сделают за меня войска, с которыми я сюда пришел. — А я вам говорю: прежде чем они придут, вы умрете! — Тогда они отомстят за меня, потому что я полностью убежден в их победе. При этих словах он разразился громким смехом: — Какая уверенность! Какое простодушие! — Смейтесь, смейтесь! А наши солдаты погонят вас под конвоем. — Ого! Как будто я не знаю этих трусов! Давайте я вам расскажу, как все произойдет. Наконец-то он дошел до нужного мне возбуждения. Тем не менее я прервал его, естественно, лишь для того, чтобы еще больше разозлить его: — Оставьте свои басни для себя! Я знаю этих солдат лучше вас. Вы были просто легкомысленны, укрепившись здесь, в этом ущелье, представляющем из себя сущую ловушку. Утром или — самое позднее! — к полудню подойдут войска и запрут вас здесь; тогда отсюда не будет выхода! — Это вы мне говорите? Разве вы не понимаете, какую непростительную глупость вы совершили, сказав мне такое? Предположим, что мы были настолько непредусмотрительны, что слепо, как вы полагаете, забрались в западню, но в таком случае вы своим замечанием сами указали мне на опасность, угрожающую нам, и мы немедленно ее устраним. — Zounds![59] — вырвалось у меня, при этом я изобразил такое отчаяние, какое бывает у человека, осознавшего, что он совершил крупный промах. — О! Вижу, вы поняли, какой из вас хитрец. А о нас не беспокойтесь! Мы зашли в ущелье, чтобы спрятаться от чужих глаз. Здесь вовсю могут пылать костры, не причиняя никакого ущерба нашей безопасности. Но рано утром мы покинем это место, точнее — половина из нас, потому что остальные останутся и так далеко отойдут в глубь ущелья, что их невозможно будет заметить. Ушедшие же спрячутся снаружи, близ входа в ущелье. Потом подойдут ваши храбрые солдаты и углубятся в ущелье, которое окажется западней для них, потому что, как только они проникнут туда, сзади на ваши войска нападут аяры и погонят их на скрывающихся в засаде своих товарищей. Ребенку ясно, что для ваших людей не будет другого исхода, кроме как сдаться на милость победителей! Теперь я вызнал все, что мне было нужно, и притворился убежденным доводами коларази, изобразив на лице как можно большее отчаяние. Потом мое лицо внезапно просветлело, и я сказал: — Расчет может оказаться верным, если только солдаты пойдут в вашу западню. — Пойдут — можете не сомневаться! Об этом уже позаботились! Проводник, указаниям которого вы так доверяли, — мой союзник. Сегодня утром он заманил вас к источнику, накануне вечером я побывал в вашем лагере и приказал ему оставить отряд без командиров. Точно так же завтра он заведет солдат в ущелье. — Черт побери! Но ведь вы же офицер и должны быть на стороне Крюгер-бея! — Ерунда! Долго я гнул голову перед ним, долго льстил ему, но теперь у меня есть дело поважнее и совсем другие планы. Я вернусь в Соединенные Штаты и воспользуюсь возможностью разбогатеть. Я сознательно позволил окружить свой отряд и обдуманно привел своих солдат к шейху аяров. Отправив гонца к Крюгер-бею, я заманил его сюда вместе с тремя эскадронами. Теперь солдаты принадлежат шейху; паша может их выкупить. Но Крюгер-бей принадлежит мне и должен будет за свое освобождение заплатить изрядную сумму. Вот здесь находится англичанин, а в вашем отряде остался американец. Оба должны будут заплатить мне выкуп. Вы же представляете для меня самую ценную добычу, но вас никакие деньги не спасут, вы должны будете умереть страшной смертью. Все плохое, что вы сделали мне и моему брату, разом отплатится. И знаете, почему я с вами так откровенен? — Нет. Ваша искренность меня изумляет. — Чтобы доказать вам, что я полностью уверен в своем деле. У вас не должно быть никаких надежд на спасение. — Но тогда и для этого англичанина, и для того американца не останется никаких шансов на спасение, как, впрочем, и для Крюгер-бея. — Почему это? — Как только вы получите деньги или вексель, вы их тотчас убьете или прикажете убить, чтобы они вас не выдали. — Видите, как вы внезапно поумнели! — осклабился он. — Вам совершенно ни к чему знать, что я с ними сделаю и о чем договорюсь; это дело касается только меня и их. Тех денег, что они мне заплатят, с грехом пополам хватит только на дорогу. Только за океаном я найду много денег; уж об этом я позабочусь. — Неужели вы получили наследство? — задал я вроде бы случайный вопрос. Он расхохотался мне в лицо и ответил, не задумавшись о том, что я все знаю: — Да, наследство, дорогой мой сэр! А теперь — хватит откровений! Полковник должен остаться у шейха, а вы и англичанин пойдете в мою палатку, где я должен позаботиться о вас; вы прямо-таки удивитесь, как прочны мои ремни и веревки, которыми я вас свяжу. Еще только одно слово шейху. Коларази обернулся к нему: — Пока что Крюгер-бей принадлежит тебе. Хорошенько стереги его! А этих двоих я заберу с собой; они — моя собственность, так же как и полковник, но его я тебе пока оставлю, чтобы ты смог переговорить с ним об условиях освобождения его солдат. Эмери стоял рядом со мной и слышал каждое слово негодяя. А тот взял одной рукой меня за локоть, другой — Эмери, собираясь увести нас, но тут его остановил шейх: — Стой! Ты-то, кажется, покончил с теми двумя, но мне надо тебе кое-что сказать. Лицо говорившего приняло мрачное, я бы сказал — почти угрожающее, выражение. Я догадывался, что шейх не согласен с Мелтоном, а это было нам только на пользу. За нашу жизнь я теперь уже нисколько не опасался, но было ясно, что у Мелтона нас ждут куда большие испытания, чем у шейха. Мои надежды питали следующие соображения. На Крюгер-бея, правда, я не мог надеяться, однако полагал, что вместе с Эмери найду какой-нибудь способ освободиться. И даже если эта надежда меня обманет — здесь был Виннету, в которого я безгранично верил. Но был ли он действительно здесь? Я на это надеялся, даже мог бы в этом поклясться: настолько хорошо я знал лучшего и надежнейшего из моих друзей и товарищей. Я был твердо убежден, что белая точка на горизонте, которую я видел, и был Виннету, а отсюда мог легко представить, что он сделает, оказавшись к нам поближе, поскольку совершил бы то же, окажись я на ею месте. Ведь наши намерения и помыслы в подобных случаях всегда были одинаковыми. Он, безусловно, уже разведал, что мы завернули в узкое ущелье, разрезавшее гору на две половины, западную и восточную. Виннету, как и мы, прибыл с запада: в любом случае он сразу заметил большой вход в ущелье. Апачу необходимо будет узнать, кто находится в ущелье и что там происходит, а для этого ему придется взобраться на гору, чтобы с высоты хорошенько осмотреться. Я представил себя взобравшимся на вершину и глядящим вниз. Вскинув глаза вверх, я и в самом деле увидел на краю отвесно обрывающейся скалы человеческую фигуру, которая быстро взмахнула рукой, а потом скрылась. На такой высоте взрослый человек казался мальчиком, но я его сразу же узнал. Это был Виннету, и движением руки он подал знак, что увидел нас своим орлиным глазом и все рассмотрел. Теперь я полностью успокоился; я знал, что он, несмотря на все препятствия, придет освободить нас. Он будет следить сверху до тех пор, пока не увидит, куда нас поведут. — Там, наверху, лежит Виннету и смотрит на нас, — шепнул я Эмери. — Когда здесь все успокоится, он спустится к нам. — Хорошо, — ответил тот, не поднимая глаз. — Славный парень! Он нас выручит! А изменник коларази с выражением крайнего изумления посмотрел на шейха и спросил его: — Что ты еще хочешь мне сказать? — То, чего ты пока, видимо, не знаешь, а именно: ты находишься в лагере улед аяр, а я — предводитель этих воинов. — Я знаю об этом. — Почему же в таком случае ты ведешь себя так, словно ты здесь главный? Почему ты решаешь судьбу наших пленных, как будто бы они были твоими? — Но они же и есть мои! — Нет. Их схватили мои воины. Кто поймает птицу, тому она и принадлежит. Оба этих человека останутся у меня, точно так же, как и господин ратей. — Я не могу с этим согласиться!