Дада хватает свою дочь за руку, вместе со стулом отодвигает ее от стола и табачного дыма Дада. И, кроме того, разве мы не договорились, при ребенке не курить? Разве Вам Милан не сказал? Алегра, у которой настолько отвратительное имя, что мы постараемся его избегать, как по команде заходится в кашле. Игнятович словно только сейчас осознает, что девочка находится здесь. Игнятович. Милан? Он мне ничего не говорил. Но если мешает, то я погашу. Игнятович выбивает трубку в пепельницу, Дада, тоже раскашлявшись, берет пепельницу и с выражением преувеличенной брезгливости и какой-то детской злобы несет ее вытряхивать. Дада. Меня удивляет, что он вам не сказал. Игнятович. Да я же говорю тебе — ни слова! А ты, куколка моя, что ты дома делаешь? Давай-ка, отправляйся в школу, а то опоздаешь. Дада. Папа, Алегра сегодня не идет в школу. Видите, она даже не одета. Игнятович. А, не идет? Почему? Опять какой-нибудь праздник? Дада. Не дай бог, чтобы это стало праздником. Ребенок болен, неужели не видите? Когда Дада говорит, она говорит медленно. И слегка имитирует детский голос. Она тонким, писклявым голосом подчеркивает каждое слово. Игнятович. Заболела? Что ты говоришь? Куколка дедушкина, подойди, дедушка на тебя посмотрит! Дада хватает свою дочь за руку, хотя та и не собиралась подходить, чтобы дедушка на нее посмотрел. О чем и заявляет. Алегра. Не пойду. Ненавижу запах табака. У меня аллергия. Нужно ли говорить о том, что и ребенок говорит очень медленно. При этом имитируя детский голос, тонко, пискляво, подчеркивая каждое слово, так же как и мать. Игнятович смеется словно Дед Мороз. Смеется бесчувственным, искусственным смехом, он считает, что именно так и должен смеяться любой дедушка. Игнятович. Ну, надо же, аллергия! Да ты просто немножко простудилась. А мороженого ты случайно не ела, признавайся дедушке?! Алегра. Не дай бог, дедушка, какое мороженое! Ты же знаешь, у меня горло слабое! Игнятович. Сердечко ты мое, какая же ты у меня умненькая. Как разговаривает, совсем как большая! Игнятович смеется (как дедушка), приподнимается, чтобы поцеловать свою внучку в голову. Дада этого не любит, да и ребенок тоже не любит. Алегра, прячется за матерью, которая заслоняет ее своим телом с такой решительностью, словно у деда холера. Алегра. Мама! Дада. Папа, прошу вас… я бы хотела позавтракать! Игнятович. А, ну конечно, располагайся! Дада не двигается с места, она просто ждет, чтобы Игнятович вышел. Все же решается прокомментировать. Дада. Изжога замучила. Алегра, продолжая стоять за спиной матери, начинает хвататься за желудок. Игнятович. Ну, дай тебе Бог здоровья! Как сказала бы моя покойная жена, значит ребеночек у тебя с волосами. Дада. Какие волосы, о чем вы говорите? Я, знаете ли, все-таки думаю, что это гастрит. Игнятович делает движение рукой по направлению к животу Дады Она, разумеется, тут же увертывается, поэтому Алегра теперь оказывается перед животом своей матери. Она покашливает. Игнятович замирает. Игнятович. Вы обе иногда кажетесь мне похожими на какое-то тесто, которое из одной формы переваливается в другую. Дада вздыхает, ждет. Игнятович тоже ждет, что ему что-нибудь скажут. Дада. Папа, знаете, если вы уже закончили… Мать и дочь, обе, смотрят на стол с разложенными на нем бумагами, билетами лото, книгами систем, кроме того там лежит трубка, всякие предметы для ухода за ней, коробка табака и носовой платок. Старый Игнятович наконец-то понимает, чего от него ждут, и начинает торопливо собирать свои вещи. Игнятович. Что же ты так и не сказала! Сейчас, я сейчас… Знаете что, конечно, ребенок с мамашей действуют на нервы, это ясно, но все-таки в таком бардаке позавтракать невозможно. К счастью Игнятович довольно быстро все собирает. Дада. Не сердитесь, прошу вас. Игнятович. Еще чего не хватало, сердиться! И смотри, поешь как следует! Ты такая худенькая! Игнятович выходит из кухни, Дада бросает ему вслед. Дада. И еще, папа…? Старик как побитая собака делает шаг, другой. Игнятович. Да?