Мы с Микаэлем переглянулись, сочли уточняющие вопросы излишними и отправились в указанном направлении, свернули в нужный проход и нахмурились, не обнаружив там никакой арки. Прошли между глухими стенами домов и очутились на узенькой улочке, которая огибала высокую каменную ограду то ли церковных задворок, то ли частного сада. — И куда теперь? — растерянно спросил Уве. — А есть варианты? — проворчал маэстро Салазар и первым двинулся вперед, нервно припечатывая булыжники каблуками сапог. — Ну ничего! Если этот пройдоха заставил нас ходить кругами, живьем с него шкуру сдеру! Дохлого осла ему уши, а не наши денежки! Вскоре улица перешла в пологую лестницу с широкими ступенями, ограниченными гранитными бордюрами и замощенными уже опостылевшими речными голышами. Мы поднялись по ней, и я указал на арку бокового прохода: — Полагаю, нам сюда. Лицо Микаэля разгладилось, он перестал играть желваками, даже дурашливо поклонился, пропуская меня вперед: — Прошу, магистр! Небольшой дворик оказался неожиданно уютным, в нем зеленели два чахлых деревца, а вдоль стен по обе стороны от крыльца тянулись длинные клумбы; росли цветы и в вывешенных за окна деревянных ящиках. В тенистом углу стояли круглый столик и несколько плетеных стульев. Я стянул шляпу и принялся обмахивать раскрасневшееся лицо; близился самый длинный день года, и солнце припекало просто нещадно. Микаэль и вовсе не счел зазорным умыться, подставив сложенные чашечкой ладони под струйку воды, бежавшую из вмурованной в стену трубы. Потом еще и напился и продекламировал, вытирая руки об одежду: Средь мертвого камня улиц столичных, Где летним полднем нечем дышать, Нашелся оазис, зеленый и тихий, Жаль только, не нальют здесь вина! — Опять ты все опошлил, — вздохнул я, выставил саквояж на столик под деревьями, раскрыл его и привел в боевое положение курки уложенных поверх вещей пистолей, прижав кремни к боковинам стальных кругов, но распихивать оружие за ремень пока что повременил. — Неужели это действительно необходимо? — поразился Уве. — Мы не с библиотечным воришкой беседовать идем и не с торгующим из-под полы сомнительными сочинениями переписчиком, а с подозреваемым в предосудительных связях с чернокнижником! — напомнил я, закинул ремень саквояжа на плечо и двинулся к парадному входу. Там был закреплен кованый молоточек, но стучать им о медную пластину не пришлось, поскольку никто из местных обитателей не удосужился ни задвинуть засов, ни запереть дверь на ключ. От легкого нажатия она с легким скрипом приоткрылась, и мы прошли в полутемный холл, где пахло сыростью и пылью. В не слишком-то просторной комнате не оказалось ни единой живой души, лишь со второго этажа доносились чьи-то негромкие голоса. — И где нам искать профессора? — тихо, едва ли не шепотом спросил Уве. — Сейчас узнаем, — спокойно произнес Микаэль и двинулся к лестнице. Мы уже начали подниматься, когда наверху показались два местных обитателя. Один — средних лет сухопарый мужчина в неброском платье с худым лицом аскета что-то оживленно говорил спутнику и начал спускаться, не обратив никакого внимания на появление в доме незнакомцев. А вот его собеседник замер на верхней ступени как вкопанный. Он сбрил бороду, избавился от приметной серьги, а неизменный берет с фазаньим пером заменил широкополой шляпой, и в полумраке помещения я узнал его лишь после непозволительно долгой заминки. Микаэль тоже зазевался; он еще только рванул из ножен шпагу, а Сильвио де ла Вега уже тычком в спину отправил к нам костлявого сеньора и отступил от лестницы вглубь коридора. Маэстро отпрянул в сторону, уклоняясь от столкновения, но неудачно — потерял равновесие, да еще отпихнул товарища де ла Веги прямиком на меня, не дав вскинуть выхваченный из саквояжа пистоль. Удар сбил с ног, мы покатились кубарем, а в следующий миг я врезался затылком в деревянную балясину с такой силой, что из глаз полетели искры. Но пересилил боль, спихнул с себя обмякшее тело и скомандовал: — Уве! Держи его! — А сам ухватил оброненный пистоль и бросился вслед за ринувшимся в погоню Микаэлем. — Магистр! — нагнал меня истошный крик школяра уже на последних ступенях лестницы. — Магистр, стойте! Я обернулся и вскинул оружие, но Уве навалился на худощавого сеньора, и не было никаких причин для паники. Лишь миг спустя стало ясно, что паренек не удерживает пленника, а зажимает колотую рану в его спине. И тот не пытается высвободиться, просто бьется в агонии. — Ангелы небесные! — выдохнул я, не зная, что предпринять. Это ведь точно профессор Граб! Сильвио неспроста его кинжалом в спину ткнул! Сильвио! Из дальнего конца коридора донеслись стук и треск, и я рванул на помощь Микаэлю. — Магистр! — продолжил истошно вопить Уве. Я проигнорировал его крик, повернул за угол и обнаружил, что маэстро Салазар ломится в одну из квартир. — Давай! — крикнул он, мы прыгнули разом, слаженно ударили плечами и выломали запор. С ходу проскочили тесную прихожую и очутились в гостиной с распахнутым настежь окном. Микаэль подскочил к нему и выглянул на улицу, злобно ударил кулаком по подоконнику: — Драного осла уши! Ушел! Я быстро обежал остальные комнаты, заглянул под кровать и даже проверил платяной шкаф, но Сильвио и в самом деле сиганул в окно. — За мной! — крикнул я скрипевшему от злобы зубами бретеру и рванул обратно в холл. Уве зажал рану в спине уложенного на бок профессора каким-то лоскутом, тот уже промок и буквально сочился кровью. — Да где же вы, магистр?! — вскинулся школяр. — Он умирает! — Мик, глянь! — скомандовал я, сбежал по лестнице, подскочил к входной двери и запер ее на засов. Маэстро Салазар без промедления опустился на колени рядом с раненым, оттер плечом Уве и накрыл ладонями рану. Тогда я ухватил школяра за руку, заставил его подняться на ноги и потребовал: — Проверь, есть ли кто в доме! Да не надо никуда бежать! Ищи ауры! Едва ли жильцы могли проигнорировать крики и грохот, но между логическими выкладками и точным знанием пролегает слепая зона, из которой запросто может вывалиться случайный свидетель. Не резать же ему потом глотку? Уве зажмурился и усилием воли вогнал себя в транс, я уловил явственный всплеск эфирного поля, когда сознание школяра вломилось в незримую стихию, а несколько мгновений спустя он мотнул головой и объявил: — Пусто! — Следи за двором! — распорядился я и повернулся к маэстро Салазару: — Мик! Что с ним? — Не жилец, — отозвался бретер. — Перебита печеночная артерия. Раненый сеньор вдруг перестал стонать и хрипло выдохнул: — Опоздали! Вы опоздали! Прогресс не остановить! Я опустился на колени и спросил: — Профессор Граб? Тот сипло выдохнул нечто походившее на согласие. — Он убил вас! — попытался воззвать я к гласу разума. — Убил! Не хотите отомстить? — Человек слаб… Любой сломается под пытками… Но только не мертвец! Смех оборвался как-то очень уж резко, и я потребовал: — Излечи его, Микаэль! Маэстро Салазар дернулся словно от удара. — Ты же знаешь, я не могу! Больше не могу! Не выйдет! Лоскут, которым бретер зажимал рану, сочился кровью, вместе с той утекала сама жизнь, и я надавил на подручного: — Пять минут! Дай мне пять минут! Не важно, что будет потом! Якоб Граб вновь выплыл из забытья и лихорадочно зашептал: — Ничего не скажу! Сами поймете! Все поймут! Все увидят! Маэстро Салазар посмотрел на меня с мольбой во взгляде, но я подавил неуместную сентиментальность и сказал: — Делай! Бретер закусил губу, резко выругался и положил на рану ладони. Профессора выгнуло дугой, и он взвыл так, что зазвенело в ушах. Отголоски целебных чар взбудоражили эфирное поле, и у меня пошла кругом голова, а Микаэль сгорбился, лицо его осунулось, из носа закапала кровь. Я не стал растрачивать время на пустые благодарности и навалился на Якоба: — Что вы задумали, говори! Тот застонал, несколько раз моргнул и уставился на меня неожиданно ясным взглядом. — Вы, рутинеры, закоснели в заблуждениях и не узрите истину, даже если вас ткнуть в нее мордой! Вы не живете сами и не даете жить другим! Но прогресс сметет всех! Сметет и вашу двуличную комиссию, и лживую церковь. Мы освободим людей! Я не собирался выслушивать политические манифесты и коротко бросил: