Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 28 из 35 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А как же вот эти ваши штучки, когда подкрался, часового ножиком, а потом второго, и третьего, а? – Кино меньше смотрите, – махнул рукой поляк. – В жизни всё не так. – Ага, и сведения слишком горячие, согласовать с начальством, план предъявить, личный состав подготовить… – посочувствовал я. Это легко, кроме работы языком, никаких усилий не требует. – А скажите, вы своих специалистов выделить не сможете? – вдруг спросил Нижинский. – А вы азартны, – сказал я. – Вам в карты лучше не играть. Пятерка, скорее всего – личный резерв поляка. Все, кого может собрать без огласки. Если что – сможет отбрехаться, мол, обычная разведка, решили проверить местность в близости возможного ввода наших. И моих парочку – фугас заложить, на подхвате постоять. Для засады – самое оно. Риск есть, иначе майор не хитрил бы. Чем-то он мне напомнил мои похождения в Киеве. Про риски никто не думал, летели сломя голову. Может, только это и помогло выбраться из этой западни. Да я и сам пошел бы, да только кто ж мне даст? Выволочка от Кирпоноса, когда он объяснял, кто и чем должен заниматься, слишком свежа в памяти. Не поймут, притащи я даже троих генералов. Не по чину. Даже обидно немного. Да и на кого батальон оставить? Я ведь теперь не вольная птица в свободном плавании – на мне куча народу, за которых я с утра до вечера ответственность несу. – Дробязгин, – позвал я ординарца, мнущегося неподалеку. – Позови Гапонова, где-то он рядышком есть, я его голос недавно слышал. * * * Лейтенант Гапонов к перспективе выделить двух бойцов, да еще и обеспечить сколько-то там взрывчатки на фугас, отнесся без восторга. – Тащ полковник, ну куда? С утра проходы обеспечивать, каждый человек на счету. Взрывчатки… только с возвратом… И то, сами знаете… Одного человека – как от сердца отрываю. Сами знаете, как у нас с личным составом… Разве что я сам… Вот гад, у меня научился. Я давно понял – поддаваться нельзя. Никому и никогда. Даже если вообще ничего не запланировано. Привыкнут, сволочи, потом без спросу брать начнут. – Я тебе дам «сам»! А командовать твоими бойцами кто будет? Пушкин Александр Сергеевич? Так он умер более ста лет назад. Сами видите, некого послать, – повернулся я к Нижинскому. – Один боец и взрывчатка. Надеюсь, не больше суток? – Загадывать не будем, – ответил довольный поляк. – Когда вернутся, тогда вернутся. Но может, найдете еще человека? – Тащ полковник, разрешите обратиться, – влез Дробязгин. – Слушаю, – вздохнул я. – Разрешите мне с хлопцами… Я же сам… Ну вы помните, я рассказывал… И фугас установить помогу, разве ж я… Это ж мы уже… Почему я согласился на эту самую натуральную авантюру? Сам не пойму. Но точно знаю – если об этом узнает комфронта, люлей выпишет по самое никуда. Как бы до рукоприкладства не дошло. Потому что всё я делаю не так – отправляю людей заниматься хрен знает чем без приказа и согласования, беру на себя несвойственные моему подразделению задачи… Партизанщина, разброд и цыганщина, если коротко. Но чувствую – должно выгореть. А победителей не судят, так же? * * * Уж не знаю, как там Нижинский организовал это дело – я его и видел после этого совсем недолго. Но как уходили в разведку – это на моих глазах произошло. Потому что совсем рано утром я их сам, всех семерых, можно сказать, провожал. Сам поляк остался в расположении. Кто ж его отпустит? Наверное, как и меня. Он тоже может отправлять людей умирать за свои ошибки, а сам пытаться их исправить – никак. Вот такие пироги. Но потом мне некогда стало переживать. Как там этот парикмахер говорил? Фигаро тут, Фигаро там. И я точно так же. Начальство в наше расположение потянулось как на экскурсию по ленинским местам. У них что, по двести человек в плен никогда не сдавались? Вынь да положи. И покажи. Это всё тот штабной майор, не иначе. Напел про возможность прорыва, завершение окружения, и прочее. Сказочник. И ведь никто не спросил и теперь: а что же вон там было до вчерашнего дня? Я бы честно сказал – вон до тех пор, где лесочек и болотце – ничего. А дальше что – даже знать не хочу. Накаркал. Уж не знаю, от обиды ли за потерю батальона последнего прорыва, или как-то немцы усмотрели звезды на петлицах экскурсантов, но нам устроили артналет. Так себе, третий сорт – не брак, но у нас тут всё взрывоопасно, и вообще. Даже если по нужде идешь, лучше не закуривать. Короче, началось веселье. Что-то взрывается, где-то горит с ядовитым дымом, пыль столбом. Всё как положено. И меня опять приложило. Для симметрии, во второе полужопие. Не так глубоко, царапина, санинструктор помазал чем-то, и всё. Но я воспринял это как звоночек такой. Мол, не лезь далеко. Один мудрый мужик сказал как-то, что надо делать, что должно, а будет пусть то, что будет. Жаль, фамилию его не знаю, поискал бы книжки, может, он еще чего полезного написал. И вот в результате всего этого у меня оказались порванными форменные брюки. Аккурат на месте ранения. И я, пока не зашил, ронял авторитет командира Красной Армии своим голым тылом. И только после этого додумался на часы посмотреть. Пять часов. В самый раз, когда генерала Херцога вызволять должны прийти. Значит, в одном нас покойный писарчук не обманул, а шумиха эта – чтобы внимание отвлечь… * * * Я после обстрела пошел свои дела творить – выяснять, кто жив, кто не очень, раненых обиходить, кого нужно – эвакуировать, кто цел остался – озадачить, чтобы не скучно было. Зато спокойно стало – ни одной звезды в петлицах в округе. Никто с ценными указаниями не лезет, что и как делать, не рассказывает. Короче, занимаемся кому чем положено. Опять времени не было на всякие глупости. Потому что всякими тоскливыми ожиданиями, всей этой сопливой ерундой из серии плач Ярославны, занимаются исключительно от безделия. А когда забот полон рот, то мысль одна – когда отдохнуть можно. Хотя мысль, конечно, в голове иной раз мелькала: как там? Удалось или нет? Но я честно выдержал, не метался по краю минного поля, и не вглядывался в горизонт. Устал за день как собака. К тому же предыдущую ночь не спал почти. А потому после ужина дал ценные указания подчиненным и скомандовал себе отбой. Глаза слипались, я даже не перешел к еще более ценным указаниям. * * * Разбудил меня среди ночи какой-то гад. Я бы даже сказал, сволочина. – Что? – спросил я, не открывая глаз и таким образом пытаясь поймать последние секунды сна. – Там этот майор приехал, два часа назад, – начал докладывать Малышев. Ну да, вчера был Гапонов, сегодня он. Сутки через сутки, с правом сна, если получится. – И что? Ради этого ты… – Нет, тащ полковник. Там сигналят, с той стороны. Вроде наши. А вы сами говорили… – Что ж ты сразу не сказал, дуболом? А он мне про майора сказки рассказывает! Сапоги мои найди срочно! Глава 17 И еще сам не знаю сколько я ждал, пока наши доберутся. Уж лучше бы разбудили, когда они здесь оказались. Я бы сны смотрел, а не торчал в ночи рядом с майором Нижинским. А он никаких попыток развлечь меня не предпринимал. Только и рассказал, что когда сюда ехал, то машину обстреляли, но не попали. Вернулись восемь человек. Уходило меньше, но состав был другой. Двое из разведгруппы остались в болоте. А вместо них в коллектив влились генерал и его адъютант в чине лейтенанта. Третий – неизвестно кто. Грязные все – до ужаса. Только по контурам формы нашего от немца отличить можно. Доклад от старшего разведгруппы прозвучал коротко – группа задание выполнила, наши потери – красноармейцы Изотов и Бабкин, у противника – не менее девяти человек, трое взяты в плен. Доклад окончен. Допросить на скорую руку решили в штабной землянке. И относительно просторно, и света хватает. Заводили по одному, начиная со старшего по званию, чтобы не обижать. Генерал не выпендривался, но сразу заявил мне, определив старшего по званию, что зовут его Курт Херцог, генерал артиллерии, командующий тридцать восьмым корпусом. А больше он сказать ничего не собирается, и требует к себе гуманного отношения согласно Женевской конвенции об обращении с военнопленными. Диву даюсь даже, что люди иногда вспоминают! Его бы в Киев, в лагерь наш. Он бы навел там порядок!! Да уж, слова у меня кончились. Не знаю, что там ему положено, конвенцию не читал. Но мы с Нижинским посмотрели друг на друга, кивнули, да и отправил я сторонника правильного содержания в плену в сарайчик, который у нас был наскоро приспособлен для этого случая. Так или иначе, горячую ванную и хорошо прожаренный кусок мяса я ему хрен бы предоставил, даже если бы и было. Может жаловаться на меня прямиком в Женеву. Следующим в наши кровавые лапы попал адъютант по фамилии Мюллер. Этот ничего не требовал, посмотрел только в честные и добрые глаза Нижинского, и сразу начал рассказывать истинную историю генеральского исхода через линию фронта. Получилось так, что сравнительно недавно где-то там в верхах кто-то из небожителей решил, что на изготовление «Доры» потратили слишком много денег, и надо бы ее использовать для демонстрации силы германского оружия. И пушку начали перевозить к Ленинграду. Из пяти поездов доставили три. Остался где-то лафет с монтажным краном, которые должны прибыть на место в течение двух недель. Примерно тогда запланировано начало работ по подготовке позиции. А Курт Херцог – куратор операции. И совсем нехорошие вещи, которые сотворили Советы, разделили генерала и пушку. Он – в окружении, она – нет. Хотя по прямой между ними – жалких десять километров. Я слушал этот сбивчивый лепет, и тихо удивлялся. Второй раз господь сводит меня с проклятой железякой. Первого свидания не случилось, не по чину мне было. Неужели и в этот раз не придется познакомиться? Пока я думал о поворотах судьбы, Нижинский не спал. Потрошить трусоватого лейтенантика он продолжил с особым тщанием, время от времени снова смущая его зверским взглядом и воплями «не врать!». По службе адъютант со всеми приказами был знаком, и переписку вел своими нежными ручками. Поэтому от разведчика не смог скрыться факт, что охрану из трех сотен эсэсовцев совсем недавно сначала сменили на обычных комендачей, а потом три сотни оказались жалким пятью десятками. Это вызвало справедливый гнев генерала, но поделать он ничего не мог из-за досадного недоразумения в виде окружения, а скомандовать эвакуацию «Доры», оказавшейся в такой опасной близости от линии фронта, не решался никто. И находилось все это добро в тупике возле разъезда Чурилово. Замаскированное, прикрытое, и практически без охраны. Бардак – не только наше изобретение. Орднунг может давать сбои, особенно когда всем надо, а взять неоткуда. Впрочем, всё выгружено, кроме боеприпасов, находящихся в одиннадцати спецвагонах с поддерживаемой температурой пятнадцать градусов. Единственное, в чем путался адъютант, так это в дне, когда охрана опять станет пристойной. Не то завтра, не то послезавтра. Он даже заплакал от расстройства, что не может помочь этому замечательному герру майору, который показывает ему свой нож, при этом доверяя лейтенанту настолько, что позволяет рассмотреть все подробности лезвия буквально в паре миллиметров от глаза. Тут я понял, что пора мне подышать свежим воздухом и пойти проверить караулы. Я не против полевых методов допроса, и понимаю, что временами без этого не обойтись, когда надо всё получить быстро. Но наблюдать – предпочитаю такого не делать. Вряд ли Нижинский будет резать немца на куски, он и так всё рассказывает. Но и морального давления достаточно. Начнет сейчас этот Мюллер ползать по полу, вымаливая жизнь, а майор тем временем давить на психику, чтобы проверить истинность утверждений о пушке. А оно мне надо? Вон, пойду, послушаю байки от Дробязгина, он нашел благодарных слушателей в виде заступающей смены дозора. – Говнюки эти разведчики, вот что я вам скажу, – вещал уже переодетый и вполне вымытый Ваня внимательно слушающей публике. – Мы с Саней тарабанили на себе эту взрывчатку как папа Карла, а эти прут, чуть не посвистывая. Я говорю – подсобите, братцы, впересменку потащим, а они мне – ваш груз, вы и несите. Вот так и познается боевое братство, сразу видно, кто друг, а кто – портянка прелая. Насыпь табачку, Григорьев, не жмотись, – обратился он в одному из бойцов. – Так ты ж не куришь вроде, – засомневался тот. – Вот она, жлобская натура. Саня Дудник встанет, угощу его, он в этих засадах весь измучился без курева. Так и жаловался каждую минуту, считай, что уши пухнут уже. Так вот, водили они нас по таким дебрям – я б ни в жизнь не выбрался, случись в одиночку туда попасть. Мошкара лезет… везде, короче, даже подштанники не спасают. Дудник, дурило, в болото упал, вылезает – весь в пиявках… Да… – Заливаешь, Ваня, – влез Григорьев, желающий за свой табачок получить правдивый рассказ. – Уже было про пиявок, помните, ребята? И все согласно закивали. Даже я помню. Точно, при нашем знакомстве вещал Дробязгин. – Ну уже и приврать нельзя, – спокойно воспринял разоблачение мой ординарец. – Я же для красоты, разве непонятно? Так вот, пилим мы по этой чащобе, я уже спотыкаться устал. Иду только и думаю – хана сапогам, менять надо. А ведь только недавно с немца снял… – На табак ты их у Михеичева выменял, – Ваню снова поймали на неточности. – Не нравится, не слушай. Так до смерти и не узнаешь, как мы целого генерала в плен взяли. Короче, пришли на место. Сержант разведывательный жалом поводил, присмотрелся, говорит – мимо не пройдут. Только вот на этом самом месте. А там и правда – с одной стороны болото, тут бурелом, куда там засекам, что мы городим. И посередке даже не тропинка, а так, намек один. Ну и решили там засаду делать. Мы с Саней фугас заложили, прямо как в учебнике – комар носа не подточит. А комарей там этих… только точило под носы подставляй. Я ребятам и говорю – грязью надо измазаться. И маскировка, и от этих тварей защита. Послушали меня…
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!