* * * – Таким образом, наши войска установили контроль над дорогой Новгород – Чудово на участке от Спасской Полисти до Мясного Бора и продолжают продвижение. Захвачено большое количество техники противника. Пленных… около десяти тысяч, товарищ генерал. Потери немцев в живой силе устанавливаются. Виноградов не улыбался, но делал он это с большим усилием. А Рокоссовский вроде спокойно всё это выслушивал, но видно же: лицо разгладилось, руки на столе дробь выбивать перестали. А утром – хоть не подходи. Желваками играет, распоряжения отрывисто, чуть не сквозь зубы отдавал. Пару раз на комдивов по телефону даже голос повысил, что для Константина Константиновича, обычно вежливого, равно полноценному разносу. А сейчас – милое дело. И танки пригодились. Не только с тыла ударили после артподготовки, но и две батареи гаубиц захватили-подавили. Потери – три машины, одна так и вовсе подлежит восстановлению. Из экипажей, к сожалению, спаслись всего пара человек. Вот такие пироги. – Якушев! – позвал командарм, и адъютант появился как из-под земли. – Слушаю, тащ генерал! – Не кричи, Витя. И так целый день одни вопли кругом. Организуй-ка нам по сто грамм. За наступление. За победу! * * * До штаба фронта я добрался еще спустя три дня. То некому везти было, то меня на месте не оказывалось. Вроде и не делал ничего особенного, а умахался вконец. В итоге плюнул на удобства и сел в полуторку пассажиром. Так с колонной грузовиков и доехал. Пришлось, конечно, сходить попросить, чтобы в путевой лист внесли – дисциплина, однако. Продвижение второй ударной в последующие дни немного замедлилось, опомнились немцы, подтянули резервы, артиллерию. Да и распогодилось – опять начались бомбежки… Но наши за дорогу уцепились крепко и сдаваться не собирались. Хотелось бы, чтобы и из Погостья нас поддержали, и соединиться с ними одним махом – но пока нет. Похоже фашисты, сейчас против нас все резервы, какие только можно найти, бросают. Но не ждали нас, совсем не ждали. Так что с «Ленинградом» соединимся, дайте только срок небольшой. А в штабе фронта как-то невесело. Вроде победа сродни подмосковной, а везде ходят чуть не на цыпочках, тишина странная. Я сразу к командующему пошел, доложиться. Масюк сидел на своем месте, будто и не вставал с тех пор как я уехал. – Привет. Что там? – кивнул я на дверь. – Болеет, – вполголоса ответил Аркаша. – А что стряслось-то? Врачи кончились? – Не знаю. Не говорит ничего, что спросишь – прогоняет. Но выглядит… хреново. Я стукнул костяшками пальцев по двери и, не дожидаясь ответа, зашел. Если плохо человеку, то зачем напрягать? Кирпонос и вправду выглядел – краше в гроб кладут. Глаза запали, кожа серая, губы сухие, потрескались, аж черные. Он отложил в сторону какую-то бумагу и спросил: – Докладывай… и иди… сам видишь… не до того… – А что случилось, товарищ генерал? – Да тут, бля… такое! – вдруг хрипло выкрикнул он. – В Москве… придавило теперь… поссать не могу… третьи сутки… – Так давайте к врачам! Что же вы… терпите здесь? – удивился я. – Разнесут, суки, – махнул он рукой. – Все стучат наверх. Лучше сдохнуть, чем позор такой… – Послушайте, здесь рядом, в медсанбате, хирург, – вспомнил я случай с Ильязом. – Золотые руки, что угодно сделает. Говорят, лучший на фронте. Поехали сейчас, что ж вы мучаетесь? Видать, я попал как раз на тот момент, когда терпелка у Кирпоноса кончилась и он был согласен на что угодно, лишь бы стало чуток полегче. Через минуту я уже искал эмку командующего и собирал сопровождение. Охрана, конечно, как в кино. Ребятам только форму поменяли, обноситься не успела, и новенькие ППШ всем выдали. Вот прямо в смазке еще, ни разу не выстрелили даже. Смотрелась эта группа товарищей, мягко говоря, немного нелепо. Но мне не до того было. Вместе с Масюком мы под руки вывели и посадили в машину командующего. Передвигался он с трудом, сильно расставив ноги и издавая мученический стон после каждого движения. Тут и ехать было – тьфу и растереть, но машина двигалась со скоростью беременной каракатицы, будто генеральский водитель боялся расплескать что-то драгоценное. Около палаток медсанбата я сразу увидел того хитрована, он за махорку искал врача в прошлый раз. Хромой мужик в заношенном халате, который ему был явно велик, а потому он подвернул рукава. Я выскочил из эмки, и схватил его за плечо. – Слышь, где тут ваш доктор Граберкакеготам? Давай его быстрее сюда. Тот повернулся в сторону сортировочной площадки и крикнул: – Тащ майор, это к вам. И сразу попытался чуть присесть, чтобы рука моя, значит, не держала его. Но тут приехал студебеккер с охраной, и они как черти из коробочки посыпались на землю в своей новенькой форме, как стадо придурков, и отгородили эмку с командующим от всех остальных. Впрочем, врачу, тому самому симпатичному еврею, который выписывал Ахметшина в часть, пройти дали беспрепятственно. Я санитара сам отпустил и подошел к доктору. Мог и сам его позвать, увидел же потом, он метрах в тридцати от нас стоял. Но и усталость навалилась, и случай этот… дурацкий донельзя – не заметил, и всё тут. – Здравствуйте, там в машине комфронтом, надо его полечить. Понятно, что военврача это обрадовало мало. Своих хлопот валом, с передка раненых везут массово, а тут еще и начальника доставили, вокруг которого хочешь не хочешь, а хороводы водить придется. – Ведите вашего командующего за мной. И помощника моего пригласите, – кивнул он на хромого санитара. Я вернулся к машине и мы на пару с водителем помогли Кирпоносу выбраться наружу. Впрочем, дальше он попытался идти самостоятельно, по-прежнему широко расставив ноги, будто в паху у него была привязана граната, которая может взорваться при неосторожном движении. Потом обернулся на санитара, который смотрел на происходящее, будто он тут ни при чем, так, погулять вышел. – Ко мне! Бегом! – рявкнул я на него. Терпение и у меня кончалось. Тот похромал к нам, довольно быстро, остановился за три шага. Вот сволочина, в игрушки играть задумал. Сейчас еще выкобениваться будет, доклад сооружать. Так что я этого хитрована опередил, приказал следовать за мной, и пошел. В смотровой доктор быстро надел свежий халат, помыл руки, перчатки резиновые натянул. И уставился на севшего с кряхтением на топчан Кирпоноса. – Слушаю вас, – вежливо спросил военврач. Вот ведь зараза, а? Я бы так у генерала армии спросить не смог. Уважаю, молодец. – Петр Николаевич, помоги, будь добр, – прокряхтел командующий, и начал расстегивать китель. Я помог, и китель снять, и брюки стащить. А потом и подштанники. Блииииин, вот это засада! Да там у него всё багрово-синее и распухшее. Во рту почему-то собралось много слюны, которую я постарался не очень громко сглотнуть. Санитар, стоящий рядом со мной, похоже, был впечатлен не меньше моего. – Давно? Дня три, наверное? – только и спросил доктор, так спокойно, будто распухшее до размеров футбольного мяча нечто в мужском паху – для него дело плевое и обычное. – Да, – крякнул Кирпонос, и жалостливо добавил: – Поссать ведь даже невозможно… Сказали, ты лучший… Поможешь? Если бы это Груберсон на меня сейчас глянул, то сомнений у него возникнуть не должно было. Впрочем, ответ оказался верным. – Конечно, помогу, – сказал военврач. Голос прозвучал… обнадеживающе, скажем так. – Синицын, таз возьми, – начал он командовать. – Будь готов предоставить в скором времени. Санитар споро вытащил из-под топчана простой эмалированный таз, в каких хозяйки варенье варят. С щербинкой на краю. Я почему-то на нее как уставился, так глаз и не отрывал. – А вы, товарищ полковник, вон туда отойдите, к двери поближе, и постарайтесь не мешать мне, – и я послушал его, очень уж уверенно звучали команды. – Смотрите, – объяснил он уже командующему, – вот здесь я сейчас введу обезболивающее, потом вот тут сделаю раз… – Быстрее, – с нетерпением прошипел Кирпонос, – потом расскажешь, что да как… Сил нет терпеть… Блестел хромированный металл, прикладывались салфетки, руки военврача мелькали как у фокусника какого. И лицо у него было совершенно спокойное, будто не генеральский хер он режет, а сардельку в пивной. Я бы не удивился, начни он напевать себе под нос. Впрочем, времени сама процедура заняла немного. – Отек скоро спадет, – спокойно рассказывал генералу доктор, – но сейчас мы выведем мочу катетером… Так, смажем вазелиновым маслом… Будет немного неприятно… – Давай, суй свою трубку! – завопил Кирпонос. – Я ж лопну сейчас… Ой, хорошо, тааак, дааа! Санитар успел подставить под свисающий конец резиновой трубки таз, и туда тут же полилась нескончаемая струя. Я не к месту вспомнил анекдот на эту тему и чуть не улыбнулся. Глядя на светлеющее лицо командующего, от удовольствия прикрывшего глаза, и сам начнешь лыбиться. Но лучше не надо. – Соловьев, пить… – прохрипел Михаил Петрович и с невероятной жадностью опорожнил полную флягу. Как знал, две взял. У него вода, наверное, до желудка не доходит, по дороге вся всасывается. – Еще, – уже более уверенным голосом произнес он, подавая мне опустевшую посуду. Вторую флягу он прикончил с остановками. Сбил жажду немного. Потом еще отпаиваться будет, конечно, но это потом. – Сейчас я извлеку катетер, – объяснил доктор, не обращающий внимания на происходящее. – Перевязку ежедневно, я напишу с чем. Алкоголь и половые сношения до снятия швов не рекомендую. – Петр Николаевич, одежду подай мне! – скомандовал генерал почти обычным, разве что чуть сипловатым голосом. – Запиши доктора и помощника, наградим после. Помоги штаны застегнуть! Когда же это кончится… Всё, не задерживайся, – и ушел, не прощаясь, так же враскоряку, но уже самостоятельно. Я записал. Военврач второго ранга Иохель Моисеевич Гляуберзонас и красноармеец Синицын Сидор Иванович. Боже, что за фамилия? В финотделе, наверное, в две строчки пишут, чтобы за графу не вылезало. Хотя у Крестовоздвиженского, который нам маскировку делал в Киеве, подлиннее будет всё-таки. Пока записывал в машине фамилии, раздался крик «Воздух!». И сразу же «Бам-бам-бам» – начали падать бомбы. Глава 10 Я побежал к Кирпоносу, который всего шагов на десять меня опередил – ему-то двигаться намного труднее. Не привык еще к тому, что всё прошло у него там. Оставалось буквально пару метров – и тут меня накрыло упавшей палаткой. Я помнил еще как спеленало брезентом, а потом приложило по пояснице, и по голове, да так, что в глазах потемнело. И я окончательно запутался в этих тяжелых складках. Подумал только, что вот отдохну немного, пока бомбежка не кончится, очухаюсь, и выползу. Но разрывов больше не было – что тут бомбить, горсть палаток, и все дела. Скорее всего осколочными мелкими посыпал, эсдэ два какими-нибудь. И контейнер небольшой. На такую площадь много не надо. А повторять… Пока развернется бомбер, пока прицелится – тут и наши истребители налететь могут. По крайней мере здесь они чаще случаются, чем где бы то ни было еще в округе. Но вялость какая-то напала на меня внезапно, вот невозможно прямо. А дышать в этом мешке, который со всех сторон окружает, становится всё труднее. Вот тут мне на помощь кто-то пришел. Довольно грубо схватив за сапог, неведомая сила потащила меня наружу. А через пару секунд в процессе задействовали обе ноги, и уже весьма скоро я, пропахав носом брезент, вдохнул свежий воздух. Повернул голову, чтобы, во-первых, было легче дышать, а во-вторых, увидеть, кто же меня выволок на свет божий. Ничего себе! Буду писать мемуары, обязательно опишу эпизод, как генерал армии Кирпонос тащил меня за сапоги мордой вниз. Что характерно, сам при этом пребывая… далеко не в полном здравии. Михаил Петрович точно сам шатался – похоже и ему досталось. – Санитары! Бегом ко мне! Тут раненый! Быстрее, бараны! – рыкнул Кирпонос. Ого, голос прорезался, точно на поправку пошел. Только кто тут раненый?