2 Договориться о разговоре с заведующей Макару удалось без труда, но встретившая его женщина была настроена враждебно. – Задавайте побыстрее свои вопросы. У меня много дел. – Валентина Викторовна, я не журналист… – Тогда зачем я вам понадобилась? Они стояли в пустом вестибюле, где гулко звучали слова и шаги. Из приоткрытой двери, которую заведующая не стала закрывать, явно давая понять, что гость здесь не задержится, несло краской: снаружи на крыльце трудился маляр. Илюшин раскашлялся. – Вы что, болеете? – Она неприязненно смотрела на него из-за стекол толстых очков. – Мне здесь зараза не нужна! – Это от запаха. Валентина Викторовна, я частным образом расследую дело, в котором может быть замешан ваш бывший воспитанник. У меня нет никаких зацепок, совсем ничего. Буду благодарен вам за помощь. Любая информация, все, что вы помните, – все может пригодиться. – О каком воспитаннике вы говорите? – Об Антоне Мансурове. Помните такого? Что-то изменилось в ее лице, хотя она быстро овладела собой. – Пройдемте в мой кабинет. В просторной комнате на стенах висели рисунки детей вперемешку с почетными грамотами. Гусева выдвинула ящик и широким движением смела со стола папки и документы. Поправила очки. Налила в стакан воды, но пить не стала. Включила стоявший в углу телевизор и сразу выключила. Илюшин внимательно следил за каждым движением заведующей. – Что вы хотите знать? – резко спросила она. – Что собой представлял Антон, когда жил у вас, – не задумываясь, ответил Илюшин. – Целеустремленный, интеллектуально сохранный, спокойный, жизнерадостный, – казенным голосом перечислила Гусева. Макар про себя вздохнул. «Отличная могла бы быть характеристика Бабкина». – Валентина Викторовна, как он к вам попал? – До девяти лет жил с бабушкой. Потом она умерла, других взрослых родственников не было – или они не захотели его взять. – А мать, отец? – Нет, он безотцовщина. А матери не стало, когда ему было года три, кажется, максимум четыре. В общем, поначалу Антон был типичным домашним ребенком, который выделялся только одним: он наотрез не желал, чтобы его усыновляли. – Почему? – Не знаю. Все воспитанники хотят домой. Кто-то мечтает о семье, дети с нарушением привязанности думают, что их ожидает безбедная ленивая жизнь с чипсами и неограниченным временем на игры… Но таких, как Антон, у нас не было. Он бойкотировал все собеседования и встречи с потенциальными усыновителями или опекунами. – Вы сказали: «Сначала Антон был типичным домашним ребенком». – Илюшин подался вперед. – А потом? Что-то изменилось? Гусева, не мигая, смотрела на него, словно взвешивая, заслуживает ли он честного ответа. Когда Макар уже решил, что его сейчас выставят из кабинета, она вдруг сказала: – Многим из наших подросших детей, особенно тем, кто попадает в систему с рождения, ничего не нужно. Их запросы примитивны: еда, тепло, выпивка. Моя задача состоит в том, чтобы и таких детей адаптировать к реальной жизни – за исключением выпивки, разумеется. Скажу вам откровенно, это трудно. Зачастую – невыполнимо. Ко мне попадают дочери и сыновья тех, кто вырос у нас, то есть это второе поколение сирот. – Она бросила взгляд на один из рисунков. – Между всеми этими ребятами и Мансуровым была пропасть. Он всегда знал, чего хочет. Ставил реальные цели и добивался их осуществления. Таких подростков… один на тысячу, может быть. Конечно, ему невероятно помог спорт. – Чем он занимался? – спросил Макар. – Вы не записываете? – вдруг встревожилась Гусева. – У вас диктофон? – Боже упаси! Нет, никакого диктофона. Заведующая успокоилась. Илюшину показалось, что когда она заговорила о своих подопечных, ее тон смягчился. – Антон посещал секцию вольной борьбы. Все началось с того, что в двенадцать лет он удрал с прогулки. Перелез через забор, а воспитательница не заметила, что мальчик исчез. Бывает, подростки сбегают. Они либо идут в бывшую семью, из которой их изъяли, либо отправляются бродяжничать. Однако Мансуров и здесь стал исключением. Его занесло – или уж он целенаправленно пришел, не знаю, – в спортивный клуб. Он чем-то приглянулся тренеру. Вечером тот сам привел к нам Антона. – Вы разрешили Мансурову уходить из детдома? – Мы поощряем любые виды активности у подростков. А уж спорт!.. Антону было поставлено условие: ходить на тренировки без пропусков. Но он и сам не собирался их прогуливать. Несколько лет спустя стал чемпионом области по вольной борьбе среди юношей. Он даже ездил с тренером в Москву и там выигрывал соревнования, к сожалению, уже не вспомню, какие именно… Гусева рассказывала бесстрастно, но взгляд за очками то и дело вспыхивал тревогой. – Валентина Викторовна, он вам нравился? – В каждом ребенке можно разглядеть что-то хорошее… – Антон вам нравился? – повторил Макар, будто не слыша ее ответа. Она вздохнула. – Он меня… беспокоил. Знаете, попадаются дети… Ну, давайте начистоту: глупенькие. Однако рядом с ними чувствуешь себя хорошо. А возле Антона я всегда ощущала какую-то тревогу. Он генерировал поле напряженности, и все, кто попадал в него, оказывались под его влиянием. Ему могла противостоять только очень сильная личность. Среди детей в нашем доме таких не было и нет. Кажется, Гусева пожалела, что сказала слишком много. – У вас были нарекания на его поведение? – Илюшин поймал себя на том, что непроизвольно подстраивается под ее бесстрастный тон и казенные обороты. – Нет, никаких. Он ни с кем не конфликтовал, если вы это имеете в виду. – Стычек с другими подростками? С воспитателями? – Макар недоверчиво уставился на нее. – Вам лучше поговорить с тренером. Гуляев до сих пор занимается с подростками. – Этот тренер брал из вашего детского дома еще кого-то, кроме Антона? Заведующая пожала плечами: – Нет. Но к нему никто и не рвался. 3 Сергей Бабкин вернулся к обеду и застал Илюшина в номере. Макар лежал на заправленной постели и смотрел в потолок. Бабкин на всякий случай посмотрел туда же. Ни трещин, ни теней. – От похода в детский дом была польза? – Пока не пойму. – Илюшин подвинулся, не отводя взгляда от какой-то точки. – Но мне удалось поговорить с заведующей, и это уже неплохо. – Как она тебе? – Рабочая тетка, ломовая лошадь. Знаешь, что самое удивительное? Гусева не задала ни одного вопроса о деле, которым я занимаюсь. Я упомянул, что Мансуров в чем-то замешан, и до конца встречи ждал, когда же об этом зайдет разговор. Так и не дождался. Бабкин хмыкнул. – Может, нелюбопытна? Сколько лет она директорствует? – Если верить сайту, не меньше тридцати. – Тогда я ее понимаю. Дети ей осточертели, и Мансурова она давно позабыла. Илюшин усмехнулся. – Нет, она его отлично помнит! Даже лучше, чем ей бы хотелось. – Тогда в чем причина? – У меня такое чувство, будто у нее был свой ответ и она в нем не сомневалась. Ладно, рассказывай, что ты узнал! Бабкин потер затылок. Голова болела с той минуты, как они вышли из поезда. – Только адрес, и тот с большим трудом. Кто бы мог подумать, что найти человека в Щедровске окажется сложнее, чем в Москве. Ей-богу, лучше бы мы прямо спросили у жены Мансурова, где она жила в юности.