– Меня тоже отвезли в Верону. Раздели догола, бросили в камеру и оставили в одиночестве. Я помню только, что мне было очень холодно. Через несколько дней пришли солдаты, бросили мне какие-то лохмотья и затолкали в грузовик. Цвергера я больше не видел. – Тебя тоже отправили в Больцано? – Да, но в том лагере я провел всего пару дней, а потом меня повезли на поезде во Флоссенбюрг. Когда я немножко пришел в себя и смог работать, меня стали переводить из одного рабочего лагеря в другой. Однажды я оказался в Хемнице. Это совсем недалеко от Чопау. – О, Нико, я тогда все отдала бы за то, чтобы повидать тебя, просто взглянуть одним глазком издалека, чтобы знать, что ты жив… – Когда американцы были уже всего в паре дней пути, охранники заставили нас идти пешком в Дахау. Тех, кто спотыкался и падал, пристреливали на месте или оставляли на обочине умирать. До сих пор не верю, что я уцелел. – Ты так исхудал… – Ты не поверишь, но после освобождения я успел набрать двадцать килограммов. Знаешь, мне очень повезло – я попал в американский военный госпиталь в Линце, и врачи там знали, как помочь человеку в крайней степени истощения набрать вес так, чтобы его не убить. Мне повезло, но… – Он тряхнул головой, словно хотел избавиться от страшных воспоминаний. – Мы оба многое пережили, – сказала Нина. – Я знаю, что ты рассказала мне лишь часть того, что тебе пришлось вынести. Малую часть. Обещай, что когда-нибудь расскажешь всё. – Когда-нибудь, да. Однажды. Но не сейчас. Сейчас мы оба не можем об этом говорить вслух. – Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня. Я хотел быть героем и никогда не думал о том, что будет с тобой, если меня арестуют. Мне так жаль, любимая… Нина выпрямилась и развернулась у него на коленях так, чтобы заглянуть ему в глаза. – Нико, послушай меня. Мне не за что тебя прощать. Я выжила, и ты тоже выжил. И знаешь, что будет дальше? Он заулыбался – той самой лукавой улыбкой, по которой Нина так скучала, и любовь к нему вспыхнула с новой силой. – Нет, не знаю. Расскажи-ка. – Мы поужинаем втроем. Меню будет самое восхитительное – два сморщенных яблока, кусочек сыра и краюха черствого хлеба. Запьем это великолепие водой из питьевого фонтанчика. Чистой водой, не как-нибудь. А потом продолжим ждать рассвета, и ты будешь меня обнимать. Мы сядем на первый утренний поезд, идущий на юг, и к завтрашнему ужину будем дома. Глава 32 В итоге им понадобилось еще два дня, чтобы добраться до цели этого долгого путешествия, потому что поезд, на который они втроем сели тем утром, довез их только до Тренто. Оттуда пришлось идти пешком и ловить попутки, одну за другой. Их извилистый путь лежал на восток, вокруг Чима-Додичи, а затем на юг по берегу реки Бренты.[83] В Примолано Нико нашел для них места в пустом фургоне, направлявшемся в сторону Бассано. Водитель извинился и сказал, что не может потратить время и бензин на то, чтобы по дороге сделать крюк и высадить их в Меццо-Чель. – Старый мост бомбили в феврале, – добавил этот человек. – Он не обрушился целиком, но на машине по нему не проедешь, только пешком можно. А на восточном берегу вы легко найдете кого-нибудь, кто подбросит вас до деревни. Прогулка по некогда прекрасному мосту всех повергла в уныние – палладианские арки превратились в груды почерневших от копоти брусьев, а пару раз Нина думала, что они вот-вот упадут в бурные воды Бренты. По улицам старого города на другом берегу тоже трудно было пробраться – пришлось перелезать через груды камней, и до северной окраины они шли целую вечность. Но наконец вдали показались знакомые холмы. – Я уже вижу дом, – заявил Нико, но Нина смотрела назад, на аллею у древней городской стены. Деревья на той аллее были украшены лентами, медалями и венками из давно увядших цветов. – Там повесили партизан, – сказала она. – Ты помнишь? Бедный Пауло… Бедный мальчик. Он это видел. – Я помню, – кивнул Нико. – Посмотри, какой сегодня чудесный день. До дома уже рукой подать. Ты идешь? Они зашагали дальше, осеннее солнце согревало им спины, и Нина издалека увидела белоснежный шпиль колокольни на пьяцце, который сначала был точкой, потом рос по мере приближения и превратился в высокую башню, когда они одолели последний холм перед деревней. И хотя сейчас Нине казалось, что склон круче, чем ей запомнилось, каждый шаг по нему был для нее желанным и бесценным. Прежние, посыпанные гравием дороги в деревне замостили булыжниками; тесно посаженные домики на главной улице Меццо-Чель исчезли, уступив место широкому пространству площади, зато впереди, незыблемые и неизменные, виднелись универмаг братьев Фаваро, сапожная мастерская, булочная и остерия. Скамейки перед остерией были по-прежнему заняты десятком седовласых мужчин. Нина постаралась не думать о том, как она в последний раз стояла на пьяцце, прячась в толпе и глядя, как Цвергер чинит расправу над Нико. – Навестим отца Бернарди? – спросила она. – Попозже. Давай сегодня вечером. Идемте, девушки, мы почти на месте. Они ускорили шаг, миновали церковь, кирпичную стену, возле которой чуть не погиб Нико. Земля у стены пропиталась тогда его кровью, и эта кровь все еще была там – Нине показалось, что она видит страшные пятна. Они вышли на дорогу, делавшую в этом месте петлю и снова распрямлявшуюся. Нико протянул правую руку Нине, левую – Стелле, и они бросились бежать. * * * Сельва первая поняла, что они уже дома. Собака выскочила из хлева, разразившись таким оглушительным лаем, что Нине захотелось заткнуть уши. А потом к ним кинулись и остальные. – Мы всё ждали, ждали… – рыдала Роза. – Открытки от Красного Креста пришли давным-давно. А кто-нибудь из вас получал мои письма? – Нет, но теперь это уже не важно. Тише, тише… – Нико сгреб сестру в объятия. – Мы дома. Мы живы. – А кто эта прелестная юная синьорина? – поинтересовался Альдо, заметивший Стеллу. Девочка замерла в нескольких метрах от них; вид у нее был неуверенный и немного грустный. Нина потянула ее вперед, обхватив за плечи. – Это Стелла Донати. Она выросла в Ливорно, а теперь будет жить с нами. Она много раз спасала меня, когда мы были… – Глядя на счастливые лица детей и на все еще тревожные лица Розы и Альдо, Нина не смогла произнести название того места, где они были со Стеллой. – Когда они были далеко отсюда, – докончил за нее Нико. – Но теперь мы дома, и нам не терпится увидеть Лючию. Где она? – Спит в колыбели. В вашей комнате. Они бросились вверх по ступенькам, забыв о том, что нельзя шуметь, и распахнули дверь в свою спальню. Лючия проснулась, она сидела в колыбели, глядя широко открытыми глазами на незнакомцев. Нико, как и ожидала Нина, был мгновенно поражен в самое сердце: – О, доченька моя! Моя драгоценная девочка! Какая ты прекрасная! У тебя волосы, как у мамы! – Возьми ее на руки, не бойся, – подбодрила его Нина. Нико так нервничал, что у него дрожали руки, но он отлично знал, как обращаться с детьми. Лючия некоторое время рассматривала его своими круглыми глазками, потом подумала и схватила за нос. – Поверить не могу! – засмеялась Роза, заглянувшая в комнату из коридора. – Обычно она робеет в присутствии чужих… То есть я хотела сказать – незнакомцев… При виде новых лиц, в общем. Конечно, вы ей не чужие! Как только Лючия увидела Розу, чары рассеялись – крошечный ротик скривился, бровки нахмурились, и Нико, перестав от растерянности улыбаться, протянул дочку сестре. – Не волнуйся, скоро она признает вас обоих, – заверила Роза. – Мне кажется, она уже догадывается, кто вы. Я весь день ей о вас говорила. Ты знаешь, кто это, Лючия? Это твоя мама, вот эта прекрасная синьора с курчавыми волосами и глазами орехового цвета. А это твой папа. Твои родители вернулись. Я же обещала тебе, что они вернутся, да? И вот они здесь… – Роза не смогла сдержать слезы. – Господи, через что же вы прошли? Мне и подумать об этом страшно. После всех историй, которые я слышала… А от фотографий в газетах кровь стыла в жилах… – Не будем говорить об этом сегодня, – пообещала Нина золовке. – Знаешь, мы ужасно проголодались, а я Стелле все уши прожужжала похвалами твоему супу! Они уже заканчивали ужинать, когда пришел отец Бернарди, – Карло сбегал в дом священника, чтобы поделиться хорошей новостью, сразу после обеда. Слезы радости мешали доброму отцу Бернарди говорить, и Нина решила отложить рассказ о том, что случилось с ней и с Нико. Вместо этого они собрались вокруг стола, Альдо принес бутылку самой лучшей граппы, и все, кроме Карло, выпили за чудесное возвращение Нико и Нины и за прибавление в семействе Джерарди – за Стеллу. Анджела и Агнеса объявили, что собираются показать своей новой сестре ферму, а когда Карло принялся возмущаться, что его, дескать, все бросили, Стелла протянула ему руку и попросила представить ее синьору Красавчику, потому что она, дескать, наслышана о нем от Нины и хочет своими глазами увидеть самого прекрасного мула на свете. Пауло и Маттео ушли на второй этаж – Роза велела им переставить кровати так, чтобы у Стеллы теперь тоже было свое место. – Стало быть, вы случайно встретились в Больцано? – уточнил отец Бернарди; граппа его взбодрила и осушила слезы. – На маленькой железнодорожной станции? – Да, – кивнула Нина. – Все случилось, как в книжках. Я обернулась и увидела его. Герой моего романа стоял там, мне не понадобилось его искать – он сам пришел ко мне. – Чудесно, чудесно… И теперь с вами со всеми всё в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? И Стелла тоже? – Да-да. Мы похудели, конечно, но сейчас уже в добром здравии. Я бы назвал это чудом, если бы еще верил в такие вещи. – Горький смысл последних слов Нико смягчил непринужденной улыбкой. Отец Бернарди покивал и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова как будто застряли у него в горле. Впервые Нина видела его таким нерешительным. – Что-то случилось? – спросила она. – Вы собирались нам что-то рассказать? – Мне бы не хотелось портить такой радостный день и будить дурные воспоминания, но думаю, вы должны знать, что Цвергер мертв. Его солдаты дезертировали, это было перед самым окончанием войны, и он решил в одиночку добраться до Австрии. Но в горах его поймали партизаны и привезли сюда, в Меццо-Чель. В лесу они его избили до полусмерти и собирались повесить на ближайшем дереве, но кто-то вспомнил, что Цвергер чуть не убил Нико на пьяцце. Тогда они притащили его сюда, поставили на пьяцце у стены и расстреляли. – Вы видели, как это было? – спросила Нина; она слушала, сурово сжав челюсти, и тем не менее была до глубины души потрясена случившимся. – Я не успел вмешаться, но все же подошел к нему, когда он лежал там, умирая, и предложил принять его исповедь. Хотел дать ему последний шанс на раскаяние. Но он отказался. Отвернулся от меня и через несколько минут умер. Увы, я не нашел в себе ни капли сострадания к Цвергеру. Я не жалею о том, что он умер вот так. С моей стороны это грешно, и я много молился о вразумлении. Но мое сердце слишком упрямо. Нико медленно кивнул, не сводя взгляда с лица Нины, как будто хотел набраться уверенности в том, что собирался сказать: – Я не могу вас за это осуждать, падре. Если и есть на свете человек, заслуживающий такой смерти, это Карл Цвергер. Хорошо, что мир от него избавился. Лючия спала у Нико на руках, но теперь проснулась. Длинные ресницы вспорхнули над розовыми щечками, и Нина наконец-то набралась храбрости, чтобы взять у него дочку и прижать к своей груди. Она была дома. Она выжила. – Раз уж вы здесь, отец Бернарди, мы с Ниной хотим попросить вашего благословения. Синагоги еще закрыты, поэтому мы пока ограничимся гражданским бракосочетанием.