Воспользовавшись ситуацией, молча прохожу мимо вглубь помещения и бросаю вещи у стены, подальше от всех. Хватит с меня соседей. Коэн в это время медленно закручивает фляжку, не спуская с виновника задержки гневного взгляда. Психологический момент, куда же без него. Главарь хочет напугать мальчишку еще до того, как откроет рот или ударит. Кесседи отпускает Мыша и тоже отходит, вид у него абсолютно незаинтересованный. Мышонок остается стоять перед Коэном, усиленно делая вид, что ему не тяжело держаться в вертикальном положении на обеих ногах. Здоровая нога подрагивает в колене, значит, старается перенести вес тела на нее. — Мышь, — голос главаря переполнен ядом. — Я ведь тебя предупреждал? Мышонок нервно сглатывает и кивает. Коэн поднимается со своего места, плавно, потягиваясь, словно кот, не спеша приближается… и бьет мальчишку наотмашь по лицу. Мышонок падает на пол, будто марионетка без веревок. Бросаю взгляд на Райана. Его лицо ничего не выражает. Он даже не оборачивается, спокойно расстилает одеяло на свободном месте и устраивает рюкзак. Если бы мне не довелось видеть его заботу о мальчике, ни за что бы не возникло сомнений, что ему наплевать. — Вставай, — приказывает Коэн. Мышонок поднимается, медленно, сцепив зубы. Снова ожидаю, что главарь ударит ногой лежачего, но он ждет, пока “подданный” поднимется и встанет перед ним во весь рост. Только после этого бьет снова, сильнее, чем в прошлый раз. На стену летят капли крови, а сам Коэн потирает костяшки пальцев, окрасившиеся в красный цвет. Это еще хуже, чем нападение Боба на заводе. Там люди старались сделать вид, что ничего не замечают и поскорее убраться со сцены. Здесь же все замерли, наблюдая за действиями своего вожака с равнодушием (Курт), одобрением (Фил), любопытством (Кир и Рид) или страхом (Попс). Публичное унижение — важный этап дрессировки. Сажусь на одеяло, сгибаю ноги, подтягиваю колени к подбородку и отворачиваюсь. На стене пляшет причудливая тень от костра, извивается, растет и снова тает. Никто не вступится за младшего члена банды, даже если и считает, что Коэн не прав. Своя шкура — самое ценное, что есть здесь у каждого. Делаю усилие и расслабляю пальцы, сами собой сжавшиеся в кулак. В банде свои правила, и не мне их менять. Я такая же крыса, как и другие. На этот раз мальчик не встает, сжимается в комок, спрятав лицо в коленях, и тихо скулит. При учете, что Коэн не бьет лежачего, это правильно. — Считай это последним предупреждением, — говорит Коэн и сплевывает на пол. Надеюсь, что на пол, а не на Мышонка. Не смотрю. После этого главарь спокойно возвращается к костру. “Император” выплеснул свой гнев. Поднимаю глаза. Мышонок еще на полу, но никто больше не обращает внимания на скорчившегося в углу мальчишку. Чувствую на себе взгляд. Кесседи. Он едва заметно качает головой и отворачивается. Что это? Предупреждение сидеть и не рыпаться? Обойдусь без советов. Мне хватает мозгов не нарываться на гнев Коэна. Достаю из рюкзака кусок вяленого мяса и начинаю медленно жевать. Аппетита нет совсем, но нужно чем-нибудь себя занять. Мимо проходит Фил, чтобы налить в стакан кипятка из только что закипевшего на костре котелка. — Вставай, размазня, — бросает он, проходя мимо Мышонка, поддевая его носком ботинка. Мясо застревает в горле, едва не давлюсь. Вот же идиот! Сейчас самое правильное — вести себя тихо и не привлекать внимание главаря к мальчишке снова. Но то ли Фил правда такой тупой, каким кажется, то ли пары капель крови ему мало. — Ты еще там?! — вскидывается Коэн. Сжимаю зубы. — Быстро встань и приведи себя в порядок. Если Мышь не встанет… Но он встает. Держась руками за стену. Нижняя часть лица сплошь залита кровью, взгляд затравленный. Больная нога подворачивается, и мальчик чуть не падает, но в последний момент успевает привалиться к стене плечом. Потом делает глубокий вздох и выпрямляется. — Чего встал? — усмехается Коэн. — Посмотри на себя. Умойся! И Мышонок принимает единственное верное решение — двигается к двери. Там можно и оттереть кровь снегом и переждать, пока главарь сменит гнев на милость. Вопрос в том, насколько сильно ему досталось от Коэна. Если потеряет сознание и вовремя не вернется в относительное тепло… Продолжаю жевать совершенно безвкусное мясо и высчитываю минуты. Если встану слишком быстро и пойду на улицу, будет заметно и подозрительно. Проходит около получаса, когда, наконец, считаю себя вне опасности и собираюсь выйти под предлогом, что пора справить нужду. Но меня опережают. Кесседи легко и бесшумно поднимается со своего места и направляется к выходу, по дороге “случайно” наступая на Фила, лежащего недалеко от дверей. Поспешно отворачиваюсь, пряча улыбку. Пожалуй, можно ложиться спать. Мой альтруизм на сегодня уже останется не востребован. *** — Я это не надену! — девочка надувает губы, рассматривая себя в зеркале. — Я хочу то синее платье! Мать, стоящая рядом и только что помогавшая застегнуть “молнию”, устало закатывает глаза: — Милая, это выпускной в шестом классе, а не в высшей школе. Купим тебе синее в следующем году. — Меня девочки засмеют, это прошлый век! — девочка крутится перед зеркалом, рассматривая купленное матерью платье, поджимает губы от досады. — Зачем ты купила его без меня? — Я хотела сделать тебе сюрприз. И оно тебе очень идет. — Никогда! Никогда не решай за меня! — кричит девочка. — Ах так! — чаша терпения матери, наконец, переполнена, она разворачивается и идет к двери. — С этой минуты меня вообще не интересует, в чем ты пойдешь на выпускной, и пойдешь ли. — Очень надо! — кричит девочка в ответ и только теперь понимает, что снять это дурацкое платье без посторонней помощи не сумеет. — Маааам! Мааам! Но мать обиделась и ушла. Девочка плюхается на кровать в бессильной ярости и думает, что ее жизнь не удалась, родители ее не понимают, а платье некрасивое. Теперь Шон на нее даже не посмотрит… На следующий выпускной девочке купили синее платье, как и обещала мама, но надеть его девочка не успела — она умерла. Просыпаюсь оттого, что кто-то трогает меня за плечо. Вздрагиваю и пытаюсь проморгаться. Ощущение, что поспать удалось минут десять. Курт. — Твоя очередь дежурить, — сообщает здоровяк. Поднимаюсь. Могли бы и сообщить очередность. Плетусь к дверям. День еще в разгаре. Может, потом все же удастся поспать. — Эй, — оборачиваюсь к Курту, который собирается устроиться на отдых. — А сколько дежурить, и кто меня сменит? — Не знаю, — равнодушно пожимает плечами, ложится и отворачивается к стене. Мде… Оглядываю владения. Кажется, все спят. Мышонок свернулся в позе зародыша недалеко от Райана. Лицо уже без крови, нос и губы опухшие, ресницы подрагивают во сне. Коэн у самого костра, как самый замерзший и уставший. Во сне его лицо выглядит умиротворенным. Вижу пульсирующую жилку на его шее и на мгновение замираю, гадая, успею ли перерезать ему горло до того момента, как он проснется, или кто-то другой поднимет шум. Провожу рукой по лицу. Что за мысли лезут спросонья в голову? Со смертью главаря моя миссия полетит коту под хвост. Отворачиваюсь и усаживаюсь прямо на пороге, так, чтобы видеть дорогу, но полностью не выходить наружу. Интересно, у Коэна есть какой-то план, конечная цель, к которой мы идем, или он хочет просто отойти подальше от дома Гвен и обосноваться на новом месте? Как же они (если это все же они) попадали в Верхний мир во время терактов? Не могли дойти пешком, их бы завернули патрули, не дали бы войти на “верхнюю” территорию. Значит, флайер. Спросить некого. Если Мышонок о чем-то и знает, может проговориться, но держать язык за зубами о нашем разговоре не сможет. Если Коэн затеет очередную экзекуцию, Мышь выложит ему все как на духу. Брэдли Попс? Поумнее и постарше, но у Попса что на уме, то и на языке. Кесседи? Нет, даже думать глупо. Что в голове у этого парня, мне вообще непонятно. Он уже прикрыл меня один раз, наивно было бы рассчитывать, что Райан будет делать это и впредь. Остальных членов банды знаю слишком плохо. Пухлощекий Курт не больно-то разговорчив. Кир и Рид не просто близнецы, кажется, у них один мозг на двоих. В основном они общаются только между собой, и им этого достаточно. Кто есть еще? Фил. Нет уж, “листаем” дальше. Еще есть Олаф, парень, с которым мне не довелось перекинуться и парой слов. Тощий и бледный, с маленькими близко посаженными глазками. Кто знает, что у него в голове. Но, кажется, он приближен к Коэну, иначе, что сейчас делает ближе всех к костру? Так и сижу, барабаня пальцами по рукаву куртки. Все члены банды не более чем пешки, информация, необходимая мне, есть только у Коэна. Вероятно, Кесседи тоже что-то знает, уж слишком он не прост. Но у меня в голове не укладывается, как человек, борющийся по локоть в крови за жизнь изувеченной девушки, может участвовать в терактах, унесших столько жизней и не меньше превративших в калек. Что-то здесь не сходится. 16. Сижу на своем посту у двери, и пытаюсь придумать план действий. Выходит неважно, я абсолютно не контролирую ситуацию. — Катился бы ты отсюда, — еще заранее замечаю, что Фил, устроившийся у самой двери, сверлит меня взглядом, но что он решит завести беседу, неожиданно.