Думаю об этом каждый день, пытаюсь понять, вспоминаю, как оно было раньше, как мы жили до маминой болезни. И чем больше думаю, тем сильнее утверждаюсь в мысли, что родители относились к нам с братом по-разному. Отец всегда выделял Игната. Первенец, старший сын, Игнат даже внешне был похож на отца больше, чем я. И по характеру такой же отчаянный и решительный. А мама… Любила ли меня мама больше, чем Игната? Не знаю. Помнится, когда болели мы, ночами просиживала у наших кроватей, играла с обоими, скажи читала двоим сразу. Но бывало, в ее взгляде, направленном на Игната, видел я не материнскую радость, а душевную боль. А на меня она смотрела по-другому. Не объясню, как, потому что и сам не понимаю. Но не было в ее взгляде ни тоски, ни боли, лишь одна светлая радость. Характером я пошел тоже в маму: мягкий, нерешительный, грубым мальчишеским забавам предпочитающий рисование и музицирование. Кисейная барышня… Так отец однажды сказал про меня своему приятелю и деловому партнеру Льву Семеновичу Боголюбову. Сказал не со злом, а с легкой досадой, и тут же принялся хвалиться успехами Игната. И сколько их еще было, таких моментов! Только раньше я их не замечал, а сейчас память услужливо предъявляла мне давние, почти забытые воспоминания, заставляет задуматься. Решено! В ночном поговорю с Игнатом. Нет сил носить в себе это все. Может, брат объяснит то, до чего мне своим умом никак не дойти… Матвей — …Может, брат объяснит то, до чего мне своим умом никак не дойти, — прочел Дэн и посмотрел на часы. — А что там объяснять?! — удивился Гальяно. — Папашки, они все такие, любят сильных и наглых. А хлюпиков и сморкачей типа этого Андрюшеньки никто не любит. — Он говорил, а в голосе его отчетливо слышалась затаенная обида. — Да, хлюпиков и сморкачей никто не любит, — вздохнул Туча, и они с Гальяно переглянулись. — Ну, правда же, детский сад какой-то! — Гальяно с неприязнью посмотрел на дневник. — Пацану семнадцать лет, считай, наш ровесник, а в голове у него сплошной романтический бред! Ах, маменька! Ах, братец! Тьфу! — Про знахаря интересно, — сказал Дэн задумчиво. — Его Лешаком звали, совсем как нашего лесного дядьку. — Думаешь, это он? — Туча испуганно выпучил глаза. — Ты дурак, что ли?! — Гальяно повертел пальцем у виска. — Это ж ему тогда под двести лет должно быть, а наше страшилище хоть и древнее, но не настолько же! Они так увлеклись спором, что не заметили, как на лужайке появился Суворов. — Эй, архаровцы, вы специально прячетесь так, что искать вас приходится с собаками? — спросил он, бросил быстрый взгляд на лежащий посреди покрывала дневник и нахмурился. — А кто вам разрешил покрывало в парк тащить? Кто потом его за вас от грязи отстирывать будет? — Так мы же аккуратно, только на травку, — сказал Матвей, наблюдая, как Дэн осторожно прикрывает дневник бейсболкой. — Начальнику лагеря рассказывайте про свое «аккуратно». — Суворов продолжал хмуриться. — Еще раз застану за порчей казенного имущества, будете на весь лагерь картошку чистить. Уяснили? Они молча закивали в ответ. — Армия какая-то, — буркнул себе под нос Гальяно. Если Суворов его и услышал, то виду не подал, развернулся, пошагал в сторону главного корпуса. Дэн натянул на голову бейсболку, дневник сунул за пазуху. Туча хотел было что-то сказать, но, видно, передумал, едва заметно пожал плечами. После отбоя, вместо того чтобы улечься спать, они снова взялись за чтение дневника, но особо в этом деле не преуспели. В комнату заглянул Суворов, сказал строго: — Гасите свет, архаровцы! Завтра подъем и пробежка, если вы вдруг забыли. Не дожидаясь ответа, командир щелкнул выключателем, и комната погрузилась в темноту. — Спать, я сказал! — послышалось уже из коридора. — А и правда спать охота, — зевая, сказал Гальяно. — Ведь этот упырь не шутит, поднимет завтра ни свет ни заря, а Андрюшка этот от нас никуда не денется. — Конечно, не денется, — хмыкнул Матвей. — Он же мертвый уже давным-давно. Туча что-то буркнул то ли одобрительное, то ли протестующее, с ним не поймешь. — Слушайте, а вы Ксанке ключик отдали? — спросил Гальяно, зевая во весь рот. — Не видели мы ее сегодня больше, — послышался из темноты голос Тучи. — А что ее видеть-то?! Она же с Васькой в одном доме живет. Ваське можно было отдать, чтобы вернул. — Сам отдам! — сказал Туча неожиданно резко. — Ну, сам так сам, — не стал спорить Гальяно. — Просто столько нервотрепки было из-за этого ключика, а вы так и не отдали. — Завтра отдадим, — положил конец разговорам Дэн. Вроде бы и сказал спокойно, а его сразу все послушались. И как у него так получается? Раздумывать над этим феноменом Матвей долго не стал, как-то незаметно и плавно погрузился в глубокий сон. Утро началось так же внезапно и так же гадко, как и в прошлый раз: с громкого рева Суворова «Архаровцы, подъем!». Одевались и умывались на автопилоте, а окончательно проснулись лишь у ворот. — Снова на пробежку? — усмехнулся охранник, тот самый, который нашел их в лесу. — Отныне каждый день! — Суворов улыбался так, как будто не было в его жизни большей радости, чем пробежка в семь утра. — За мной, архаровцы! Бежать по извилистой лесной дорожке было не слишком удобно, но где-то на середине пути Матвей вдруг осознал, что получает удовольствие. Проснувшийся и взбодрившийся организм рвался в бой, жаждал и отжиманий, и приседаний — всего того, что еще вчера казалось каторгой. — Не отставать! Быстро-быстро! — подбадривал их Суворов. — У меня сегодня изменения в программе. — Небось пресс качать заставит, — задыхаясь, простонал Гальяно. Оказалось, он ошибался, изменения в программе были куда интереснее. Командир назвал это азами рукопашного боя. — Покажу вам кое-что, неразумным. Для самообороны пригодится. Не дай бог, конечно! Но в нашей жизни всякое бывает. Киреев, шаг вперед! Выбранный в спарринг-партнеры Киреев криво усмехнулся, вышел на середину полянки. — Нападай! — велел Суворов. — Как? — А как хочешь, так и нападай! Ты же вроде как занимался. — Вроде как, — Дэн кивнул. — Ну, так покажи, на что способен. И не стесняйся, можешь бить в полную силу. Нападай! Дэн напал. Если нападение было проведено по всем правилам и в полную силу, то хреновый из него нападающий, потому что уже через мгновение Дэн оказался впечатан в землю. — Вот примерно так! — Суворов помог ему встать на ноги, улыбнулся снисходительно и покровительственно одновременно. — А теперь то же самое, но в замедленном темпе. Готов? Дэн молча кивнул и через мгновение снова оказался на земле. Как-то не очень получалось у командира в замедленном темпе, но красиво, ничего не скажешь. Бросок отрабатывали несколько раз, до тех пор, пока пацанам не стало более или менее понятно. — Ну, кто следующий? — Суворов весело сощурился. — Можно я? — Туча робко поднял руку. — Ты? — Суворов окинул его оценивающим взглядом, а потом сказал: — Ну, давай попробуем! Завалить Тучу оказалось куда сложнее, чем Дэна. Он стоял насмерть, крепко-накрепко упершись в землю ногами, но Суворову все-таки удалось. Громко ойкнув, Туча рухнул на землю, но разлеживаться не стал, с неожиданным для его комплекции проворством вскочил на ноги, буром попер на противника. — Ай, молодца! — только и успел сказать тот перед тем, как завалить Тучу во второй раз. — А теперь давай-ка наоборот! — То есть вы нападаете, а я защищаюсь? — уточнил Туча, отряхивая штаны от травы и иглицы. — Да, я нападаю. Ты же запомнил движения? — Кажется. — Ну, так вперед! Матвей никогда не видел, как нападает носорог, но слышал, что происходит это быстро и страшно. Туча был похож на носорога, и у него получилось! — Ох, Тучников, знал бы, что ты такой способный ученик, попросил бы действовать вполсилы, — проворчал Суворов, вставая с земли и потирая ушибленную поясницу. — Силища у тебя богатырская. — Извините, Максим Дмитриевич! — Туча покраснел от смущения. — Не рассчитал. — Плохо, что не рассчитал! В этом деле расчет далеко не на последнем месте. Вот если бы ты так об землю хряснул не меня, а Гальянова, перебил бы хребет — сто процентов! Так что осторожнее. — А что сразу Гальянов? — буркнул Гальяно. — Я, может быть, всем наваляю одной левой!