— То есть взять и прирезать твоим новеньким ножиком, — не вижу, но не сомневаюсь, мой связной бледнеет. — Да-да, — добиваю, — тем самым, который я недавно прижимал к твоему горлу. Тошнит от своих же слов, но пусть знает все, как есть. Снова хочется мыть руки. Зажимаю ладони между колен. Питер молчит. Он поражен. — А…э-э… хм, — ему не сразу удается взять себя в руки. — Что мне удалось узнать? — подсказываю. Мой голос спокоен. — Да, именно. — Толком ничего, — приходится повторить. — Коэн намекнул о “богатых друзьях”, но имел ли он в виду “верхних”, не знаю. — Ты должен втереться к нему в доверие. — Знаю. — Но быть осторожным. — Знаю. Питер замолкает, не зная, что еще сказать. Кто знает, чего он ждал от нашей первой встречи, но точно не такого результата. Откашливаюсь. — Пит, — чуть ли не впервые общаюсь к связному по имени. — А? Не знаю, имею ли право делать собственные выводы и, тем более, высказывать их, но смолчать не могу. — Пит, Проклятые далеко не профессионалы. Не могли эти люди садиться во флайер, лететь в Верхний мир, убить там кучу людей и спокойно вернуться обратно и продолжить грабить заводы и соседние банды. — Потому мы и считаем, что заказчик живет “наверху”. — Да нет же, — мотаю головой, хотя собеседник меня не видит. Не могу объяснить, подобрать слова. — Что-то в вашей версии не так! — Хм, — откликается Питер. — Я так понимаю, это заключение основано на твоих ощущениях, а не на фактах? — Вроде того, — бурчу. — Я передам твои слова, — обещает, и не думая насмехаться. Повисает неловкое молчание. — Как ты выбрался? Поджимаю губы. Как выбрался — одно, а вот как вернуться и не вызвать подозрений… — С трудом, — отвечаю честно. — А как вернешься? — Без понятия. — Хм… понятно… Вот и поговорили. Ничего тебе не понятно, друг мой Питер. Хотя какой, к черту, друг? — Тогда я больше тебя не задерживаю, — решает эсбэшник. — Мы будем следить за передвижениями банды через спутники. Если ничего не изменится, жду тебя через месяц на этом месте. Это разумно, не факт, что после сегодняшнего провала Проклятые не захотят сменить место дислокации. — Хорошо, — соглашаюсь. Что мне остается? — Коннери кое-что узнал о твоем отце… — начинает Пит, но я перебиваю: — Не надо, ничего не хочу знать! Сердце сжимается. Какого черта он коснулся этой темы? Кто его просил?! Повисает неловкое молчание. — Скажи только, он жив? — не сдерживаюсь. — Да. — Этого мне достаточно, — говорю и встаю. Я механизм, бездушный механизм, я делаю, что должно, я не чувствую… — Мне пора. — До встречи, — растерянно прощается мой наивный связной. — До встречи, — отзываюсь эхом и выхожу в ночь. *** Снег скрипит под ногами. Свет спутника слабый, иду практически на ощупь. Настроение отвратительное. Упоминание об отце выбило меня из колеи. Нельзя. Отец жив, а значит, нужно действовать, а не жалеть ни себя, ни его. Холодно, даже лицо мерзнет. Ежусь и поднимаю воротник теплой куртки до самого носа. Нужно думать о том, как вернуться и что сказать в свое оправдание — вот что сейчас имеет значение. Заблудился? Прятался от патруля? Ждал, когда, пройдет боль в ноге? Да, я же хромаю, нужно не забыть… Скрип. Показалось, или?.. Ускоряю шаг и понимаю, что слышу скрип снега не только под моими ботинками. Меня кто-то преследует, и этот кто-то близко. Уже давно ничего не боюсь и принимаю все со спокойствием обреченного, но сейчас меня пробирает до костей. А еще захлестывает злость — запредельная глупость: погрузиться в свои мысли, что совсем потерять осторожность и не заметить “хвост” вовремя. Если кто-то из Проклятых следит за мной, мне конец. Скрип. Да, мне не кажется, снег скрипит не от моих шагов. Кто-то идет за мной. Покрепче сжимаю нож в кармане: просто так я все равно не дамся. Сейчас убийство не кажется мне чем-то отвратительным, в данный момент убийство — мой единственный, последний шанс: или я, или меня. Не останавливаюсь и постоянно оборачиваюсь, но ничего не видно. Ускоряю и замедляю шаг, но “хвост” не отстает. Значит, без сомнений, не случайный попутчик. Скриплю зубами от злости на себя и эту треклятую жизнь. Если бы ненавистью можно было отравиться, быть бы мне уже мертвецом. В попытке сбросить “хвост” меняю траекторию, захожу в темный двор, прячусь в тени строений. Такой уж Нижний мир — здесь полно заброшенных бараков. Люди живут в тех, что поцелее, покидая развалившиеся, и постоянно кочуя. Старых построек тут куда больше, чем ныне жилых. Должно быть, через некоторое время, никого за пределами заводов не останется. Тишина. Как ни прислушиваюсь, ничего не слышу. Прошел мимо? Не успел заметить моего маневра? На всякий случай пережидаю еще некоторое время, потом осторожно перемещаюсь. Прижимаюсь к стене до боли в лопатках. Осторожно приближаюсь к углу здания, высовываюсь, и… Из темноты на меня бросается тень. Он выше, быстрее, сильнее меня. Одно почти неуловимое глазом движение, и меня отшвыривает на стену. Бьюсь о нее спиной, а мое горло уже прижимают локтем — не дернешься, куда уж воспользоваться ножом. Нож в кармане, ноги болтаются в воздухе, а вес моего тела удерживается только рукой нападающего, прижавшего за горло к стене. Черта с два так просто сдамся. Не брыкаюсь, изображаю покорность, осторожно тянусь к карману, где лежит нож… — Даже не пытайся, — холодно произносит знакомый голос, тот самый, что совсем недавно благодарил меня за спасение жизни. — Рай..ан, — пытаюсь сказать, но задыхаюсь, хриплю, мне не хватает воздуха. Откуда в этом тощем парне столько силы? Я не опаснее куклы на веревочках в его захвате. Он тоже понимает, что еще немного, и потеряю сознание от удушья. Резко отстраняется, убирая руку. Безвольным кулем падаю на утоптанный снег. — У тебя есть тридцать секунд, чтобы объясниться, — нет обычного спокойного тона, в голосе столько льда, что не сомневаюсь, этот человек умеет, способен, может убить, убивал. — Я… я заблудился, — голос срывается, он все же пережал мне горло. — Так заблудился, что пошел вообще не в ту сторону, куда пошли все? — каждое слово, будто плевок.