В аэропорт, в Домжур или в подвал, На рок-концерт, на диссидента-барда, На выставку крутого авангарда, Где монстры, с мертвецами корабли, Селедка, водка и газета «Правда», Но более от Босха и Дали. Фарцовщики, гранд-дамы, хиппари, Бородачи и кожаные куртки, Московские богемные врали, Дантисты, дорогие проститутки, Классический французик «же ву при», Киношные потасканные франты, А также отъезжанты, отказанты, Портнихи, экстрасенсы, стукачи, Воздушные старушки травести, Подвальных вернисажей ассорти, Советский Вавилон, шепчи, кричи, Гоняй чаи, ворочайся в ночи, И пропадай, и Бог тебя прости. * * * Тоска, которой нету безобразней, Выламывает душу по утрам. Всей жизни глушь, и оторопь, и срам, Всех глупостей моих монументальность, И жалобного детства моментальность, И юности неряшливая спесь, И зрелости булыжные ухмылки Гремят во мне, как пятаки в копилке, Шуршат, как в бедном чучеле опилки, Хоть утопись, хоть на стену залезь. Вчера еще имевшие значенье Слова, и чувства, и оттенки чувств, И собственные умозаключенья, И все произведенья всех искусств Сегодня испарились. Воздух пуст. И в воздухе пустом черна, как деготь, Стоит Тоска, колотит по плечу, Напоминает то, что я ни помнить, Ни понимать вовеки не хочу. * * * Сюжет сгорел и душу пережег. Прошло полгода, и теперь осталась Бессонница, да нервная усталость, Да на столе от чайника кружок. Как он меня, однако, доконал! За каждым поворотом караулил, Рябил в глазах, глядел из всех зеркал, И спину мне сутулил У пишущей машинки по ночам, Пасть открывал, как пойманная щука, Не издавал ни шороха, ни звука, Вращал зрачком и бешено молчал. Я поживала тягостно и немо. В столе тревожно охала поэма, А я все шила, да обед варила, По слякоти ходила да по льду, Вот мимо Маяковки раз иду, Гляжу: о Боже, что я натворила! Смеркается, и мокрый снег идет. Стоит Герой и Героиню ждет. Стоит полгода. А ее все нет. А где сюжет? Да вот же он, сюжет! Вот выплыл он, как месяц из тумана, Вот вынул он свой ножик из кармана. 1990