Роза любезно поделилась с ней своим душистым мылом и после того, как они обе вымылись и оделись, расчесала кудряшки Нины и заплела их в две тугие косички. Ее движения были уверенными, и осторожными, и восхитительно умиротворяющими. Когда Роза закончила, Нина тоже помогла ей причесаться и заплела ее волосы в одну толстую косу, спускавшуюся до поясницы. Нико принес «Божественную комедию» и начал читать вслух последние песни «Рая». Стихи были прекрасными, а его голос – настолько чарующим, что Нина даже забыла о своем вязании, которое всегда брала в руки после ужина. Сейчас она завороженно слушала повествование о поэте и его Беатриче и об их поисках счастья. Наконец Нико, закрыв книгу, сказал, что идет спать, и Нина последовала за ним вверх по ступенькам, забыв пожелать остальным спокойной ночи. Она закрыла за собой дверь и удостоверилась, что задвижка надежно держит створку. А потом повернулась к Нико. – Нам нужно переодеться, – сказал тот. – Мне отвернуться? Нина кивнула – во рту пересохло, говорить она не могла, – и со всей поспешностью, насколько позволяли дрожащие пальцы, переоделась в ночную рубашку, затем пересекла комнату. Нико по-прежнему стоял отвернувшись. – Я здесь, – проговорила Нина. – Можно мне тебя обнять? – Он медленно обернулся, давая ей время принять решение. Нина сделала еще один шаг к нему, в его объятия. «Наконец-то…» – Я так давно мечтал тебя поцеловать, – прошептал он, прикасаясь губами к ее брови. – Давно? – Почти с первого дня. – Правда? И почему ты ждал так долго? – Я никогда прежде не испытывал ничего подобного. Никогда. Мне нужно было разобраться в своих чувствах. – И что же?.. – поторопила она, под ускоряющееся биение сердца. – Я люблю тебя, Антонина. Не как сестру и не как друга. Как жену. Как мою жену. И я надеюсь, что ты разделяешь мои чувства. Потому что иначе я… Она поцеловала его до того, как он успел произнести еще хоть слово, и в этом поцелуе было все ее ликование, восхищение, радость и любовь к нему. К мужчине, который так неожиданно стал героем ее романа. Затем она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо и чтобы он прочел в ее глазах обо всем, что она чувствует, ибо слов, произнесенных вслух, тут было бы недостаточно. – Разделяю, Нико. Разделяю всем сердцем. – Любимая… – выдохнул он и снова поцеловал ее, а отстранился, лишь когда им обоим стало не хватать воздуха и обоих охватила дрожь. – Я бы хотел, чтобы мы были женаты по-настоящему. Наверное, это звучит старомодно… – Просто ты порядочный человек, и это одна из причин моей любви к тебе. – Тогда ты понимаешь, почему нам сейчас надо остановиться. Но… – Что? – Мы можем сами обменяться брачными обетами. Для тебя этого будет достаточно? Настоящую свадьбу нам удастся сыграть лишь после окончания войны, когда изменятся законы. А если здесь, в этой стране, ничего не изменится, тогда мы уедем куда-нибудь, куда угодно, и тогда… – Да, – сказала она, – да. – Я правильно понимаю – на иудейской свадьбе ведь тоже обмениваются обетами? Прости мое невежество… – Я редко бывала на свадьбах, но кое-что помню. Вначале обрученные получают благословение, и жених надевает невесте кольцо на палец со словами: «Ani l’dodi, ve dodi li». Это строка из Песни Песней Соломона – «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне». Далее возносятся молитвы, действо продолжается, но я не помню никакого обмена обетами. Они присутствуют в брачном договоре, полагаю, но жених и невеста подписывают его до свадебной церемонии.[38] – Христианское венчание не очень отличается. Там тоже звучат молитвы и благословения, до и после обмена обетами. – Ты знаешь слова обетов? – Конечно. Помнишь, сколько у меня двоюродных сестер и братьев? Я побывал на многих свадьбах. – Я бы хотела произнести эти слова. Нико кивнул, его лицо посерьезнело. – Нам нужно преклонить колени. Они оба встали на колени лицом друг к другу, на расстоянии ладони. Нико снял кольцо с пальца Нины и аккуратно положил его на пол. Затем взял ее руки в свои. – Я, Никколо, беру тебя, Антонина, в жены, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас. – Я, Антонина, беру тебя, Никколо, в мужья, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в… – В богатстве… – В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас. Нико поднял кольцо и снова надел его Нине на палец: – Я принадлежу возлюбленной моей, а возлюбленная моя – мне. У Нины не было кольца для него, но она повторила клятву: – Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне. Нико обнял ее так крепко, что она забыла, где заканчивается ее тело и начинается его, а потом были еще поцелуи – медленные, нежные, чарующие. Обоих охватила дрожь, но Нина не чувствовала холода. – Подожди немного, – прошептал Нико, и она ощутила его дыхание на своих губах. Он встал, подошел к кровати, снял шерстяную подстилку, лежавшую на матрасе, вместе с подушками, простыней и одеялом, и разложил все это прямо на полу посередине комнаты. Выпрямившись, он перехватил взгляд Нины и пояснил: – Не хочу перебудить весь дом и отвечать завтра на неудобные вопросы Карло. Затем он снова наклонился – развязать шнурки на ботинках, но дальше раздеваться не стал, просто сел на импровизированное ложе и поманил Нину к себе. Она опустилась рядом, подогнув ноги и накрыв их подолом ночной рубашки, затем взяла Нико за руки. Он встретил ее вопросительный взгляд, не отводя глаз, но почему-то покраснел – румянец проступил на высоких скулах. – Мне нужно кое в чем признаться, – проговорил наконец Нико. – В чем же? – Я никогда не делал этого раньше. – Я тоже. – Боюсь тебя разочаровать. – Ты меня не разочаруешь. – Значит, ты говоришь мне «да»? – спросил он, и голос его дрогнул от волнения, любви и надежды. – Да, мой Нико. Да, любимый… * * * Доски были слишком жесткими под шерстяной подстилкой, а тонкое одеяло не спасало от гулявших по полу сквозняков – ветер прорывался в щели под окном и под дверью, – но Нина покоилась в объятиях мужчины, который любил ее, и никогда еще она не чувствовала себя так безопасно и блаженно. Лежать, прижавшись к нему, слушать умиротворяющее биение его сердца, изгнать прочь все страхи до утра – в этом было незамутненное счастье, и Нина впервые чувствовала себя такой счастливой после того дня, когда отец пришел за ней в дом призрения, где она навещала маму. – Ты не спишь? – прошептала Нина. – Нет. Я слишком счастлив, чтобы заснуть. Хочу, чтобы это длилось вечно. – Если бы… Если бы только мы могли проснуться завтра и узнать, что война закончилась. Как было бы чудесно, правда? – Но война уж точно не продлится вечно. Так просто не должно быть. – А когда наступит мир и будет возможно все что угодно, что ты сделаешь прежде всего? – Если будет возможно все что угодно? Наверное, поступлю в университет. – А что будешь изучать? – Наверное… сельское хозяйство. Звучит, конечно, не очень увлекательно, но мне и правда многому нужно научиться – как сохранять землю плодородной, увеличивать урожай, защищать растения от болезней, и так далее. Я знаю об этом совсем мало, вон та книга на комоде – единственное руководство по сельскому хозяйству, которое у меня есть. Я хочу узнать больше. – Мне вовсе не кажется, что это скучно, – сказала Нина и чуть крепче обняла его, словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова. Лампу они давно погасили, но сейчас ей хотелось видеть его лицо. – А ты чем займешься, когда война закончится? – спросил он через несколько секунд.