Тебе светло и страшно до мурашек. 1984 * * * «Маменьку сани от нас увезли…» Маменьку сани от нас увезли, Снег повалил, звали к чаю, я плакал. Нянино зеркало прыгнуло на пол, Тихо осколки светились в пыли. Няня крестилась, шептала: к беде! Папенька хмур, и теперь уж надолго. Маменька в шубке, конечно, продрогла, А на ночлег остановится где? Поле, да поле, да снег без конца, Дальше леса, а за ними столица, На подоконнике тень шевелится, Папенька не поднимает лица. Ходит в халате, ладони, как лед, Грубой щетиной оброс некрасиво. А в кабинете шкатулка поет Кислую песенку про Августина. 1983 * * * «А за ребенком приглядит луна…» А за ребенком приглядит луна, Веселая и ласковая нянька С округлою улыбкой акварельной. Он спит, и проплывают сны его В продолговатой лодочке ладони По озеру цветастому подушки. А в комнате развешаны портреты Мужчин и женщин, любящих ребенка, Старух и стариков, его не знавших, Но ждавших до последнего дыханья, Оставшегося в теплых половицах И в шепоте заплаканного сада, В следах, оборванных на середине Аллеи, словно шедший человек Поднялся в воздух здесь и улетел. А за ребенком приглядит луна. 1985 * * * «Весенний ветер. Все прекрасно…» Весенний ветер. Все прекрасно. Простой вальсок ночей и дней. И не близка еще развязка, Но уж известно, что у ней Глаза неласкового цвета. Дрожит какая-то планета За свежевымытым окном. Что в этом городе больном Теперь ночами происходит? Сырыми спичками соря, От фонаря до фонаря Печальный алкоголик ходит, Ночной интимный баритон Поет о сбывшейся надежде, Все у него «любовь и вновь», Сочится из Ливана кровь, И ясно каждому невежде, Что это давит Вашингтон. От англицких морских знамен Темно в свободной Аргентине. Там якоря на теплой тине. Там на Мальвинских островах