Ударив по рукам с барышником, маэстро Салазар с гордым видом прошел в кофейню и бросил на стол пару увесистых кошелей — один побольше, другой поменьше. Затем без разрешения сграбастал чашку Уве, выхлебал ее содержимое и скривился: — Кофе под вонь лошадиного навоза… Брр, мерзость! — Он оглянулся и спросил: — А вина здесь не наливают? — Нет, — усмехнулся я и убрал кошели в саквояж, а школяру пояснил: — Вернемся — отдам. Микаэль задумчиво побренчал зажатыми в кулаке монетами, перехватил наши выжидающие взгляды и пояснил: — Мои комиссионные: по талеру с коня и двадцать крейцеров с осла. — Весьма скромные расценки, — уверил я насупившегося Уве и поднялся из-за стола. — Скромные-скромные, — подтвердил бретер, оглядываясь по сторонам. Уве оставалось лишь кивнуть. Потом он спросил: — Сейчас в монастырь? Я вопросительно взглянул на маэстро Салазара, тот прикусил губу и сказал: — По уму, лучше так. Меньше крюк выйдет. Если только вице-канцлер тебе аудиенцию на какое-то определенное время не назначил. — Вице-канцлер?! — присвистнул Уве. — А какой из них, магистр? — Не самый приятный, — ушел я от прямого ответа и махнул рукой. — Ладно, Мик, ищи извозчика. Хотелось бы успеть на утреннюю службу. — Давайте за мной, — позвал нас бретер и принялся лавировать между рядами, где распугивая грозным видом, а где и расталкивая заполонивших рынок горожан. Обыватели кривились и потирали отбитые бока, но связываться с бретером не рисковали. Из толпы мы выбирались долго — на рынок, казалось, собралась половина горожан, причем немалая их часть, повинуясь непонятной мне моде, украсила тульи шляп белыми ленточками или повязала те на запястья. Отмечали себя таковым образом представители всех сословий, не исключая дворян и духовенство. А буржуа позажиточней так и вовсе сбивались в пестревшие белыми повязками группки и что-то оживленно обсуждали между собой. Стражники делали вид, будто не происходит ничего необычного. Эти битые жизнью громилы на многое привыкли закрывать глаза, вот и припадочного кликушу они обходили стороной. А тот бился на земле посреди расступившейся толпы и то пускал изо рта пену, то пронзительно визжал. — Язычники! — голосил юродивый оборванец, вертясь волчком. — Язычники среди нас! Славят солнце, приносят ему жертвы, накликают мор и глад! Они среди нас! Сжечь! Сжечь Арбес! Арбес должен быть разрушен! Неожиданно послышался звонкий шлепок оплеухи, и под ногами зазвенела какая-то заковыристая железка, а неприметный дядька резко шарахнулся в сторону и быстро затерялся среди покупателей. — Сумку разрезать хотел, — подсказал маэстро Салазар с довольной ухмылкой. — Каков наглец! Я только головой покачал, поскольку приближения уличного воришки попросту не заметил. Тот оказался на диво ловок и вполне мог добраться до убранных в саквояж кошелей. — Не иначе, барышник навел! — встревоженно заозирался по сторонам Уве. — Навел-навел, — согласился с этим предположением Микаэль. — Но что уж теперь? Таковы правила игры. Не зевайте! Долго извозчика не искали — на небольшой площади клиентов дожидались открытые и закрытые портшезы, коляски и кареты. Нам даже выбирать не пришлось — сновавший по толпе в поисках клиентов мальчишка-зазывала сам углядел нас и привел к одному из экипажей. Столковаться с извозчиком о стоимости проезда получилось без всякого труда, и вскоре мы уже покинули рыночную округу и неспешно катили в плотном потоке карет, возов и верховых. Не слишком широкая улица влилась в рассекавший город на южную и северную части Староимперский тракт, и с холма открылся вид на серую громаду монастыря Поступи Пророка, немного левее сверкала позолотой шпиля центральная башня Ангельской цитадели, а в стороне над морем черепичных крыш высились корпуса императорского дворца и вспухал огромный купол кафедрального собора, рвалась к небу его колокольня. Уве даже рот разинул от изумления. — Великолепно! — негромко выдохнул он. — Просто великолепно! Тракт пошел вниз, и нас вновь окружили фасады выходивших на него особняков, но школяр так дальше и ехал всю дорогу под впечатлением от увиденного. Когда экипаж миновал треугольную площадь Святого Марка, где по-прежнему в окружении фургонов стояли цветастые шатры циркачей, я привстал и оглядел улицу, которая отсюда просматривалась до самого моста. К распахнутым воротам монастыря стекались прихожане, и было их для буднего дня вовсе даже не мало. Пожалуй, больше собиралось только на службу в кафедральный собор. — Хорошо, что вчера сюда не пошли, — сказал, проследив за моим взглядом, маэстро Салазар. — Представляешь, какое там столпотворение каждое воссияние? Я лишь кивнул, а когда извозчик остановился у обочины, сразу предупредил Уве: — От меня ни на шаг. Если потеряешься, встречаемся у ворот. — Потеряюсь? — протянул Уве с нескрываемой обидой. — Потеряешься! — не стал смягчать я формулировок и посмотрел на Микаэля. Тот задумчиво дернул себя за ус и решил: — Схожу в то заведение, где мы с Гансом сидели. — А стоит ли? — Ненадолго, буду ждать вас здесь. Я погрозил ему пальцем, ухватил Уве под руку и потянул школяра к воротам. А пройдя через них, двинулся в обход очереди, медленно продвигавшейся к главному входу в храм. Для мирян была открыта лишь внутренняя площадь монастыря, со всех сторон ее окружали стены и хозяйственные постройки. Уве быстро огляделся и лихорадочно зашептал мне на ухо: — Магистр! Магистр! А где древо, под которым проповедовал Пророк? — Позже! — отмахнулся я, направляясь к боковому входу, через который внутрь запускали наиболее состоятельных прихожан. Гульден, с весомым звоном упавший в ящик для пожертвований, сразу отнес нас в разряд таковых, и молоденький послушник с доброжелательной улыбкой посторонился, освобождая проход. Мы прошли в неф и замерли у колонны, увитой сложной резьбой. Кругом стояли почтенные сеньоры, почти все отметили себя чем-то белым. У одних это были ленты, розетки и банты, другие ограничились перьями на шляпах либо цветами в петлицах. Тут-то я и сообразил, что это отличительный знак противников сближения империи с догматиками, а точнее — сближения императора и Сияющих Чертогов. — Узурпатор! — вещал с кафедры плотного сложения старик с раскрасневшимся мясистым лицом, будто сошедший с картин о повседневной жизни монастырской братии. — Ложно истолкованный догмат превратил настоятеля Сияющих Чертогов в местоблюстителя самого Пророка! А вернее — в узурпатора оного! Недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в запределье! Власть и вседозволенность, грех стяжательства и сластолюбия — вот лишь малые прегрешения этих так называемых понтификов! Бессчетным количеством смертей заплатили мы за их гордыню! И всякий, кто вознамерится навесить ярмо на шею верующим, либо безумен, либо безвольная марионетка в руках князей запределья, которые смущают его разум! А посему он должен быть остановлен и покаран без всякой жалости, невзирая на чины и титулы! Не позволено то никому и ни при каких обстоятельствах, какие мирские блага ни сулило бы предательство истинной веры! И в особенности то не позволено иерархам церкви! И так далее, и тому подобное. Настоятель монастыря ни разу не упомянул светлейшего государя напрямую и отделывался завуалированными намеками на этот счет, а вот столичного архиепископа обвинял во всех смертных грехах совершенно открыто; под конец еще и призвал того уйти на покаяние в монастырь, попутно высмеяв стремление стать искоренителем ереси солнцепоклонничества. Уве особо не прислушивался к проповеди и больше глазел по сторонам, любуясь фресками, росписью купола и витражными окнами, да нетерпеливо ерзал на месте в ожидании момента, когда мы уже отправимся преклонить колени перед деревом, под сенью которого некогда проповедовал Пророк. Я же никуда не спешил, смежил веки и очень медленно и плавно погрузился в транс, но привычного удовлетворения от соприкосновения с незримой стихией не ощутил. Эфирное поле в храме оказалось ожидаемо плотным, но при этом слишком уж явственно проявлялись эмоции прихожан; их праведный гнев накатывал штормовыми валами, будоражил сознание и наполнял его иссушающей жаждой справедливости и отмщения. Настоятель монастыря оказался воистину умелым проповедником. Все бы ничего, но у меня в результате посещения храма разболелась голова, и окончания службы я дожидаться не стал, увел Уве к святому месту. Доступ в приземистое строение со стенами, сложенными из не слишком тщательно отесанных каменных блоков, и купальной крышей обошелся в пять талеров на двоих, и эта сумма, немалая даже для меня, произвела на Уве впечатление куда большее, нежели даже лицезрение с холма центральных кварталов столицы; глаза у него так и округлились. Справедливости ради стоило отметить, что каждое третье воссияние месяца и по большим праздникам доступ к святыне был свободным для всех желающих, но тогда занимать сюда очередь имело смысл еще с вечера. Вход караулили пяток весьма крепких послушников во главе с монахом из истинных магов, толщина обитых железными полосами дверей и каменные стены в три локтя позволили бы им в случае необходимости выдержать внутри настоящую осаду. Пола как такового в здании не было вовсе, по стенам широкого колодца вилась узенькая лестница — по ней мы и начали спускаться к невысокому раскидистому дереву. Света через узкие прорези окон в куполе почти не проникало, но широкие листья, несмотря на сгустившийся внутри полумрак, оказались на удивление зелеными, их словно бы окутывало незримое сияние. Головная боль сгинула без следа, а от первого шага на сглаженные голыши по спине и вовсе пробежала нервная дрожь. — Милость небесная, по этим камням ступал Пророк! — едва слышно прошептал Уве. Я снисходительно улыбнулся, поскольку здешняя атмосфера не шла ни в какое сравнение с мощью и великолепием Сияющих Чертогов. Впрочем, тут было замечательно и даже чудесно, просто эманации святости начинали ощущаться далеко не сразу, требовалось сделать над собой усилие и отрешиться от мирской суеты, чтобы сполна ощутить даримую ими благость. Мало кто оказывался способен на это, обычно все просто пялились на дерево. Как пялился на дерево и Уве. А когда он сообразил закрыть глаза и пустить сознание по волнам незримой стихии, нас попросили на выход. — И это все? — почти беззвучно выдохнул школяр, сразу одумался и не стал нарушать умиротворенность святого места упоминанием уплаченной мной суммы. Но затылок он при этом поскреб как-то очень уж озадаченно — не иначе прикинул доходы монастыря от непрерывного потока паломников. — Да, идем! — потянул я паренька к лестнице. Ангелы небесные! А ведь Уве еще не знает о продаже монахами настоек палой листвы и оберегов из засохших веточек чудесного древа! На выходе Уве хотел было свернуть к лавке с реликвиями, где вполне мог оставить все вырученное за продажу жеребца золото, но я указал на ворота: — Идем! Простому магистру не пристало заставлять ждать вице-канцлера. Школяр поспешил следом и спросил: — Вы потом в университет? А можно мне с вами? Попробую договориться о посещении читального зала. Ничем предосудительным я сегодня заниматься не собирался, поэтому кивнул: — Хорошо. Вытаскивать маэстро Салазара из кабака не пришлось, он сдержал слово и уже дожидался нас за воротами монастыря. Да еще успел столковаться с извозчиком, так что мы сразу погрузились в коляску и покатили в отделение Вселенской комиссии. Уве, по-своему обыкновению, глазел по сторонам с открытым ртом, а Микаэль благостно улыбался, будто это именно он посетил святое место и проникся его умиротворяющей атмосферой. — Как сходили? — спросил бретер, многозначительно повертев перед собой растопыренными пальцами. — Есть о чем подумать, — неопределенно ответил я, не став вдаваться в детали. Микаэль понимающе кивнул и отложил расспросы на потом. Когда добрались до Вселенской комиссии, он потянул Уве в таверну, а на возмущенный возглас школяра резонно заметил, что едва ли кто-то из столичных коллег выразит заинтересованность в знакомстве с ассистентом магистра-управляющего Риерского отделения. — Не уверен даже, что они осведомлены о существовании Риера, — ухмыльнулся маэстро Салазар. Уве надулся, но навязываться мне в спутники не стал и с несчастным видом поплелся вслед за бретером. Впрочем, вид у него скорее был все же отрешенно-задумчивый, нежели обиженный или раздраженный. Пожалуй, школяр только сейчас до конца проникся величием святого места, которое ему посчастливилось посетить. Я ему отчасти даже позавидовал и отправился на встречу с председателем дисциплинарного совета, заранее настраивая себя на то, что ничем хорошим она для меня не закончится. Пусть мы теперь и повязаны с Молотом кровью, но очень уж тонка грань между соучастником и свидетелем.