— Кого это не будет, доктор? — Аяксов, Софья Львовна! — трагическим тоном заявил Сирненко, оборачиваясь к красивой стройной девушке. — Мне суждено было присутствовать при величайшем событии двадцатого века — я видел, как лопнули узы многолетней дружбы, я слышал… Впрочем, я ничего не слышал и нем, как рыба! Несколько человек одновременно обратились к Аркадию Павловичу: — Не может быть!.. Неужели верно? Вы и Андрей Сергеевич?.. Невероятно! — К сожалению, это так, — ответил, кусая губы, Аркадий Павлович. — Мы с Андреем немного повздорили. Завтра помиримся, конечно, но покамест я не могу препятствовать доктору превращать муху в слона. Не удивлюсь, если история будет раздута еще больше, и доктор станет говорить… — Что здесь зарыта собака, то бишь… женщина! Виноват! Никто не зарыт, но ищите женщину, господа!.. Ищите даму! Восток уже начинал алеть, а все небо подернулось светло-серой дымкой, когда последняя шлюпка с гостями отчалила от парохода и, вздрагивая под ударами весел, понеслась к берегу. Шумная и веселая ночь окончилась; о ней напоминали только конфетти и длинные ленты серпантина, покрывавшие пол пароходного салона. Но скоро и эти шелестящие клубки исчезли без следа. Послышалось шарканье грубых щеток, надетых на ноги матросов, голоса, отрывистые приказания — и дневная жизнь судна вступила в свои обыденные рамки. Норский вместе с сестрой стоял на верхней палубе и с утомленным выражением лица обрезал кончик сигары, а она, щуря свои зеленоватые глаза, упрямо смотрела на отражающиеся в море первые лучи. Пароход перед полуднем снимался с якоря, и потому они предпочли не уезжать на берег. Спать тоже уже не стоило ложиться. Николай Львович закурил, и легкая струйка дыма растаяла в прозрачном воздухе. — Удивительная история, — произнес он, не глядя на сестру, — и из-за чего это они поссорились?.. Все время, что мы пробыли в Одессе, они казались парой попугаев-неразлучек… Помнишь, у тетушки Аглаи? — Да ведь Аркадий Павлович при тебе же говорил, что доктор, по обыкновению, раздул самую безобидную размолвку. — Не думаю! Я хорошо знаю Пургальского. Он неспособен ссориться без основательных причин. — Но как же Аркадий Павлович? — Возможно, что он рассчитывает на примирение… Я тоже убежден, что до поединка не дойдет и, возвратясь из Севастополя, мы встретим их обоих в полном здравии, но уж Аяксы-то исчезнут без следа… В этом не может быть сомнения… Обмениваясь мыслями о непонятной ссоре двух друзей, Норские не заметили, как наступило время завтрака. Когда же они, поднявшись из-за стола, опять прошли на палубу, то окружающая картина успела заметно измениться. Пароход, вышедший к ночи на рейд, теперь опять стоял у мола; шумная и красочная южная толпа широкими волнами переливалась на берегу, а вереница пассажиров, колеблясь и извиваясь, как исполинская змея, тянулась через мостки и исчезала в глубине железного гиганта. Солнце, почти достигшее зенита, беспощадно обжигало и палубу, и известковые террасы города… Но вот где-то раздался глухой хрип, через мгновение сменившийся могучим ревом; послышалась команда, сходни сняты, под кормой забурлила вспененная винтом вода, — и пароход как-то боком стал отходить от берега. Медленно отступили ближайшие постройки, отодвинулась назад серая масса города, а морской простор все ширился, словно расступаясь перед несущимся вперед судном. Кое-где на горизонте начали появляться грациозные очертания яхт. Как белокрылые морские птицы, чуть трепеща, скользили они над волнами, по временам склоняясь к ним и почти касаясь их своими крыльями-парусами. Иные только на несколько минут показывались вдалеке и постепенно уменьшающейся белой точкой исчезали; другие, напротив, долго шли рядом с пароходом, пока, понемногу отставая от него, не начинали сливаться с гребнями волн, как будто растворяясь в серебристо-белой пене… На одну из таких яхт обратила внимание Норская. Ее стройный силуэт показался девушке знакомым, и она напряженно стала присматриваться к ней. Николай Львович, стоя рядом, все время прицеливался объективом своего «кодака» то в одно, то в другое из проходящих мимо суденышек. — Коля, посмотри, пожалуйста, вон на ту яхту. — Которую? — Вон, в стороне… — Ну, вижу… — Не кажется ли тебе, что она похожа на «Эвнику» Пургальского? — Все они похожи друг на друга… Где твой бинокль? — В каюте. — Ну, делать нечего — устроимся иначе… И Норский снова наклонился над аппаратом. Затвор «кодака» коротко и сухо щелкнул. В то же мгновение яхта сильно накренилась, паруса на ней затрепетали и, круто повернувшись, она понесла в противоположном направлении. — Готово! — воскликнул Николай Львович. — Твое любопытство будет вполне удовлетворено. — Воображаю! — разочарованно протянула девушка, — и так ее чуть видно, а на твоем снимке получится горошинка! — Мы — жрецы фотографического объектива — умеем обращать горошинку в яблоко. — Ты увеличишь этот снимок? — Само собой понятно… И если это яхта Пургальского, то тот же снимок разрешит и утренний наш спор. Он и Аркадий Павлович выезжали в море всегда вдвоем; следовательно, если примирение уже состоялось — то на снимке получатся две фигуры. Пароход шел уже в открытом море. Нигде не было видно ни одного судна. Солнечные лучи пронизывали зеленоватые волны, преломлялись в них и огненными стрелками исчезали где-то в темной глубине. Резвые дельфины неслись впереди, точно указывая путь среди прозрачных равнин своего царства. Прохладный бодрящий ветерок налетал порывами и по временам бросал на палубу клочки солоноватой пены… Софья Львовна проснулась довольно поздно и вышла на веранду. День был солнечный; спокойное море чуть слышно рокотало невдалеке, а листва кустарников и коротко подрезанный газон, несмотря на лето, казались сочными и свежими. — Доброго утра, Соня! — обратился к ней Норский, приподымаясь с плетеного кресла, в котором он сидел. — Ну, как спала? — Благодарю… Что у тебя там? — Почту разбираю, — и Николай Львович указал на кипу журналов и газет, лежащую на столике у кресла. — Быть может, хочешь просмотреть что-либо? — Нет, не хочу… А впрочем, дай-ка «Новое время» — в Одессе мы его не получали. Она сорвала с газеты бандероль, но тут точно вспомнила о чем-то и отложила ее в сторону. — Послушай, Коля, а как же снимок? — Снимок… Какой? — Вот это мило! Три дня уже, как мы приехали, а он еще и не проявлял его, должно быть! — Ах, вот ты о чем! Не беспокойся, я проявил и даже напечатал, но — к сожалению — труды мои остались втуне. — Как это так? — А очень просто: гребень волны прикрыл всю яхту, и только нос с началом надписи оказался на виду… Немного увеличив, можно, разумеется проверить, «Эвника» это или нет, но уж людей на ней увидеть не придется. Сегодня вечером, если тебе так хочется, я увеличу. Девушка бросила скучающий взгляд на море, перевела его на столик брата, склонившегося над газетой, и затем машинально развернула какой-то иллюстрированный журнал. Но не успела она еще прочесть надписи под первым рисунком, как остановилась, изумленная странным выражением лица Николая Львовича. — Коля! Что с тобой? — воскликнула она, видя, что тот с каждой секундой становится бледнее. — Постой… — пробормотал Норский растерянно. — Что за чертовщина? Не может быть! — Глаза его быстро пробегали одну строчку за другой… — Нет, верно! В «Одесском листке» то же! Вот, прочти! — и он протянул сестре газету. Софья Львовна взглянула на указанное место, и ей сразу же бросился в глаза набранный кричащим шрифтом заголовок: «Трагедия на яхте. Убийство А. П. Силина». Она была совершенно равнодушна к Аркадию Павловичу, но известие о смерти человека, с которым она еще несколько дней тому назад разговаривала и шутила, не могло ее не поразить. Девушка, бледная и взволнованная, перешла от заголовка к тексту… Сначала шли перлы трескучего репортерского красноречия, а затем уже следовало изложение сути дела. «Как удалось установить, — читала Софья Львовна, — убитый и А. С. Пургальский провели канун рокового дня на пароходе “Император Александр”, куда, в числе других, были приглашены на вечер капитаном. А. П. Силин, как нам известно, настойчиво, но безуспешно ухаживал за мадмуазель Н… Пургальский, считавшийся близким другом убитого, по невыясненным еще причинам неодобрительно смотрел на это увлечение, и в результате между ними произошел крупный разговор, закончившийся полным разрывом. Популярный среди одесситов, доктор С. оказался случайным свидетелем происшедшей сцены и вынес из нее крайне неблагоприятное для Пургальского впечатление. Это, впрочем, будет выяснено на суде; здесь ограничимся сухим изложением фактов. Около десяти часов утра следующего дня яхта Пургальского “Эвника” вышла в море, имея на борту владельца и А. П. Силина. Несчастный доверчиво согласился на прогулку, не подозревая даже, что отправляется навстречу смерти, на которую его уже обрекла жажда мщения. После полудня яхта вернулась обратно в порт — но как!.. На ней по-прежнему было два пассажира, но в живых оставался только один ее хозяин. Силин безжизненной массой лежал у ног Пургальского! Очевидно, он был убит сзади ударом весла, размозжившим ему череп… Убийца арестован. Он упорно отрицает свою вину. По его словам, покойный около семи часов утра сам пришел к нему, поднял с постели и извинился перед ним. Они подали друг другу руки и, чтобы ознаменовать примирение, решили сделать вдвоем небольшую прогулку на “Эвнике”. Что же касается убийства Силина, то он “положительно не понимает, как это случилось”(?!). Смерть его друга последовала будто бы в тот момент, когда “Эвнику” в открытом море опередил “Император Александр” и он, сидя на руле, на несколько секунд потерял из виду своего спутника, маневрировавшего парусами. Затем яхта сильно накренилась, после чего он переменил курс — и только тогда заметил Силина лежащим без сознания у мачты". — А ведь это же верно! Совершенно верно! — воскликнула девушка, прочитав последние слова и опуская газету на колени… — Что верно? — поднял на нее глаза Николай Львович. — А ты разве не заметил, что с «Эвникой» в то время, как ты ее снимал, произошло что-то странное? Я это помню хорошо. — Ничего странного — только твоя фантазия… Хочешь, я негатив принесу? — Принеси, посмотрим… Норский прошел внутрь дома и возвратился с небольшой стеклянной пластинкой в руках. Софья Львовна взяла ее и внимательно начала рассматривать на свет. — Да! — произнесла она задумчиво. — Ты прав… Хотя… хотя… Что это за пятнышко?