— Пароль! — тут же отзываются из-за двери. — Это Мышь, открывай! — Пароль! — не унимается невидимый страж. — Ох уж эти ваши пароли, — кряхтит Мышонок, явно подражая хозяйке со странным именем Рында. — Пароль: “крыса”! “Крыса”. Как поэтично. Ведь сейчас я среди них крыса и есть. Раздается звук отодвигаемой задвижки, дверь открывается. Вижу уходящую вниз деревянную лестницу, на верхней ступени которой стоит долговязый паренек примерно моего возраста. — Кто это? — говорит он, смерив меня взглядом, но задает вопрос непосредственно Мышонку, будто я не умею говорить. — Это Кэм, — отвечает мальчишка. — Он убил Здоровяка Сида, когда тот хотел убить меня. Здоровяк Сид… Теперь знаю, как его звали. Черт. — Ого, — уважительно протягивает охранник двери, и я удостаиваюсь личного приветствия, — ну, привет, Кэм, заходи. Я Пол. — Привет, — отзываюсь равнодушно. Желание понравиться отсутствует абсолютно. — Пошли, — Мышонок пропускает меня вперед, и у меня нет выбора, кроме как начать спускаться по узкой лестнице. Сам мой проводник задерживается на верхней ступени на несколько секунд. — Фред дома? — Да, — слышу ответ. — В хорошем настроении, так что веди. Вести, так понимаю, следует меня. Стало быть, смотрины. Ладно. Спускаюсь вниз. Подвал гораздо больше, чем можно было бы предположить. Кажется, даже больше дома наверху. Стены каменные, электрическое освещение, хотя и тусклое, но, тем не менее, его наличие уже удивительно. Все пространство разделено шторами, играющими роль стен. В конце помещения печь, труба которой уходит в потолок и, очевидно, выходит на улицу. Возле печи куча угля (вот уж чего в Нижнем мире с избытком). Печь и сейчас топится, потрескивает, благодаря чему, в подвале даже теплее, чем наверху. — Здорово, да? — догоняет меня Мышонок. — Здорово, — отвечаю, причем не кривлю душой. В Нижнем мире здорово везде, где тепло. В этот момент из ближайшей “комнаты” высовывается заспанное лицо с торчащими в разные стороны рыжими волосами. — Мышь вернулся! — растягивается в щербатой улыбке мальчишка лет четырнадцати и спрыгивает на пол. — Мы уже думали, все, кранты тебе! Мальчишка радостно подбегает к Мышонку и довольно похлопывает того по спине. Мышонок морщится от боли в ребрах, но молчит и терпит. Сторонним наблюдателем присутствую при встрече старых друзей. На крик просыпаются остальные. Очевидно, промышляя ночью, в первой половине дня банда отдыхает, а потому все здесь. Из импровизированных спален появляются уже знакомые по досье “верхних” мне лица. Кого-то даже помню по именам. Например, рыжего, поднявшего шум, зовут Брэдли Попс. Его отец помешался после увольнения с завода и перерезал всю свою семью: мать Брэда и двух его сестренок. Сам Брэдли сумел сбежать, и его приютили Проклятые. “Помешался” — это прямая цитата из доклада Питера. Как по мне, человек не выдержал того, что не в силах прокормить семью. — Вернулся, значит, — хриплый голос звучит с конца помещения. Всеобщий гам затихает, мальчишки расступаются, и я вижу обладателя голоса во всей красе. Коэн именно такой, каким мне уже приходилось видеть его на фото. Только, кажется, еще более тощий, лицо заросло щетиной, из-за которой шрам на щеке выделяется белой полоской, пересекающей поросль от губы и уходящей к виску. Цепкий взгляд главаря замечает меня, хотя остальные бросились к Мышонку, и на меня в тени у стены никто не обратил внимания. Коэн направляется к нам грациозной походкой хищника, совсем не вяжущейся с его внешним видом. Члены банды расступаются, а он останавливается перед Мышонком, вперив в него внимательный взгляд темно-карих, почти черных глаз. — Мышь, ты привел незнакомца, — говорит он спокойно, но вижу, как остальные ежатся от этого тона. Мышонок тоже начинает заметно дрожать и несколько раз судорожно сглатывает, прежде чем ответить. — Да, Фред, привел… Теперь взгляд-прицел перемещается на меня. Глаза Коэна нездорово блестят. Или наркоман или серьезно болен, решаю я. Коэн рассматривает меня не спеша, внимательно и надменно, будто я новая вещь в его коллекции. Наверное, мне стоило бы испугаться, ведь этот человек может прикончить меня одним кивком: здесь слишком много народа, никакого сопротивления оказать не смогу. Но мне почему-то не страшно. Смотри, Коэн, если тебе нравится смотреть, смотри, мне не жалко. Главарь ухмыляется, как мне кажется, одобрительно. — Как тебя зовут? — спрашивает он. Что ж, во всяком случае, обращается ко мне. — Кэмерон. — Кэмерон, — повторяет он мое имя, все еще не спуская с меня глаз. — Мышь, Кэмерон, побеседуем, — а затем поворачивается и направляется туда, откуда появился, в сторону, где располагается печь. — Пошли, — шипит шепотом Мышонок и толкает меня в бок. — Фред не любит ждать. Не спорю и иду за ним. Мы проходим весь подвал и заходим в одну из “комнат”, вход в которую также прикрыт шторой. Без стеснения, и не таясь, рассматриваю обитель главаря банды: узкая койка, прикрытая лоскутным одеялом непонятного линялого цвета, ободранный письменный стол с настольной лампой на кривой ножке, трехногий табурет. Для человека, вне закона живущего в Нижнем мире, настоящая роскошь. А еще тут удивительно чисто и аккуратно, отмечаю, что на столе и лампе ни следа пыли, а одеяло на койке расправлено так, что нет ни единой складки. Тут же ставлю себе в мозгу “галочку”: Коэн помешан на порядке. Коэн проходит и усаживается на табурет у стола. Снова бросаю взгляд на идеально расправленное одеяло: вряд ли нам предложат присесть. Мышонок вытягивается по струнке, руки по швам и, кажется, почти не дышит. Боится? Вглядываюсь в него. Нет, это похоже не на страх, а на раболепие. Он смотрит на главаря как на некое божество, которое может как наградить, так и покарать. И Коэну это нравится, вижу, чувствую. А вот то, что я почему-то не дрожу и не падаю ниц, ему не нравится совсем. — Рассказывай, — коротко приказывает главарь, и Мышь сбивчиво и торопливо начинает повествовать о том, как убежал вчера, выслеживал Здоровяка Сида, а когда подвернулась возможность, стащил кулон матери у его женщины, которой тот успел его подарить, и дал деру, и о том, как Сид догнал его и чуть не убил, если бы не я. Мышонок волнуется, забывает слова, прерывается на середине фразы, начинает заново, а Коэн молчит. Ни единого слова, подсказки, наводящего вопроса. Смотрит своим давящим темно-карим взглядом на мальчишку и молчит, а голос Мышонка становится все тише. Вижу, как из-под шапки стекает капелька пота, течет по виску, щеке, улетает за воротник. Что это? Изощренная пытка? Им виднее. Не вмешиваюсь и отключаю эмоции. Во внутренние отношения Проклятых вмешиваться и не подумаю. Рассказ затягивается, а в помещении откровенно жарко, не хочу обливаться потом, как Мышонок, со стиркой мне никто не поможет. Снимаю куртку, кладу на идеально чистый пол и усаживаюсь сверху, скрестив ноги. Краем глаза Коэн отмечает мое перемещение, но не снисходит до комментариев. Оно и лучше. — …Кэм его зарезал, — заканчивает мальчишка, — он бы меня задушил, вот! — он оттягивает ворот кофты, демонстрируя лиловые следы, оставшиеся на шее от пальцев Здоровяка Сида. Вот теперь Коэн переводит взгляд на меня. Слышу, как Мышонок тихонько выдыхает от облегчения, что рапортовать больше не придется. Взгляд у Коэна подходящий для главаря, кажется, будто он прожигает насквозь, а его обладатель видит все твои потаенные страхи и секреты. Так смотреть надо уметь. Но я-то точно знаю, что все это только шоу для мнительных, что бы там ни казалось, Фредерик Коэн обо мне ничего не знает, не может знать. — Зарезал, говоришь? Мне хочется выбежать на улицу и снова и снова оттирать уже давно чистые руки от несуществующей крови. — Зарезал, — подтверждаю. Сижу на полу, Коэн на табурете. Получается, что он смотрит на меня сверху вниз. Ему это нравится. Пусть. — Зачем? — интересуется главарь со все той же скучающей интонацией. Знать бы мне еще зачем. Если бы на тот момент мне было известно, что Мышонок связан с Проклятыми, мое поведение и убийство были бы целиком и полностью оправданы. Но мне просто повезло. — Я хотел его остановить, — отвечаю. Коэн чуть склоняет голову набок: — Ты мог ударить его, скажем, камнем, а потом убежать. Пожимаю плечами: — Не стоит оставлять живых врагов за спиной, — Боб с завода ясно дал мне это понять, убив Мо, а потом повесив его смерть на меня. — Не многие это понимают, — замечает Коэн одобрительно. Потом встает, делает шаг вперед и наотмашь бьет Мышонка по лицу. — Я сказал тебе забыть про цацку! Ты отвлекся, Сид украл! Твоя вина! Мальчишка падает недалеко от моих ног. Опустошенно смотрю на сцену разборок. — Оно мамино, — хнычет Мышонок, сжавшись в комок на полу. — Дай, — Коэн протягивает руку. — Отдай немедленно. Мышь молчит и не шевелится. Жду, что сейчас Коэн размахнется и ударит его снова, возможно, ногой по уже поврежденным ребрам. Смогу ли я и тогда не шелохнуться? Но ошибаюсь, главарь продолжает стоять с вытянутой рукой. — Отдай, — повторяет он так властно, что даже мне хочется отдать ему что-нибудь. Он давит на мальчика, нависая над ним, и Мышонок сдается. По его щекам текут слезы, но он лезет в карман и достает оттуда кулон, протягивает Коэну. — Так-то лучше, — узловатые, кажется, много раз переломанные пальцы главаря сжимаются с добычей. А потом он швыряет кулончик на каменный пол и с силой бьет по нему каблуком. Мышонок кричит. Это настолько жестоко и бессмысленно, что просто выходит за рамки моего понимания. Камень в кулоне искусственный, не более чем дешевое стекло, и оно разбивается вдребезги от одного удара. Синие осколки разлетаются по комнате, один крупный прилетает мне на куртку, незаметно протягиваю руку и сжимаю его в кулаке. — Зачем?! — скулит Мышонок. — За что?! Чтобы впредь слушался, вот зачем. И боялся еще больше. — Убирайся с глаз моих, — кажется, если бы не страстная любовь Коэна к чистоте, он бы сплюнул, но воздерживается. Мышонок поднимается с пола, зажав обеими руками ребра и медленно, шаркая ногами в гигантских ботинках, плетется к двери, глотая слезы горя и бессилия.